Однажды, наслушавшись подобной болтовни, мистер Беннет, как бы между прочим, заметил:
— Я понял из ваших рассуждений, что вы можете считаться двумя самыми глупыми девчонками в королевстве. Подобная мысль приходила мне в голову и раньше. Но теперь я в этом окончательно убедился.
Кэтрин смутилась и замолчала, но Лидия, не обратив на его слова никакого внимания, продолжала рассказывать про то, как она восхищена капитаном Картером и как ей хочется еще раз с ним повидаться, прежде чем он завтра уедет в Лондон.
— Меня удивляет, мой дорогой, — сказала миссис Беннет, — с каким пренебрежением судите вы о способностях ваших детей. Если бы я и усомнилась в чьих-либо детях, то уж, во всяком случае, не в своих.
— Если мои дети глупы, мне хотелось бы, по крайней мере, не питать в этом отношении никаких иллюзий.
— К счастью, они необыкновенно умны!
— Надеюсь, что расхожусь с вами только в этом вопросе. Мне было бы приятно, если бы наши взгляды полностью совпадали. Но пока я, увы, нахожу, что две наших младших дочки — препорядочные дуры.
— Дорогой мистер Беннет, нельзя же требовать от молоденьких девочек, чтобы они были так же умны, как их отец и мать. В нашем возрасте они, наверно, будут думать об офицерах не больше, чем мы с вами. Я припоминаю то время, когда мне самой очень нравились красные мундиры{20} и, признаюсь, в глубине души я и теперь к ним неравнодушна. И если бы какой-нибудь обаятельный молодой полковник с шестью тысячами в год попросил руки моей дочери, уверяю вас, я не смогла бы ему отказать. Позавчера вечером у сэра Уильяма мне очень понравился полковник Форстер в своей парадной форме.
— Ах, мама! — воскликнула Лидия. — Тетя говорит, что полковник Форстер и капитан Картер уже не так часто бывают у мисс Уотсон. Теперь она их чаще видит в библиотеке Кларка.
Ответу миссис Беннет помешало появление посыльного с письмом для ее старшей дочери. Письмо прибыло из Незерфилда, и слуга, который его принес, ждал ответа. Глаза миссис Беннет заблестели от радости, и, пока Джейн читала письмо, она забросала дочь нетерпеливыми вопросами и восклицаниями.
— Ну, Джейн, от кого оно? Что в нем говорится? Что он тебе там написал? Скорее, скорее, Джейн! Говори же, милочка!
— Оно от мисс Бингли, — сказала Джейн и прочла вслух:
«Моя дорогая,
Если вы не согласитесь сегодня из жалости к нам пообедать вместе со мной и Луизой, мы можем возненавидеть друг друга на веки веков, так как пребывание двух женщин tête-à-tête[1] в течение целого дня никогда не обходится без ссоры. Приезжайте как можно скорее. Мой брат и его друзья обедают с офицерами.
Вечно ваша
— С офицерами! — воскликнула Лидия. — Как же тетя об этом ничего не сказала?
— Обедают в гостях? — сказала миссис Беннет. — Какая досада!
— Можно мне воспользоваться коляской? — спросила Джейн.
— Нет, дорогая, поезжай лучше верхом. Собирается дождь, и тебе придется там переночевать.
— Неплохо придумано, — сказала Элизабет, — если только вы уверены, что они не захотят отвезти ее домой.
— Но ведь карета мистера Бингли будет с мужчинами в Меритоне. А у Хёрстов вовсе нет лошадей.
— Мне бы все-таки больше хотелось поехать в коляске.
— Милочка, я уверена, что папа не сможет дать лошадей. Они ведь нужны для работы на ферме, не правда ли, мистер Беннет?
— Лошади нужны для работы на ферме гораздо чаще, чем их удается для этого получить!
— Если вы их используете там сегодня, мама будет довольна, — сказала Элизабет.
В конце концов от отца добились подтверждения того, что лошади заняты. Джейн должна была поэтому ехать верхом, и мать проводила ее до дверей, радостно предсказывая ухудшение погоды. Надежды эти вполне оправдались: не успела Джейн уехать, как начался проливной дождь, который привел в беспокойство ее сестер и чрезвычайно обрадовал мать. Дождь продолжался весь вечер без перерыва, так что о возвращении Джейн не могло быть и речи.
— Как удачно я все придумала! — не раз восклицала миссис Беннет, как будто она не только предсказала, но сама вызвала ухудшение погоды. Однако только на следующее утро она смогла полностью оценить все великолепие своего замысла. Завтрак подходил к концу, когда из Незерфилда прибыл слуга со следующей запиской, адресованной Элизабет:
«Дорогая Лиззи,
Сегодня утром я очень плохо себя почувствовала — должно быть оттого, что вчера основательно промокла. Наши добрые друзья и слышать не хотят о моем возвращении, пока я хоть немного не поправлюсь. Они настаивают также на том, чтобы меня осмотрел мистер Джонс — поэтому не тревожьтесь, если услышите, что он меня навестил. У меня всего только головная боль и небольшое воспаление в горле.
— Что ж, моя дорогая, — обратился к жене мистер Беннет, когда Элизабет прочла записку вслух, — если ваша дочь серьезно заболеет и, быть может, умрет, — как приятно будет сознавать, что произошло это в погоне за мистером Бингли, осуществленной по вашим указаниям.
— Я вовсе не опасаюсь за ее жизнь. Люди не умирают от каких-то простуд. За ней будут хорошо ухаживать, и пока она там, ничего плохого случиться не может. Если бы можно было взять экипаж, я бы охотно ее навестила.
По-настоящему встревоженная Элизабет решила проведать сестру. И так как экипажа не было, а ездить верхом она не умела, ей ничего не оставалось, как отправиться в Незерфилд пешком. Она объявила об этом намерении.
— Ты с ума сошла, — воскликнула мать, — идти пешком по такой грязи! Да на тебя смотреть нельзя будет, когда ты туда придешь.
— Но я зато смогу присмотреть за Джейн, а это все, что мне нужно.
— Может быть, Лиззи, все же послать за лошадьми? — спросил отец.
— Нет, право, не нужно. Я даже буду рада пройтись пешком. Расстояния не замечаешь, если перед тобой определенная цель. Да и всего-то тут каких-нибудь три мили. К обеду я буду дома.
— Я восхищена твоей готовностью помогать ближнему, — сказала Мэри. — Но каждый душевный порыв следует поверять разумом. Мне думается, что во всяком деле нужно прилагать силу, соразмерную необходимому действию.
— Хочешь, дойдем вместе до Меритона? — предложили Кэтрин и Лидия. Элизабет согласилась, и три девицы вышли из дома одновременно.
— Если мы поспешим, — говорила по дороге Лидия, — мы, быть может, успеем повидать капитана Картера перед его отъездом.
В Меритоне они расстались. Младшие сестры отправились к жене одного из офицеров, а Элизабет быстро зашагала вперед, пересекая одно поле за другим, торопливо перебираясь через насыпи и прыгая через лужи, пока не оказалась перед Незерфилдом, усталая, в забрызганных грязью чулках и с пылающим от напряженной ходьбы лицом.
Ее провели в комнату для завтрака, где собралось все незерфилдское общество за исключением Джейн. Приходу Элизабет все были немало удивлены. Сестрам мистера Бингли казалось просто невероятным, чтобы она смогла пройти в такую рань, при такой погоде да и притом в полном одиночестве целых три мили пешком. И хотя она была принята весьма любезно, Элизабет понимала, что в их глазах поступок ее не заслуживал одобрения. В манерах мистера Бингли, напротив, можно было заметить признаки чего-то большего, чем простая любезность. В них чувствовалось его расположение и признательность. Мистер Дарси был немногословен, а мистер Хёрст — вообще не сказал ничего. Первый размышлял о том, насколько она похорошела, разгоряченная быстрой ходьбой, и в какой мере ее побуждения оправдывали столь дальнюю одинокую прогулку. Мысли второго были целиком сосредоточены на завтраке.
Сведения о состоянии здоровья Джейн были мало утешительными. Мисс Беннет провела тревожную ночь и хотя и встала с постели, но чувствовала себя настолько плохо, что не смогла покинуть свою комнату. По просьбе Элизабет ее немедленно провели к больной. Приход сестры очень обрадовал Джейн, которая не написала, насколько ей хотелось бы ее повидать, только из опасения вызвать чрезмерную тревогу. Однако она почти не могла говорить, и когда мисс Бингли оставила их вдвоем, сумела только выразить благодарность за необычайную доброту, с которой о ней здесь заботились. Элизабет ухаживала за больной молча.
После завтрака пришли сестры мистера Бингли, и Элизабет почувствовала к ним симпатию, увидев, сколько заботы и внимания оказывают они своей подруге. Приехавший вскоре аптекарь,{21} осмотрев больную, сказал, что, как и предполагалось, заболевание вызвано сильной простудой, потребовал принятия самых энергичных мер, предписал постельный режим и обещал прислать микстуру. Предписание было выполнено немедленно, так как лихорадка и головная боль все время усиливались. Элизабет не покидала сестру ни на минуту. Другие дамы также почти не отлучались — правда, делать им было больше нечего, так как мужчин не было дома.
К трем часам Элизабет почувствовала, что ей пора возвращаться и неохотно об этом сказала. Мисс Бингли предложила ей экипаж, и она уже почти готова была им воспользоваться. Однако Джейн так огорчилась по поводу предстоявшей разлуки, что мисс Бингли поневоле пригласила Элизабет провести еще некоторое время в Незерфилде. Приглашение было принято с искренней благодарностью, и в Лонгборн послали слугу, который должен был предупредить родных и доставить необходимое платье.
Глава VIII
В пять часов дамы ушли переодеваться, и в половине шестого Элизабет позвали к столу. Отвечая на заданные ей вежливые вопросы о здоровье больной, она с удовольствием отметила про себя искреннее беспокойство мистера Бингли.
К сожалению, она не могла сообщить ничего утешительного. Состояние Джейн по-прежнему оставалось весьма тяжелым. Услышав это, сестры мистера Бингли три или четыре раза выразили свое огорчение, порассуждали о том, какая ужасная вещь — простуда и насколько каждая из них не любит болеть, и больше уже не вспоминали о подруге. И Элизабет почувствовала к ним прежнюю неприязнь, убедившись, как мало они думают о Джейн, не видя ее перед собой.