Структурное построение романов Остин можно было бы, в самых общих чертах, изложить так. Все героини (или герои) начинают с заблуждения. Оно может принимать самые различные формы: они любят не тех, кого следует (Мэриэн Дэшвуд, Эдмунд Бертрам) или не так любят (Энн Эллиот, капитан Уэнтворт, в известной степени Кэтрин Морлэнд, Эмма, даже Генри Тилни). Случай — обычно где-то в середине романа — открывает им глаза на собственное заблуждение; на помощь случаю приходят размышления; вторая половина романа раскрывает сложный процесс освобождения от ошибок и заблуждений, поиски своего нового «я». (Тут возможны и отклонения, например, Энн Эллиот, одна из самых привлекательных героинь Джейн Остин, убеждается в своей ошибке в результате жизненного опыта и «рассуждений». Элемент «случая» в этом романе отсутствует, и за сжатой в несколько страниц экспозицией, посвященной ее заблуждению в юные годы, следует развернутый рассказ о прозрении и новой, хотя и к тому же человеку, любви.
Заблуждение — освобождение от него благодаря «случаю» или «размышлению» — обретение себя — вот, в самых общих чертах, структура романов Остин.
Что стоит на пути ее героинь (или героев) к обретению себя? На этот вопрос Джейн Остин дает недвусмысленный ответ. Это наследства, имения, земли или виды на наследства, имения, земли, — словом, соображения материальной корысти, характерные для английского общества начала XIX века; либо боязнь уронить себя, породнившись с человеком более низкого положения, и многочисленные запреты — словом, снобизм во всех его видах. В четырех из шести романов Джейн Остин (исключение составляют «Эмма» и «Убеждение») героини стоят по отношению к своим избранникам в положении Золушки: они гораздо ниже своих принцев родом и положением и часто страдают от вульгарности собственных родных.[19] Вульгарность эта выражается не только в отсутствии манер, но и просто в бедности (Элизабет Беннет; Фэнни Прайс). Вместе с тем Золушки эти часто значительно выше своих избранников душой и сердцем, а подчас и умом. Прозрение их, а вместе с ними и их избранников, состоит в том, что они отказываются от общепринятой оценки людей (происхождение, наследство, связи), осознав, что человеческие достоинства не определяются ни сословием, ни богатством.
Вот как эта структурная схема осуществляется в романе «Гордость и предубеждение». Элизабет Беннет, безусловно, выше своей среды, — она не только непосредственна, наблюдательна, весела, остроумна, но и образованна, умна и наделена высокими моральными принципами. Гордость ее страдает: она остро чувствует ничтожество своей матери и младших сестер, а также бесплодность парадоксальной иронии отца. Чувство это усиливается при знакомстве с Бингли и Дарси и с их окружением. Причин к тому великое множество — миссис Беннет отправляет Джейн в дождь верхом в имение Бингли, сестры Бингли не скрывают своего презрения к миссис Беннет, Дарси открыто пренебрегает Беннетами и пр. Все это Элизабет воспринимает как унижение. Попытки защититься ироническим смехом оказываются тщетными. Уязвленная гордость в соединении со случаем — знакомство с Уикхемом — порождают заблуждение. Элизабет уверена, что Дарси не только холодный и высокомерный гордец, но и злодей. Таким образом, причиной предубеждения Элизабет против Дарси служит прежде всего ее собственная гордость. Заблуждение Элизабет двойное: она не только считает Дарси лицемером и злодеем, погубившим не одну невинную жертву; Уикхем, подлинный злодей и лицемер, кажется ей невинно загубленной жертвой. Таковы экспозиция и завязка романа, занимающие первую его половину.
Кульминация романа — письмо Дарси, вызвавшее поток размышлений в уме Элизабет. С него начинается медленное, мучительное освобождение от ложных мыслей и толкований. Этому способствует «случай» — Уикхем соблазняет младшую сестру Элизабет; появляются и другие неопровержимые доказательства его вины. Элизабет осознает всю меру собственной гордости и предубеждения и, осознав, поднимается над ними.
В несколько измененном виде схема эта повторяется в линии Дарси. Вначале его основная черта также гордость, — не просто сословная гордость, но и гордость человека умного, образованного, сильного, сознающего свое превосходство не только над ничтожным обществом, которое его окружает, но даже и над друзьями (Бингли). Гордость эта так же, как и у Элизабет, ведет к предубеждению: он предубежден против семейства Беннет, так как они не ровня ему ни по положению в обществе, ни по уму, ни по образованию, ни по силе характера; и даже против самой Элизабет, ибо она принадлежит к этому семейству.
Натура глубокая и страстная, он не может, однако, долго сопротивляться велениям собственного сердца. Он решается поступить наперекор всем соображениям и, не скрывая своих мыслей, предлагает Элизабет руку. Страсть, овладевшая Дарси вопреки всем его взглядам, такое же заблуждение, как и его предубеждение против семейства Беннет и против самой Элизабет. Недаром Элизабет воспринимает письмо Дарси как тяжкое оскорбление. Затем наступают нелегкие для Дарси дни (тем более нелегкие, что это натура недюжинная), дни осознания собственных заблуждений. В конце романа он освобождается от ложных принципов и от своего предубеждения. Обретая истинную любовь, он обретает и Элизабет.
Структура романа точна, гармонична и законченна. Действие связано симметричным повторением основного композиционного хода (Элизабет и Дарси — гордость; Элизабет и Дарси — заблуждение; Элизабет и Дарси — предубеждение; Элизабет и Дарси — осознание ошибки; Элизабет и Дарси — торжество подлинных принципов и чувств). Вынесенные в заглавие слова — «Гордость и предубеждение» — раскрываются не однолинейно (Дарси — гордость, Элизабет — предубеждение); они в равной степени относятся как к герою, так и к героине.
Джейн Остин, великолепный психолог и бытописатель, — художник глубоко трезвый и реалистический. Мысль ее проникает в скрытые причины поступков, на которые она указывает без дальних околичностей. Вспомним появление Дарси на балу, внимание к нему всего общества, вызванное не столько его внешностью, сколько известием о десяти тысячах годового дохода. Вспомним всеобщее благоволение к Бингли (Незерфилд Парк, дом в Лондоне, четверка лошадей, пять тысяч годового дохода), увлечение гарнизонными офицерами, отвращение, которое испытывала миссис Беннет к Дарси, пока не поняла, что он претендует на руку ее дочери, ее внезапную восторженность и многое другое. С беспощадной иронией показывает Джейн Остин общество, мысли и чувства которого полностью подчинены материальным соображениям.
Особенный смысл приобретают в этом плане образы леди де Бёр и мистера Коллинза, в которых Джейн Остин изобразила тех, кто с легкой руки Теккерея стали повсюду называться снобами. В этих характерах ясно видны черты сатирического преувеличения и гротеска. Здесь писательница идет вслед за великими романистами XVIII века и, в первую очередь, за Филдингом.
Современники живо реагировали на сатирическую остроту этих образов. Джейн Остин неоднократно упрекали в том, что священники в ее романах предстают в большинстве случаев как себялюбцы и снобы. Друзья ее отца и брата решительно не одобряли такой сатиры, а одна из современниц, как передают биографы, заметила, что «не следует в подобные времена создавать таких священников, как мистер Коллинз или мистер Элтон».[20] Замечание весьма знаменательное: «подобные времена» — это начало века, время революционных потрясений на континенте и в самой Англии. Сатира Остин приобретала на этом фоне особую остроту. Интересно, что имя Коллинз стало нарицательным в английском языке, так же, как имя Домби или Пиквик. Коллинз — это напыщенность, помпезность, низкопоклонство, упоение титулом и положением. Существует даже выражение «Не sent me a Collins» (Он послал мне «коллинза»), где «Collins», по принципу метонимии, означает письма того типа, которые мистер Коллинз был такой мастер писать.
В «Нортенгерском аббатстве» Джейн Остин заставляет свою героиню размышлять о человеческой природе. Выросшая на романах Анны Радклиф и ее последователей, Кэтрин Морлэнд склонна видеть в отце своего возлюбленного злодея и убийцу. Убедившись в своем заблуждении, Кэтрин винит в этом книги, которыми она увлекалась, и принимается сравнивать, как изображаются люди в этих романах и каковы они на самом деле. Размышления эти как будто принадлежат Кэтрин, писательница лишь пересказывает их, — впрочем, в них слишком сильна интонация самой Джейн Остин, чтобы полностью отдать их семнадцатилетней Кэтрин (особенно сильно чувствуется это в иронических ссылках на Альпы и Пиренеи — Джейн Остин никак нельзя обвинить в том грехе, который весьма мягко зовется «национальной замкнутостью»). Вот эти размышления: «Как ни прелестны все романы мисс Радклиф и как ни прелестны даже романы всех ее подражателей, вряд ли в них следует искать точного описания человеческой природы, по крайней мере той, какую встретишь в центральных графствах Англии. Возможно, Альпы и Пиренеи — с их соснами и людскими пороками — очерчены там правдоподобно, а южная Франция, Италия и Швейцария, верно, на самом деле изобилуют всяческими ужасами… Кто знает, возможно, в Альпах и Пиренеях действительно нет смешанных характеров. Возможно, тамошние жители либо невинны, как ангелы, либо, словно исчадия ада, наделены всеми мыслимыми пороками. Но в Англии это не так. Англичане, насколько это было известно Кэтрин, все без исключения представляют собой смесь, хоть далеко и не равную в пропорциях, хорошего и дурного».[21]
При всей иронии и несерьезности этих слов (любимый прием Джейн Остин, больше всего боявшейся деклараций), перед нами, конечно, художественный манифест. Джейн Остин отказалась от деления героев на злодеев, «голубых» и резонеров, — деления, которого придерживались все ее предшественники. «Смешанные характеры» стали основным ее принципом.