ему свое мненье о нем. Ничего преступнее я не припоминаю. Но суть в том, что мы очень разные люди и он ненавидит меня.
— Как это возмутительно! Он заслуживает публичного порицанья.
— Рано или поздно он сие получит — однако не от меня. Пока я не забуду его отца, я не смогу противостоять ему или же его разоблачать.
Элизабет похвалила его за подобные соображенья и про себя отметила, что, описывая оные, он был на редкость красив.
— Но каковы, — молвила она после паузы, — могли быть его резоны? Что заставило его поступить столь жестоко?
— Полная, решительная антипатия ко мне — антипатия, кою я поневоле вынужден отчасти приписать ревности. Если бы покойный господин Дарси меньше меня любил, его сын относился бы ко мне терпимее, однако необычайная привязанность ко мне его отца, полагаю, с ранних лет раздражала сына. Он, с его темпераментом, не сносил такого соперничества — предпочтенья, кое зачастую оказывалось мне.
— Я и не думала, что господин Дарси столь дурен — мне он никогда не нравился, однако я думала о нем не очень худо; мне казалось, он презирает людей вообще, однако я не подозревала, что он опустился до такой злонамеренной мести, такой неправедности, такой бесчеловечности! — Несколько минут поразмыслив, она прибавила: — Правда, я помню, как в Незерфилде он однажды хвастался неколебимостью своих обид и своей неспособностью прощать. Как ужасен, должно быть, его характер.
— Я не доверяю своему мненью на сей счет, — отвечал Уикэм. — Я вряд ли способен быть к нему справедливым.
Элизабет вновь погрузилась в размышленья и через некоторое время воскликнула:
— Таким манером обойтись с крестником, другом, любимцем своего отца! — Она могла бы прибавить: «И к тому же с молодым человеком, подобным вам, чья самая наружность ручается за вашу приятность», — но ограничилась лишь: — И к тому же с тем, кто, по видимости, с детских лет был ему другом, связан с ним, если я правильно вас поняла, тесными узами!
— Мы родились в одном приходе, в одном парке, большую часть юности провели вместе; обитали в одном доме, участвовали в одних забавах, вместе воспитывались. Мой отец поначалу занимался ремеслом, коему, насколько я постигаю, оказывает такую честь ваш дядя господин Филипс, но все бросил, дабы споспешествовать покойному господину Дарси, и все время свое посвятил заботам о Пемберли. Он высоко ценился господином Дарси — был его ближайшим, доверенным другом. Господин Дарси часто признавал, что в величайшем долгу пред моим отцом за его деятельное управление поместьем, и, перед смертью моего отца по доброй воле пообещав обеспечить мое благосостоянье, я уверен, господин Дарси поступил так не менее из благодарности к нему, нежели из привязанности ко мне.
— Как это странно! — вскричала Элизабет. — Как ужасно! Поразительно, что самая гордость господина Дарси не заставила его поступить с вами по справедливости. Даже не имея иных резонов, он из гордости должен был воздержаться от непорядочности — а сие я зову непорядочностью.
— И впрямь удивительно, — отвечал Уикэм, — ибо почти все его деянья коренятся в гордости, и гордость нередко была его задушевным другом. Она сближала его с добродетелью более, нежели любое иное чувство. Однако все мы непоследовательны, а в его обращеньи со мною имелись резоны посильнее даже гордости.
— Неужто столь ужасная гордыня бывала ко благу?
— Да. Нередко она понуждала его к великодушью и щедрости — раздавать деньги, являть гостеприимство, помогать арендаторам, облегчать судьбу бедняков. Сие свершала семейная гордость, а равно гордость сыновняя — ибо отцом он очень гордится. Не опозорить семью, не ударить в грязь лицом, не замарать имени Пемберли — могущественные резоны. Он также питает братскую гордость, коя, в сочетаньи с некоей братской любовью, превращает его в крайне доброго и внимательного опекуна сестры, и вы не раз услышите, что его превозносят как наизаботливейшего и лучшего из братьев.
— А юная госпожа Дарси — какова она?
Он покачал головою:
— Я был бы рад сказать, что она мила. Мне больно говорить дурно о любом Дарси. Но она слишком похожа на брата — очень, очень горда. В детстве она была нежна и очаровательна, очень ко мне привязана, многие часы я посвящал ее забавам. Но теперь она для меня ничто. Она красивая девушка, лет пятнадцати или шестнадцати, и, насколько я понимаю, весьма образованна. После смерти отца она поселилась в Лондоне, где с нею живет некая дама, руководящая ее обученьем.
После обильных пауз и обильных попыток сменить предмет обсужденья Элизабет невольно вернулась к теме:
— Я поражена его близостью с господином Бингли! Как может господин Бингли, воплощенная сердечность, поистине милый человек, дружить с подобным джентльменом? Как они умудряются ладить? Вы знакомы с господином Бингли?
— Ни в малейшей степени.
— У него славный характер, он обаятельный, очаровательный человек. Не может быть, чтоб он знал, каков господин Дарси.
— Может, и не знает — но господин Дарси умеет угождать, если того желает. Он не лишен способностей. Он бывает прекрасным собеседником, если полагает, что сие того стоит. Среди равных себе он совершенно иной, нежели с теми, кто менее преуспевает. Гордость никогда не оставляет его, но с богатыми он отзывчив, справедлив, искренен, разумен, достоин и, вероятно, приятствен — если учесть также состояние и обличье.
Партия в вист вскоре распалась, игроки собрались за другим столом, и г-н Коллинз воссел меж племянницей Элизабет и г-жою Филипс. Последняя, разумеется, осведомилась о его успехах. Успехи оказались невелики — г-н Коллинз проигрывал всякую партию, но, когда г-жа Филипс забеспокоилась в этой связи, гость уверил ее торжественно и весомо, что сие ни в малейшей степени не важно, что деньги он полагает сущим пустяком и умоляет ее не переживать.
— Я достоверно знаю, сударыня, — молвил он, — что, садясь за карточный стол, человек понуждаем рискнуть подобным манером, а я, по счастию, пребываю не в тех обстоятельствах, чтобы страдать из-за пяти шиллингов. Несомненно, этим не могут похвастаться многие, однако, благодаря леди Кэтрин де Бёрг, я вовсе избавлен от необходимости помышлять о таких мелочах.
Сие привлекло вниманье г-на Уикэма, и он, с минуту поглядев на г-на Коллинза, шепотом поинтересовался у Элизабет, близко ли знаком ее родственник с семейством де Бёрг.
— Леди Кэтрин де Бёрг, — отвечала та, — совсем недавно выделила ему приход. Я толком не знаю, как господин Коллинз был ей представлен, но он совершенно точно не давний ее знакомец.
— Вы, разумеется, знаете, что леди Кэтрин де Бёрг — сестра леди Энн Дарси; то есть леди Кэтрин нынешнему господину Дарси приходится теткой.
— Нет, вообще-то я не знала. Я вовсе ничего не знаю о родственниках леди Кэтрин. До позавчерашнего дня я не слыхала даже о ее существованьи.
— Ее дочь, юная госпожа де Бёрг, получит огромное наследство, и считается, что она и ее двоюродный брат объединят два состоянья.
Услышав сие, Элизабет улыбнулась, подумав о бедняжке юной госпоже Бингли. Сколь тщетны, стало быть, ее знаки вниманья, тщетна и бесполезна привязанность к его сестре и хвалы ему, раз он уже предназначил себя другой.
— Господин Коллинз, — сказала она, — очень высоко отзывается о леди Кэтрин и ее дочери, но по некоторым деталям, кои он сообщил о ее светлости, я заподозрила, что благодарность ослепляет его и, невзирая на покровительство ему, она дама заносчивая и самодовольная.
— По-моему, она и то и другое в величайшей степени, — отвечал Уикэм. — Я не видел ее много лет, однако ясно помню, что никогда ее не любил и вела она себя деспотично и надменно. Она считается женщиной здравости и ума замечательных, однако я подозреваю, что сими качествами она отчасти обязана титулу и состоянью, отчасти властным манерам, а в остальном — гордыне племянника, коему предпочтительно, чтобы все его родственники обладали первосортным умом.
Элизабет согласилась, что его оценка весьма разумна, и, ко взаимному удовлетворенью, они продолжали беседовать, пока ужин не положил конец карточным играм и не даровал прочим дамам долю вниманья г-на Уикэма. В гомоне ужина г-жи Филипс беседа оказалась невозможна, однако манеры г-на Уикэма понравились всем. Что бы ни говорил он, звучало удачно; что бы ни делал, выглядело изысканно. По пути домой мысли Элизабет полнились им одним. Всю дорогу она размышляла только о г-не Уикэме и о том, что́ он ей поведал, однако ей не хватило времени даже помянуть его имя, ибо ни Лидия, ни г-н Коллинз не закрывали ртов. Лидия беспрестанно болтала про лотерею, про фишки проигранные и фишки выигранные, а г-н Коллинз, описывая вежливость четы Филипсов, твердил, что ни в малейшей степени не сожалеет о своих проигрышах в вист, то и дело опасался, будто толкает племянниц, и имел столько всего сообщить, что не справился и до прибытья кареты в Лонгборн.
Глава XVII
Назавтра Элизабет поведала Джейн обо всем, что имело место меж нею и г-ном Уикэмом. Джейн выслушала изумленно и озабоченно — она не знала, как и поверить, что г-н Дарси столь недостоин расположенья г-на Бингли, однако натура не позволяла ей усомниться в правдивости молодого человека столь приятной наружности, какою обладал Уикэм. Одного предположенья о том, что он воистину пострадал от подобного бессердечия, хватило, чтобы пробудить ее сочувствие, и, стало быть, ей пришлось хорошо думать о них обоих, защищать поведенье каждого и допустить случайность или же ошибку, если событья никак иначе объяснить нельзя.
— Я думаю, — сказала она, — оба они обмануты тем или иным манером, о коем мы не можем составить понятья. Возможно, заинтересованные люди неверно представляют их друг другу. Говоря кратко, причины или же обстоятельства, кои заставили их друг к другу охладеть, нам невозможно угадать, не обвинив одну из сторон.
— Ты поистине права — а теперь, милая моя Джейн, что ты скажешь в защиту заинтересованных людей, кои, возможно, в сем деле замешаны? Оправдай также