– Уверяю вас, что я абсолютно готов выполнить свое обещание; когда выздоровеет ваша сестра, то, пожалуйста, – вы сами сможете назвать точную дату бала. Вы же не собираетесь танцевать во время ее болезни?
Лидия заявила, что она довольна услышанным.
– Да, конечно! Лучше подождать, пока не выздоровеет Джейн, а там глядишь – и капитан Картер вернется в Меритон… А после того, как бал устроите вы, я буду настаивать, чтобы они тоже устроили бал. Я скажу полковнику Форстеру, что когда он этого не сделает, то это будет позор на весь мир.
После этого миссис Беннет с дочерьми уехала, а Элизабет сразу же вернулась к Джейн, оставив свое поведение и поведение своих родственников в жертву комментариям со стороны двух дамочек и мистера Дарси. Женщины начали порицать ее, однако, несмотря на все те шпильки, которые отпускала мисс Бингли по поводу прекрасных глаз, ей так и не удалось привлечь последнего к этому занятию.
Раздел X
Следующий день прошел почти так же, как и предыдущий. Несколько утренних часов миссис Херст и мисс Бингли провели с больной, которая хоть и медленно, но поправлялась; а вечером Элизабет присоединилась к обществу в гостиной. Однако на этот раз столика для игры в мушку не было. Мистер Дарси писал письмо своей сестре, а мисс Бингли, сидя возле него, наблюдала за этим процессом, время от времени мешая ему просьбами приписать что-нибудь от своего имени. Мистер Херст и мистер Бингли играли в пикет, а миссис Херст наблюдала за игрой.
Элизабет занялась шитьем, не без любопытства прислушиваясь к разговору между Дарси и его приятельницей. Непрерывные похвалы со стороны мисс Бингли то относительно его почерка, то относительно аккуратности строк или объема самого письма – в сочетании с полным равнодушием к похвалам, которую проявлял Дарси, составляли интересный диалог, который полностью совпадал с представлением Элизабет о каждом из них.
– Мисс Дарси так обрадуется, когда получит это письмо!
Он не ответил.
– Вы так необыкновенно быстро пишете.
– Вы ошибаетесь. Я пишу довольно медленно.
– Наверное, в течение года вам приходится писать очень много писем! И деловых – тоже! Они кажутся мне такими скучными!
– Поэтому радуйтесь, что заниматься ими приходится мне, а не вам.
– Пожалуйста, напишите вашей сестре, что я соскучилась по ней.
– По вашей просьбе я уже это сделал.
– Кажется, ваше перо плохо пишет. Давайте я вам его подточу. Я очень хорошо умею это делать.
– Спасибо, но я всегда сам точу свои перья.
– Как вам удается писать такими ровными рядами?
Он промолчал.
– Передайте вашей сестре, что я рада ее успехам в игре на арфе; и, пожалуйста, напишите ей, что я просто в восторге от выполненного ею замечательного эскиза стола и мне он кажется намного лучше того, который сделала мисс Грантли.
– Может, вы мне позволите отложить ваши восторги до моего следующего письма? Сейчас у меня нет для них надлежащего места.
– О, это не имеет большого значения. Все равно я увижу ее в январе. А вы всегда пишете ей такие прекрасные длинные письма, мистер Дарси?
– Обычно они длинные, а прекрасны они или нет – решать не мне.
– Я всегда считала, что человек, способный писать длинные письма, не может писать плохо.
– Кэролайн! Такой комплимент для Дарси не годится, – воскликнул ее брат. – Потому что письма даются ему нелегко. Он нарочно подыскивает более длинные слова. Правда, Дарси?
– Мой стиль письма очень отличается от твоего.
– Конечно! – воскликнула мисс Бингли. – Чарльз пишет так небрежно! Половину слов он забывает написать, а остальные – вычеркивает.
– Мои мысли несутся так быстро, что мне не хватает времени выражать их, поэтому адресаты иногда ничего не понимают в моих письмах.
– Мистер Бингли, – обратилась к нему Элизабет, – ваша скромность устраняет всякое желание упрекать вас.
– Нет ничего более обманчивого, – сказал Дарси, – чем кажущаяся скромность. Часто за ней кроется лишь пренебрежительное отношение к чужому мнению, а иногда – скрытое самовосхваление.
– А к какому из этих двух типов ты относишь мое недавнее небольшое проявление скромности?
– К косвенному самовосхвалению, потому что в действительности ты гордишься недостатками своего письма, потому что считаешь их вызванными скоростью твоих мыслей и собственной небрежностью при высказывании их в письме; а последнее – на твое убеждение – не будучи похвальным, является зато очень оригинальным. Тот, кто имеет способность делать что-то быстро, всегда восхваляет это свое качество, часто не обращая никакого внимания на небрежность исполнения. Когда ты говорил сегодня утром миссис Беннет, что, собираясь покинуть Недерфилд, сделаешь это за пять минут, в твоем воображении это было панегириком, чем-то вроде комплимента самому себе. А действительно ли достойна похвалы такая поспешность, при которой идет кувырком очень важное дело и от которой нет никакой пользы ни тебе, ни другим людям?
– Хватит, хватит! – воскликнул Бингли. – Это уже слишком: вспоминать вечером все те глупости, которые были сказаны утром. И все же, честное слово, я верил в правдивость того, что говорил о себе, и совсем не пытался выглядеть шустрым и беззаботным, а лишь хотел понравиться дамам.
– Может, ты и верил в то, что говорил; но я совсем не уверен, что ты действительно покинул бы особняк с такой скоростью. Твое поведение зависело бы от случайности так же, как и поведение всех тех, кого я знаю; и если бы утром, садясь на лошадь, ты услышал от своего друга: «Бингли, лучше отправляйся на следующей неделе» – может быть, ты так и поступил бы – остался, а после дальнейших уговоров вообще мог бы остаться еще на месяц.
– Этим вы только доказали, что мистер Бингли способен поступать вопреки своим привычкам, и тем самым выразили ему похвалу еще большую, чем та, на которую способен он сам.
– Я бесконечно благодарен вам за то, – сказал Бингли, – что слова моего друга вы превратили в комплимент податливости моего характера. Но боюсь, что тем самым вы приписываете этому господину то, чего он вовсе не имел в виду; он ведь прекрасно знает, что в подобных обстоятельствах я наотрез отказался бы воспользоваться таким советом и уехал бы как можно скорее.
– Значит, мистер Дарси считает, что поспешность вашего первоначального намерения компенсировалась бы тем упорством, с которым вы его выполнили бы?
– Знаете, я не совсем представляю, о чем идет речь. Пусть Дарси сам объясняет то, что сказал.
– Тебе хочется, чтобы я объяснял мысли, которые ты почему-то считаешь моими, хотя я этого никогда не утверждал. Однако если рассматривать это дело так, как подали его, мисс Беннет, то вам следует помнить, что тот приятель, который якобы хотел его возвращения домой и отложении отъезда, предлагал это просто так – без единого аргумента в пользу уместности такого шага.
– Ага, значит, когда человек быстро и легко соглашается с уговорами своего друга, то это для вас – не достоинство?
– Когда человек соглашается со своим приятелем, не будучи при этом убежденным, то это не делает чести умственным способностям их обоих.
– Кажется, мистер Дарси, вы не учитываете влияния дружбы и симпатии. Уважение к тому, кто просит, часто заставляет принять просьбу, даже не дожидаясь рациональных доводов в его пользу. Я не обязательно имею в виду предложенную вами воображаемую ситуацию мистера Бингли. Мы можем подождать, пока возникнет подобное обстоятельство, после чего будет возможность обсудить осторожность его дальнейшего поведения. Но в обычных и простых ситуациях, возникающих между друзьями, – когда один уговаривает другого изменить свое мнение из-за не очень важного вопроса, – разве вы подумаете плохо о человеке только потому, что он согласился с чьим-то желанием, не дожидаясь рационального доказательства?
– А не лучше ли было бы – прежде чем продолжать эту тему – более точно определить степень важности, свойственной этой просьбе, а также степень дружеских чувств, существующих между сторонами?
– Конечно, – воскликнул Бингли, – давайте выслушаем все подробности, не забывая об их относительной высоте и размерах, потому что они будут иметь такое большое значение в нашем споре, о котором вы даже и не подозреваете, мисс Беннет. Уверяю вас, что если бы Дарси не был таким крепким высоким мужчиной, то я не проявил бы к нему и половины своего уважения. Должен вам сказать, что в определенных ситуациях и в определенных местах я не встречал персоны страшнее Дарси, особенно в воскресенье вечером, когда ему нечего делать.
Мистер Дарси улыбнулся, и Элизабет показалось, что он все-таки обиделся, и поэтому она не стала смеяться. Мисс Бингли ревностно бросилась защищать его от таких нелепых обвинений и сделала упрек своему брату за то, что тот нес такие глупости.
– Я понимаю твой замысел, Бингли, – сказал его друг, – ты не любишь спорить, именно поэтому ты и этот спор хочешь как можно скорее замять.
– Возможно, именно этого я и хочу, потому что споры слишком сильно напоминают ссоры. Если ты и мисс Беннет отложите свой спор и дождетесь, пока я выйду из комнаты, то я буду очень вам благодарен. После этого вы вольны говорить обо мне все, что вам заблагорассудится.
– То, чего просите вы, – ответила Элизабет, – вовсе не будет каким-то пожертвованием с моей стороны; Мистер Дарси пусть лучше закончит свое письмо.
Мистер Дарси прислушался к ее совету и наконец закончил письмо. Завершив это дело, он обратился к мисс Бингли и Элизабет, чтобы они порадовали его музыкой. Мисс Бингли с готовностью пошла к фортепиано. Ее вежливо попросили дать возможность Элизабет сыграть первой, и она так же вежливо, но решительно проигнорировала эту просьбу и уселась за инструмент сама.
Пока миссис Херст пела дуэтом вместе со своей сестрой, Элизабет, листая песенники, лежавшие на фортепиано, не могла не видеть, что мистер Дарси частенько на нее поглядывал, и поэтому путалась в догадках – как это она могла стать объектом восхищения со стороны такой важной персоны? И еще более странным было бы, если бы он смотрел на нее именно потому, что она ему не нравилась. В конце концов, ей не оставалось ничего другого, как предположить, что было в ней неправильного и достойного осуждения (в соответствии с его представлениями) еще больше, чем в ком-либо из других присутствующих. Это предположение отнюдь не смутило ее. Слишком мало она симпатизировала ему, чтобы ее беспокоило наличие у него симпатии к ней.