– Лидия не успокоится до тех пор, пока не покажет себя в обществе; и поскольку ей представилась такая возможность, то я отнюдь не против, если она ею воспользоваться, так как при данных обстоятельствах все расходы для нашей семьи будут весьма незначительными, чего трудно было бы ожидать в других случаях.
– Если бы вы знали, – не унималась Элизабет, – в каком положении окажемся все мы, когда люди обратят внимание на беспечное и легкомысленное поведение Лидии (если они уже этого не заметили), то, уверена, вы бы отнеслись к ее поступку иначе.
– Уже заметили! – повторил мистер Беннет. – Боже милостивый, неужели она распугала всех твоих поклонников? Бедняжка Лиззи! Ну не стоит так унывать. Как можно расстраиваться из-за каких-то капризных юнцов, которые даже боятся привнести в свою жизнь чуточку абсурдного?.. Позволь же мне взглянуть на список кавалеров, которых оттолкнули экстравагантные выходки Лидии.
– Вы ошибаетесь. Я пришла к вам вовсе не потому, что держу зло на Лидию из-за таких пустяков. Меня беспокоит другое. В первую очередь престиж нашей семьи, который может существенно пострадать из-за несдержанности, являющейся неотъемлемой чертой Лидии. Извините, что я вынуждена говорить так открыто; но если вы, мой дорогой отец, не собьете с нее спесь, и не доведете сейчас до ее сознания, что подобные стремления не должны становиться смыслом жизни, то вскоре она вообще перестанет кого-либо слушать. Ее характер окончательно сформируется, и в шестнадцать лет она превратится в неисправимую кокетку, чем выставит на посмешище как самое себя, так и свою семью. И разве она чего-нибудь добьется этим флиртом? Нет, к ней не станет проявлять интереса ни один уважающий себя человек; а за внешней красотой по-прежнему будут скрываться наивность и невежество, которые не позволят ей не только противостоять оскорблениям в ее адрес, но даже просто понять, что ее презирают. А какой пример, она подаст Китти, которой угрожает то же самое, так как она во всем старается походить на Лидию? Тщеславие, недальновидность, праздность и совершенное безрассудство! Ах, мой дорогой отец, неужели вы на самом деле полагаете, что им удастся избежать осуждения и неприязни со стороны тех, с кем они будут общаться, и что эта немилость не распространится на их сестер?
Мистер Беннет, похоже, наконец, понял, что эта тема действительно не дает его дочери покоя, и потому, нежно взяв ее за руку, ответил:
– Не нужно так переживать, радость моя. В тех кругах, в которых общаетесь вы с Джейн, вас всегда будут уважать и ценить; а тот факт, что у тебя есть еще две, – нет, пожалуй, – три глупых сестры, никоим образом не скажется на мнении окружающих вас людей. Но только представь, во что превратится наш дом, если Лидии все-таки не удастся попасть в Брайтон. Пусть она едет. Полковник Форстер – вполне здравомыслящий человек, и он не допустит, чтобы с ней случилось что-нибудь из ряда вон выходящее. Кроме того, она, к счастью, не так богата, чтобы становится объектом чьих-либо назойливых преследований. В Брайтоне Лидия не привлечет к себе большего внимания, чем здесь. Офицеры найдут себе женщин и поинтереснее. Другими словами, будем надеяться, что пребывание в тех местах, наконец, убедит Лидию в том, что она не является слишком важной персоной. В любом случае эта поездка не причинит ей большого вреда, а сама Лидия отныне не будет упрекать нас в том, что мы держим ее в заточении.
Вот таким ответом пришлось довольствоваться бедной Элизабет. Впрочем, она не скрывала, что ее собственное мнение по этому вопросу осталось прежним; и поэтому мистер Беннет, вернувшись к своим делам, чувствовал себя даже немного виноватым. Однако Элизабет не имела привычки усиливать свои переживания тем, чтобы постоянно думать о них. Она выполнила то, что считала своим долгом, и теперь могла забыть об этом и не терзать свою душу напрасной тревогой.
Но если бы только Лидия и мать узнали, о чем Элизабет беседовала с отцом, их негодованию не было бы предела. Для Лидии поездка в Брайтон являлась воплощением земного счастья. В ее воображении уже рисовались нарядные улочки этого красивого города, наводненного щеголеватыми офицерами. И вот появляется она и тотчас же становится объектом пристального внимания. В ее сторону обращены десятки пытливых взоров. Она даже попыталась представить себе, как выглядит их лагерь: упругие палатки, вытянувшиеся стройными рядами и битком набитые молодыми жизнерадостными людьми; а в одной из них сидит сама Лидия и заигрывает сразу с шестью ухаживающими за ней офицерами.
Если бы она только знала, что ее сестра уже приложила немало усилий, чтобы лишить ее такой перспективы, а вместе с тем и счастья, что бы она сейчас почувствовала по отношению к Элизабет? Ее ощущения могла бы разделить, пожалуй, одна только мать, которой, по ее же словам, однажды уже довелось испытать что-то подобное. Если Лидии удастся выбраться в Брайтон, то миссис Беннет получит невероятное утешение, потому что, несмотря на странную нелюбовь ее мужа к путешествиям, их дочь все-таки кое-где побывает.
Обе они и понятия не имели о том, что происходит за их спинами. Восторженное состояние не покидало их до того самого дня, когда Лидия уже готова была отправиться в дорогу.
Между тем Элизабет в последний раз предстояло увидеться с мистером Уикемом. Поскольку после ее возвращения он никогда не обделял ее своим обществом, все волнения, обычно сопутствующие любой встрече, уже улеглись. Мало того, теперь она даже научилась распознавать в чьем-либо добром расположении к себе притворство и истинные чувства. То, как он нынче обходился с ней, вызывало в Элизабет скорее скуку и легкое отвращение; и после того, что между ними произошло, она рассматривала его усиленные знаки внимания, которыми были отмечены самые первые дни их знакомства, как желание подразнить или даже рассердить ее. Как только Элизабет обнаружила, что является лишь объектом пустой и поверхностной заботы, она потеряла к нему всякий интерес; однако, стараясь подавить в себе постоянно возникающую неприязнь, она чувствовала, что поступает дурно, так как он, похоже, еще верил, что стоит ему возобновить свои ухаживания, как она тут же растает и вновь отдаст ему предпочтение.
В последний день пребывания полка в Меритоне вместе с другими офицерами мистер Уикем обедал у них дома. Элизабет почему-то вовсе не хотелось, чтобы они расстались с ним в хорошем настроении и с приятными воспоминаниями; поэтому, когда тот поинтересовался, как она провела время в Хансфорде, она поспешила упомянуть о том, что там же почти три недели гостили полковник Фитцуильям и мистер Дарси, а заодно спросила его, не знаком ли он случайно с последним.
Сначала на его лице отобразилось удивление, затем недовольство и, наконец, тревога. Тем не менее, задумчивый вид очень скоро сменился вернувшейся улыбкой, и Уикем как ни в чем не бывало заявил, что последнее время достаточно часто видится с этим человеком; после чего заметил, что тот обладает всеми достоинствами джентльмена, и поинтересовался у Элизабет, каким находит его она. Ее ответ, разумеется, был в пользу мистера Дарси. Напустив на себя равнодушный вид, молодой офицер спустя некоторое время потребовал незначительного уточнения:
– Как долго, вы сказали, он гостил в Розингсе?
– Почти три недели.
– И часто вам приходилось с ним встречаться?
– Должно быть, каждый день.
– Поведением он заметно отличается от своего кузена.
– Да, заметно. Но мне кажется, что благодаря новым знакомствам манеры мистера Дарси становятся лучше.
– Вот как! – воскликнул Уикем с гримасой, которая не ускользнула от глаз Элизабет. – И могу я спросить, – довольно строго начал он, но, взяв себя в руки, продолжил уже более спокойным, может быть, даже несколько игривым тоном, – не улучшаются ли его манеры именно в обхождении с дамами? Неужели он снизошел до того, что стал сдабривать свой обычный стиль поведения любезностями и вежливостями? Ибо, боюсь, мне трудно предположить, – чуть тише добавил он, – что мистер Дарси мог измениться в целом.
– Конечно, нет, – согласилась Элизабет. – В целом он остается таким же, каким был всегда.
Пока она говорила, Уикем выглядел так, будто не совсем понимал, относиться ли к ее словам со злорадством или с недоверием. В выражении ее лица было что-то, что заставляло его слушать с особым вниманием и настороженностью.
– Когда я утверждала, что новые знакомства идут ему на пользу, я вовсе не имела в виду, что улучшается само его поведение; я только хотела сказать, что чем ближе его узнаёшь, тем скорее понимаешь все его недостатки.
Беспокойство Уикема достигло, похоже, своего предела. Приняв невероятно взволнованный вид, он просидел несколько минут совершенно молча; после чего, наконец, стряхнув с себя смущение и замешательство, вновь повернулся к Элизабет и как можно мягче произнес:
– Поскольку вы хорошо знаете, как я отношусь к мистеру Дарси, вы обязательно поймете, что мне отрадно слышать о том, что он ведет себя подобающим образом хотя бы в присутствии дам. В таких случаях он, видимо, вынужден загонять свою гордость в угол и не давать ей волю, чего не часто увидишь при других обстоятельствах. Правда, я боюсь, что такая предусмотрительность с его стороны наблюдается только во время его визитов к тетушке, чьим расположением он очень дорожит и чья немилость обернулась бы для него катастрофой. Когда они вместе, он не осмеливается обнаруживать свое истинное лицо. Кроме того, его хорошие манеры в значительной степени объясняются стремлением составить партию мисс де Бург, к которой, я уверен, он питает самые нежные чувства.
При столь смелом заявлении Элизабет даже не смогла подавить улыбку и в ответ лишь слегка наклонила голову. Она понимала, что Уикем намеревается вернуться к старой теме обид и подозрений, однако не чувствовала себя расположенной выслушивать, как он будет смаковать свою ревность, и отнюдь не собиралась доставлять ему такое удовольствие. Вечер подходил к концу, и мистер Уикем в течение оставшегося времени казался весьма – если не сказать чересчур – бодрым, но уделял внимание Элизабет не больше, чем кому-либо из присутствовавших. Распрощались они, таким образом, со взаимными любезностями и, скорее всего, с обоюдным желанием никогда больше не встретить друг друга.