– И Лидия об этом ничего не знает? Неужели ей не известно то, о чем вы с Джейн знаете так хорошо?
– Конечно! И это – самое худшее. Пока я не побывала в Кенте и не получила возможность много пообщаться как с мистером Дарси, так и с его родственником, полковником Фитцвильямом, я сама не знала правды. А когда я вернулась домой, то Н-ский полк должен был покинуть Меритон через неделю или две. А раз так, то ни я, ни Джейн, которой я все рассказала, не посчитали нужным разглашать эти сведения широкой общественности, потому что толку было бы кому-то от того, если бы мы разрушили ту хорошую репутацию, которую он имел среди всех жителей в округе? И даже тогда, когда решили, что Лидия поедет с миссис Форстер, мне никогда даже в голову не приходила необходимость раскрыть ей глаза на его истинный характер. Я никогда не могла подумать, что ей может грозить хоть какая-то опасность быть обманутой. Поверьте мне – о таких последствиях я даже не думала.
– И когда они поехали в Брайтон, у тебя, думаю, не было причины считать, что они нравятся друг другу?
– Ни малейшей. Я не могу вспомнить ни одного признака симпатии с каждой стороны. Если бы что-то подобное намечалось, то можете не сомневаться – в такой семье, как наша, на это непременно обратили бы внимание. Когда он только поступил в милицейские войска, Лидия была готова восхищаться им, но это касалось всех нас. В течение первых двух месяцев каждая девушка в Меритоне или в его окрестностях буквально бредила им, но он никогда не уделял Лидии какого-то особого внимания, поэтому после достаточно непродолжительного периода просто-таки сумасшедшего восхищения ее влюбленность ослабла, а ее фаворитами стали другие военные, которые больше на нее обращали внимания.
Нетрудно догадаться, что как бы мало новизны их опасениям, надеждам и догадкам относительно такой интересной темы ни придавало повторное ее обсуждение, в течение всего путешествия никакая другая тема так и не смогла надолго завладеть их вниманием. У Элизабет она вообще не выходила из головы. Задержавшись на ней благодаря худшему из страданий – упрекам совести, она не могла расслабиться или забыться ни на минуту.
Они старались путешествовать как можно скорее; и, проведя одну ночь в пути, добрались в Лонгберн к обеду следующего дня. Элизабет приятно было думать, что Джейн не пришлось их долго ждать.
Когда они прошли ограждение, маленькие Гардинеры, привлеченные видом фаэтона, вышли на ступени здания; а когда экипаж подъехал к двери, то радостное удивление, которым засветились лица детей и от которого они запрыгали и начали чудить, стал истинным свидетельством желательности их приезда.
Элизабет выскочила из экипажа, быстро поцеловала каждого ребенка и поспешила в вестибюль, где ее тут же встретила Джейн, которая сбежала вниз, выскочив из комнаты матери.
Со слезами на глазах они нежно обнялись, и Элизабет, не теряя времени, тут же спросила, не было ли каких-то новостей о беглецах.
– Пока еще не было, – ответила Джейн. – Но теперь, когда приехал мой дорогой дядя, я надеюсь, что все будет хорошо.
– А наш отец сейчас в Лондоне?
– Да, он поехал туда во вторник, как я тебе и писала.
– И часто от него приходят какие-то сведения?
– Лишь однажды. Он написал мне несколько строк в среду, сообщил, что добрался туда благополучно, и дал мне некоторые указания – на чем я особенно подчеркивала перед его отъездом. Затем он просто добавил, что больше не будет писать, пока не будет каких-то действительно важных новостей.
– А матушка – как она? Как вы все себя чувствуете?
– Матушка, слава Богу, чувствует себя более-менее хорошо, хотя нервы ее сильно пошатнулись. Сейчас она наверху и будет рада увидеть всех вас. Со своей комнаты она не выходит. Слава Богу, Мэри и Китти чувствуют себя хорошо.
– А ты – как твое самочувствие? – воскликнула Элизабет. – Ты такая бледная. Сколько тебе пришлось пережить!
Однако Джейн заверила ее, что чувствует себя прекрасно, и тут их разговор, который длился, пока мистер и миссис Гардинер были заняты своими детьми, прервало приближение всей компании. Джейн подбежала к дяде и тете, поприветствовала их и поблагодарила обоих, то улыбаясь, то пуская слезу. Когда они все зашли в гостиную, родственники, конечно же, еще раз задали те же вопросы, которые уже успела задать Элизабет, и вскоре узнали, что ничего нового Джейн сообщить не может. Однако радужные надежды на благополучную развязку, подсказанные ее добрым сердцем, еще не покинули ее, она до сих пор думала, что все будет хорошо, что однажды утром придет письмо от Лидии или от отца, и все выяснится, и даже, возможно, будет объявлена дата бракосочетания.
Миссис Беннет, в чью комнату они все пошли после нескольких минут разговора, приняла их так, как и можно было ожидать: со слезами и унылым роптанием, обличительными речами против подлого негодяя Викхема, жалобами на то, как она, бедная и обманутая, страдает. В своих несчастьях она обвиняла всех, кроме особы, неразумные потакания которой главным образом и привели к неурядицам ее дочери.
– Если бы я могла, – сказала она, – настоять на своем, чтобы мы поехали в Брайтон всей семьей, то этого бы не произошло! А так – некому было позаботиться о Лидии. Почему же Форстеры отпускали ее от себя?! Я просто уверена, что с их стороны был какой-то ужасный недосмотр или еще что-то, потому что она – не та девушка, чтобы такое выкинуть; надо было только за ней присматривать. Я всегда подозревала, что ее нельзя вверять под их опеку, но с моим мнением не стали считаться – как всегда. Мое бедное дитя! А вот теперь мистер Беннет уехал их искать, и я знаю: он будет драться с Викхемом, где бы он его не встретил, а когда погибнет, что же тогда со всеми нами будет? Не успеет его тело остыть в могиле, как Коллинзы выгонят нас, и тогда нам только и останется, брат, что надеяться на твою доброту.
Все громко запротестовали против таких ужасающих мыслей, а мистер Гардинер, после заверений в преданности своей сестре и всей ее семье, сказал, что собирается отбыть в Лондон на следующий день, чтобы помочь мистеру Беннету в его попытках найти Лидию.
– Не поддавайтесь панике, это ни к чему, – добавил он, – потому что, хотя мы и должны готовиться к худшему, все равно не надо рассматривать это как свершившийся факт. Еще и неделя не прошла, как они покинули Брайтон. Через несколько дней мы, возможно, получим от них какие-то сведения, и пока мы точно не убедились, что они не поженились и не намерены этого делать, давайте не будем считать это дело безнадежным. Как только я доберусь до города, поеду к своему шурину, и мы вместе подумаем, что тут можно сделать.
– Мой дорогой брат, – сказала миссис Беннет, – это как раз то, чего я больше всего хочу. Поэтому когда приедешь в город, найди их, где бы они ни были, и если они еще не женаты, то заставь их пожениться. А что касается свадебного наряда, то пусть его не ждут – передай Лидии, что после того, как они поженятся, она будет иметь достаточно денег, чтобы его приобрести. И ради Бога – смотри, чтобы мистер Беннет не вызвал Викхема на дуэль. Расскажи ему о моем ужасном состоянии – что я безумно напугана, что я изнервничалась и вся дрожу, в боку колет, голова болит, а сердце так бьется, что нет мне покоя ни днем ни ночью. А Лидочке скажи – пускай не делает распоряжений относительно свадебного наряда, пока не увидит меня, потому что она не знает, где расположены лучшие магазины. О братец! Ты такой добрый! Я знаю – ты все это устроишь!
И хотя мистер Гардинер и заверил ее снова, что примет самое активное участие в этом деле, но все равно не упустил возможности посоветовать ей проявлять сдержанность, как в надеждах, так и в опасениях. Так они и разговаривали с миссис Беннет, пока на столе не появился обед, после чего все ушли, дав ей возможность излить все свои чувства экономке, которая прислуживала ей из-за отсутствия дочерей.
Хотя Гардинеры и уверены в ненужности такого уединения от семьи, они не пытались вмешиваться, зная, что миссис Беннет не имела достаточно ума, чтобы держать язык за зубами в присутствии слуг, пока те будут возиться у стола. Поэтому они предпочли только кого-то одного из слуг – кому можно было больше доверять – посвятить во все страхи и заботы своей сестры.
В столовой к ним вскоре присоединились Мэри и Китти, которые не появились раньше потому, что были очень заняты в своих отдельных комнатах. Первая была поглощена своими книгами, вторая – собственной внешностью. Однако их лица были относительно спокойными, без каких-либо видимых изменений, разве что бегство любимой сестры или гнев по этому поводу прибавили голосу Китти больше, чем обычно, раздражительности. Что касается Мэри, то она настолько хорошо владела собой, что, сев вместе со всеми за стол, обратилась шепотом к Элизабет с глубокомысленным выражением на лице:
– Нас постигло большое несчастье. Не исключено, что об этой истории будет много пересудов. Но мы должны стойко держаться перед волной злобы, вливая в наши израненные души бальзам сестринского сочувствия и утешения.
Затем, увидев, что Элизабет не имеет особого желания отвечать, добавила:
– Каким бы несчастьем для Лидии не обернулось это событие, мы должны получить от нее полезный урок: потеря девушкой девственности является потерей невосполнимой. Один неверный шаг – и жизнь ее будет разрушена навсегда, потому что безупречная репутация – вещь прекрасная, но хрупкая. В своем поведении женщина должна быть очень осторожной, чтобы не стать жертвой представителей противоположного пола, которым неизвестны чувства чести и совести.
Элизабет удивленно подняла на нее глаза, но чувствовала себя слишком подавленной, чтобы дать хоть какой-то ответ. Однако Мэри и дальше продолжала утешать ее подобными сентенциями, вызванными порочным поведением их сестры.
Днем две старших сестры Беннет наконец получили возможность побыть полчаса вдвоем, и Элизабет сразу же воспользовалась этим случаем, чтобы задать многочисленные вопросы, на которые Джейн ответила с не меньшим нетерпением. Посетовав вместе над ужасными последствиями этого события, которые Элизабет считала неизбежными, а старшая мисс Беннет – вполне возможными, первая продолжила эту тему и сказала: