Дойдя до той части письма, в которой упоминается ее семейство в терминах самых обидных, усмиренное ее негодование сменилось отчаянным стыдом. Справедливость его обвинений вдруг так сильно ее поразила, что на поиск оправданий не осталось никаких сил; и те речи во время бала в Незерфилде, на которые он ссылался, и то, что видел мистер Дарси в первый день их знакомства, не могло оставить в его сознании отпечаток более сильный, чем тот шрам, что теперь пересек ее душу.
Комплимент в свой адрес, а также в адрес сестры она, разумеется, тоже не могла не почувствовать. Он утешал, но не в силах был смыть тот стыд, который навлекло на себя их семейство. Только поняв, что страдания Джейн стали делом рук самых близких ее родных и что репутации их обеих был нанесен почти непоправимый урон, Элизабет почувствовала смертельную тоску и желание провалиться сквозь землю.
Побродив по аллее еще часа два, передумав все, что можно было передумать, вспомнив обо всем, о чем стоило помнить и следовало забыть, утешая себя, пытаясь смириться с этим трагическим, роковым поворотом, совершенно иначе осветившим все ее былое и нынешнее существование, и вспомнив, наконец, о том, что дома ее, должно быть, давно уже потеряли, Элизабет направилась в Хансфорд. Входя в дверь, она дала себе слово выглядеть спокойной и приветливой, будто ничего не случилось; но, видимо, оттого, что все силы ее ушли на то, чтобы обещание свое выполнить, разговор как-то не клеился.
Сразу же после прихода ей рассказали, что пока она была на прогулке, к Коллинзам по очереди заходили оба джентльмена из Розингса. Мистер Дарси пробыл всего пару минут, зато полковник Фитцуильям просидел с соседями, по крайней мере, час, все ждал ее возвращения и даже собирался уже пуститься на поиски. Элизабет могла лишь сделать вид, будто жалеет о том, что они не встретились, но в душе она была этому рада. Полковник Фитцуильям отныне не занимал ее мыслей. На уме у нее нынче было только роковое письмо.
Глава 37
Оба джентльмена покинули Розингс на следующее утро; и мистер Коллинз, спозаранку гулявший вдоль ограды, дабы поклониться господам на прощание, принес домой радостную весть о том, что те пребывали в добром здравии и вполне бодром настроении, особенно если принять во внимание ту печальную разлуку, что потрясла сегодня в Розингсе всех. Целый день мистер Коллинз то и дело забегал к соседям, чтобы утешить безутешных леди Кэтрин и мисс де Бург, переживших расставание с близкими; и в одно из своих возвращений он явился с посланием от благодетельницы, из коего следовало, что меланхолия ее столь сильна, что ее милость непременно желает видеть их всех к обеду.
Элизабет не могла смотреть на леди Кэтрин и не думать, что, будь на то ее воля, она могла бы сидеть теперь рядом с ней на правах ее будущей племянницы; и она невольно улыбалась, представляя себе растерянность и негодование ее светлости. «Что бы она сказала? Как бы себя повела?» – такими нехитрыми вопросами занимала себя мисс Беннет во время трапезы.
Первой темой обсуждения стало сокращение количества домочадцев в Розингсе.
– Уверяю вас, я так живо это ощущаю, – вздыхала леди Кэтрин. – Мне кажется, никто не переживает боль разлуки с друзьями так остро, как я. Дело в том, что я очень привязана к этим мальчикам, а они, я знаю, души не чают во мне. Как не хотелось им уезжать! Но с ними так всегда. Мой милый полковник держался очень браво до самого последнего момента; но вот Дарси переживал расставание даже острее, чем в прошлом году. Определенно за это время его привязанность к Розингсу только выросла.
Мистер Коллинз тяжело вздохнул, мать и дочь благосклонно улыбнулись.
После обеда леди Кэтрин заметила, что мисс Беннет, похоже, не в духе, и немедленно сама нашла тому объяснения, предположив, что та печалится из-за предстоящего вскоре собственного отъезда.
– В этом случае, милочка, я советовала бы вам написать письмо матери и попросить позволить погостить здесь подольше. Миссис Коллинз очень рада вашей компании, это по всему видно.
– Я очень обязана вашей милости за это доброе приглашение, – возразила Элизабет, – но не в моих силах его принять. Мне необходимо быть в городе в следующую же субботу.
– В таком случае вы пробудете здесь всего шесть недель. Я полагала, что вы останетесь у нас на два месяца. Я так и сказала миссис Коллинз еще до того, как вы приехали. У вас не может быть причин, чтобы уехать так скоро. Миссис Беннет, несомненно, могла бы уступить вам еще пару недель.
– Да, но не мог бы мой отец. В своем последнем письме он торопил меня с возвращением.
– О, но если над вами может сжалиться мать, то, что же мешает поступить так и отцу? Дочери, как правило, редко заботят отцов. И если вы захотите пробыть здесь еще целый месяц, то я смогу подвезти вас до Лондона. Я собираюсь туда на недельку в самом начале июня; и, поскольку Доусон ничего не имеет против ландо, для одной из вас в нем вполне хватит места; а если к тому же и погода будет прохладная, в ней смогут поместиться обе, потому что все вы достаточно стройные.
– Мадам, вы сама любезность. Боюсь, однако, мне лучше придерживаться изначального плана.
Странно, не леди Кэтрин не роптала.
– Миссис Коллинз, вы непременно должны отправить вместе с барышнями слугу. Вы знаете, я всегда говорю только то, что действительно думаю, и я терпеть не могу, когда юные особы путешествуют сами по себе, да еще и, не приведи Господь, в почтовом дилижансе. Вам следует об этом позаботиться. Такая самостоятельность мне вовсе не по душе. Юных леди необходимо постоянно оберегать, о них нужно заботиться, и все должно соответствовать их будущему положению в обществе. Когда моя племянница Джорджиана прошлым летом отправилась в Рамсгейт, я распорядилась насчет двух лакеев для нее. Мисс Дарси – дочь покойных мистера Дарси и леди Анны из Пемберли. А иначе и быть не могло, ведь у нее такое положение. Я чрезвычайно внимательна к этого рода вещам. Миссис Коллинз, вместе с девушками вам следует отправить Джона. Очень хорошо, что я о нем вспомнила. С вашей стороны было бы дурно отпустить их в одиночестве.
– Мой дядя должен прислать за нами слугу.
– О! Ваш дядя! Он держит мужчину-слугу? Я очень рада, что у вас есть кто-то, кто заботится о таких мелочах. А где вы смените лошадей? Ну конечно, в Бромли! Если в «Белл» вы сошлетесь на меня, вас там примут вполне прилично.
У леди Кэтрин возникала тысяча вопросов относительно предстоящего путешествия, и, поскольку на все она ответить не могла, от Элизабет требовалось внимание, что как нельзя более пришлось ей на руку, потому что иначе при всей той рассеянности, в которой она сейчас пребывала, окружающие легко могли бы заподозрить неладное. Мысли следовало оставить на более спокойные часы, приберечь их для одиночества. Как только мисс Беннет оказалась одна в своей комнате, она с облегчением вздохнула; и впоследствии барышня не проводила ни дня без тихой прогулки по парку, во время которой ей никто не мог помешать предаваться тяжелым своим думам и печальным воспоминаниям.
Очень скоро Элизабет уже знала письмо мистера Дарси наизусть. Она дотошно изучила каждое предложение, и чувства к человеку, их написавшему, менялись в ней день ото дня. Вспоминая о том, как он к ней обращался, она до сих пор вспыхивала от возмущения; но, когда она понимала, как сама была к нему несправедлива и жестока, гнев ее направлялся на нее же саму. Его разочарование заставляло ее сочувствовать. Его привязанность встречала благодарность и глубочайшее уважение; но оправдать Дарси Элизабет все же не могла, как не могла хотя бы на секунду взять свои слова обратно или пожелать увидеться с ним когда-нибудь снова. В прошлом своем поведении она то и дело обнаруживала источники досады и сожаления, а в ужасных недостатках домашних – еще б(льшую боль. Печальней всего было то, что лекарства для нее не было. Отец, целью своей жизни сделавший насмешки над дочерьми, ни за что на свете не стал бы стараться искоренить совершенно дикое легкомыслие младших; а мать, собственные манеры которой были так далеки от идеала, не замечала в ветрености девочек никакого зла. Элизабет вместе с Джейн часто старалась утвердить в Лидии и Кэтрин бескорыстие; но, пока тылы тех прочно удерживала сама миссис Беннет, имели ли они хоть малейший шанс на успех? Кэтрин, будучи барышней безвольной и раздражительной и находясь под бдительным оком Лидии, воспринимала наставления старших неизменно в штыки; а Лидия, взбалмошная и небрежная, и вовсе сестер не слушала. Они выросли невежественными, ленивыми и тщеславными. Покуда в Меритоне остается хоть один офицер, они до одури будут флиртовать с ним, и, пока Меритон стоит всего в миле от Лонгбурна, они будут ходить туда вечно.
Волнения из-за Джейн стали второй заботой Элизабет, а объяснения мистера Дарси относительно полной невиновности мистера Бингли только усиливали боль при осознании того, чего сестра ее лишилась безвозвратно. Истинность его любви не требовала более доказательств, и вины на нем, кроме разве что слишком уж безоговорочного доверия другу, не было. Как больно мисс Беннет было думать о том, какой выгодной в каждом значении этого слова, какой многообещающей любви лишилась Джейн по вине тщеславия и недальновидности своей же семьи!
Когда к печальным этим раздумьям добавлялись мысли о гнусном характере мистера Уикема, легко можно себе представить, что Элизабет, ранее редко пребывавшая в невеселом расположении духа, теперь, напротив, почти не казалась хоть сколько-нибудь приветливой.
Посещения Розингса в последнюю неделю ее пребывания у Шарлотты были столь же частыми, как и в самую первую. Вечер накануне отъезда соседи провели у леди Кэтрин; и снова мадам живо интересовалась подробностями предстоящего путешествия, бодро давала указания по упаковке багажа и столь твердо настаивала на том, чтобы пеньюары были уложены именно так, как то подобает, что Мария по возвращении в Хансфорд сочла за благо переделать полностью то, чем она занималась все утро.