– Я удивлена, мой дорогой, – заметила миссис Беннет, – что вы с такой легкостью готовы считать своих детей глупыми. Если бы мне пришлось думать пренебрежительно о каких-либо детях, то это не должны были бы быть мои собственные.
– Если мои дети глупы, я должен надеяться, что всегда буду хотя бы это сознавать.
– Да, но, как оказалось, все они очень умны.
– Льщу себя надеждой, что это единственный пункт, по которому мы не нашли согласия. Была надежда, что наши представления совпадут во всех деталях, но я настолько сильно отличаюсь от вас, что продолжу считать двух наших младших дочерей необычайно глупыми.
– Мой дорогой мистер Беннет, вы не должны ожидать, что эти девочки будут столь же хороши, как их отец и мать. Когда они достигнут нашего возраста, осмелюсь утверждать, они не станут думать об офицерах больше, чем мы. Я помню то время, когда мне самой очень нравились офицерские мундиры, да и до сих пор в глубине души я их люблю, и если молодому полковнику с доходом в пять-шесть тысяч в год понравится одна из моих девушек, я не откажу ему; кстати, мне вспомнилось, что полковник Форстер прошлым вечером у сэра Уильяма выглядел очень импозантным в своем мундире.
– Мама, – воскликнула Лидия, – тетя говорит, что полковник Форстер и капитан Картер уже не ходят так часто к мисс Уотсон, как это было раньше; она теперь очень часто видит их в книжной лавке Кларка.
Миссис Беннет не смогла продолжить столь содержательный разговор из-за появления лакея с запиской для мисс Беннет; она пришла из Незерфилда, и слуга ждал ответа. Глаза миссис Беннет сверкали от удовольствия, и она нетерпеливо восклицала, пока дочь читала:
– Ну, Джейн, от кого это? О чем это? Что он пишет? Ну же, Джейн, поторопись и расскажи нам, поторопись, любовь моя.
– Это от мисс Бингли, – ответила Джейн и стала читать.
Мой дорогой друг,
Если вы не будете настолько сострадательны, что отобедаете сегодня со мной и Луизой, мы с сестрой подвергнемся опасности возненавидеть друг друга до конца наших дней, ибо целый день тет-а-тет между двумя женщинами никогда не может закончиться без ссоры. Приезжайте как можно скорее, сразу по получении этого письма. Мой брат и джентльмены будут сегодня обедать с офицерами.
Ваша Кэролайн Бингли.
– С офицерами! – выделила главное Лидия. – Интересно, что наша тетушка ни словом не обмолвилась об этом.
– Обедать вне дома, – заметила миссис Беннет, – это не лучшая идея.
– Можно мне взять карету? – спросила Джейн.
– Нет, моя дорогая, тебе лучше поехать верхом, потому что, кажется, скоро пойдет дождь, и тогда тебе придется остаться там на всю ночь.
– Это был бы замечательный замысел, – сказала Элизабет, – если бы вы были уверены, что они не предложат отправить ее домой своим экипажем.
– А вот и нет! Карета мистера Бингли понадобится джентльменам, чтобы поехать в Меритон, потому что у Херстов нет для них лошадей.
– Я бы предпочла поехать в карете.
– Но, моя дорогая, я уверена, что твой отец не может дать тебе лошадей. Они необходимы на ферме, мистер Беннет, не так ли?
– На ферме они нужны гораздо чаще, чем оказываются в моем распоряжении.
– Но если вы воспользуетесь ими сегодня, – сказала Элизабет, – то цель нашей матери будет достигнута.
В конце концов она вынудила отца подтвердить, что лошади заняты. Поэтому Джейн пришлось ехать верхом, и мать проводила ее до порога, повторяя, что день должен быть слякотным. И ее надежды оправдались. Не успела Джейн отъехать от дома, как пошел сильный дождь. Сестры стали беспокоиться за нее, а мать обрадовалась. Дождь продолжался весь вечер без перерыва, Джейн определенно не могла вернуться.
– Моя идея оказалась действительно удачной! – раз за разом констатировала миссис Беннет, как будто заслуга в пролившемся дожде принадлежала исключительно ей. Однако до следующего утра она не осознавала всей выигрышности своего замысла. Едва завтрак закончился, как слуга из Незерфилда принес Элизабет следующую записку:
Моя дорогая Лиззи,
Сегодня утром я почувствовала себя очень плохо, что, полагаю, можно объяснить тем, что я промокла вчера вечером. Мои добрые друзья не хотят слышать о моем возвращении до тех пор, пока мне не станет лучше. Они также настаивают на том, чтобы меня осмотрел мистер Джонс, поэтому не беспокойтесь, если услышите, что он был у меня, и, если не считать неприятных ощущений в горле и головной боли, со мной все в порядке.
Твоя и т. д.
– Что ж, моя дорогая, – сказал мистер Беннет, когда Элизабет прочитала записку вслух, – если у вашей дочери случится опасный приступ болезни, если она умрет, то было бы настоящим утешением знать, что все это было ради ее же блага с целью привлечь внимание мистера Бингли, к тому же по вашему указанию.
– Ах! Не боюсь я ее смерти. Никто еще не умер от пустяковой простуды. О ней будут хорошо заботиться. Пока она остается там, все складывается наилучшим образом. Я бы сама поехал к ней, если бы у меня была карета.
Элизабет, очень беспокоясь, решила, однако, проведать сестру, хотя кареты по-прежнему не было; а поскольку она не умела ездить верхом, ее единственной альтернативой была пешая прогулка. Она объявила о своем решении.
– Как ты можешь быть настолько неразумной, – воскликнула ее мать, – чтобы думать о подобном при всей этой распутице! Когда ты доберешься туда, ты будешь выглядеть ужасно.
– Тем не менее, это не помешает мне увидеть Джейн, а это и есть все, чего я хочу.
– Ты мне намекаешь, Лиззи, – сказал ее отец, – что я должен послать за лошадьми?
– Вовсе нет, я действительно не прочь прогуляться. Расстояние значит не так много, когда у человека есть цель. Тут всего три мили, и я вернусь к ужину.
– Я восхищаюсь тем, на что ты готова вследствие твоей добросердечности, – заметила Мэри, – но всякий порыв чувства должен подчиняться разуму, и, по моему мнению, усилия всегда должны быть соразмерны тому, в чем существует необходимость.
– Мы проводим тебя до Меритона, – предложили Кэтрин и Лидия. Элизабет не возражала, и три девушки вместе отправились в путь.
– Если мы поторопимся, – предположила Лидия, как только они вышли, – возможно, мы сможем увидеть капитана Картера, прежде чем он уедет.
В Меритоне они расстались: две младшие направились к квартире одной из офицерских жен, а Элизабет продолжила свою прогулку в одиночестве, быстрым шагом пересекая поле за полем, ловко преодолевая изгороди и перепрыгивая через лужи, и наконец оказалась у цели своего похода, с уставшими лодыжками, грязными чулками и лицом, разрумянившимся от быстрой ходьбы.
Ее провели в зал для завтраков, где собрались все, кроме Джейн, и где ее появление вызвало немалое удивление. То, что она прошла три мили столь ранним утром, по такой распутице и к тому же одна, было почти невероятным для миссис Херст и мисс Бингли; и Элизабет была убеждена, что они, с присущим им высокомерием, не одобряют ее поступок. Однако приняли они ее очень вежливо, и в обращении их брата было что-то большее, чем вежливость – расположенность и доброта. Мистер Дарси говорил очень мало, а мистер Херст вообще молчал. Первый не мог выбрать между восхищением свежестью, которую прогулка придала ее лицу, и сомнением в том, что причина оправдывает ее прогулку столь далеко и в одиночестве. Последний не думал ни о чем, кроме своего завтрака.
На ее расспросы о состоянии сестры ответы были не очень утешительными. Мисс Беннет спала плохо, и, хотя она и встала, ее сильно лихорадило, и она не смогла выйти из комнаты. Элизабет была рада, что ее немедленно проводили к ней. Джейн, которая слишком боялась вызвать тревогу у родных или причинить им неудобства, не выразив в своей записке, как сильно она жаждет такого визита, очень обрадовалась ее появлению. Однако она была еще слаба и не способна к долгому разговору, и когда мисс Бингли собралась оставить их наедине, она не могла сделать ничего более, кроме как выразить свою благодарности за необыкновенную доброту, с которой к ней относились. Элизабет молча выслушала ее.
Когда завтрак закончился, к ним присоединились сестры, и Элизабет несколько улучшила свое мнение, когда увидела, сколько внимания и заботы они проявляли к Джейн. Пришел аптекарь и, осмотрев свою пациентку, сказал, как и следовало ожидать, что она сильно простудилась и что надо постараться выздороветь, посоветовал ей вернуться в постель и прописал какие-то лекарства. Совету с готовностью последовали, поскольку симптомы лихорадки усилились, а головная боль не проходила. Элизабет ни на минуту не покидала комнату, а другие дамы по большей части отсутствовали; джентльмены тоже не появлялись, они, по сути, больше ничем не могли помочь.
Когда часы пробили три, Элизабет почувствовала, что ей пора возвращаться, и очень неохотно объявила об этом. Мисс Бингли предложила карету, и ей пришлось даже немного настоять, чтобы Элизабет приняла ее предложение, а когда Джейн проявила заметное беспокойство при расставании с ней, мисс Бингли была вынуждена заменить предложение кареты приглашением остаться на время в Незерфилде. Элизабет с радостью согласилась, и в Лонгборн был отправлен слуга, чтобы дать знать семье о том, что она задержится, и привезти кое-что из одежды для нее.
Глава 8
В пять часов обе дамы отправились одеваться, а в половине седьмого Элизабет известили, что ужин подан. Отвечая на посыпавшиеся затем любезные вопросы, среди которых она с удовольствием отметила гораздо более выраженную заботу со стороны мистера Бингли, она не смогла дать сколько-нибудь утешительных ответов. У Джейн все было по-старому. Сестры, услышав такое, повторили раза три или четыре, как они огорчены, как ужасно было схватить такую сильную простуду и как сами они не любят болеть, и затем больше не возвращались к этой теме, и их безразличие по отношению к Джейн, хотя и не демонстрируемое явно, вернуло Элизабет прежнее чувство неприязни к ним.