В понедельник две недели спустя г-н Коллинз весьма пунктуально возвратился, однако приему, кой был оказан ему в Лонгборне, недоставало обходительности, когда-то отметившей знакомство. Г-н Коллинз, впрочем, слишком блаженствовал, посему в особом вниманьи не нуждался, и, к счастью, жениховство по большей части избавляло обитателей Лонгборна от общества гостя. В основном он проводил время в Обители Лукаса и порою, возвратившись в Лонгборн, разве что успевал перед отходом семейства ко сну принести извиненья за свое отсутствие.
Г-жа Беннет пребывала в поистине жалком состояньи. Одно упоминанье о помолвке погружало ее в злонравную агонию, и притом ей мнилось, будто о помолвке сей поминают куда ни пойди. Вид юной г-жи Лукас был ей омерзителен. Шарлотте предстояло занять место г-жи Беннет в доме, а потому последняя взирала на нее с ревнивым отвращеньем. Когда бы Шарлотта ни являлась с визитом, г-же Беннет чудилось, будто гостья предвкушает час, когда станет владелицей дома, и когда бы Шарлотта ни шепталась с г-ном Коллинзом, г-же Беннет казалось, будто они обсуждают поместье Лонгборн и замышляют выгнать ее и ее дочерей из дому, едва скончается г-н Беннет. Обо всем этом она горько жаловалась супругу.
— Ну честное слово, господин Беннет, — говорила она, — так тяжко думать, что Шарлотта Лукас однажды станет хозяйкою сего дома, что я понуждена буду отступить перед ней и увидеть, как она занимает мое место.
— Любезная моя, не поддавайтесь столь мрачным думам. Станем полагаться на лучшее. Станем льстить себя надеждою, что я вас переживу.
Сие не слишком утешило г-жу Беннет, а посему, не отвечая, она продолжала причитать:
— Невыносимо думать, что они заграбастают все поместье. Кабы не майорат, я б ни о чем таком и не помыслила.
— О чем бы вы не помыслили?
— Я бы вообще ни о чем не помыслила.
— Возблагодарим Господа за то, что уберег вас от подобного безмыслия.
— Я не могу благодарить, господин Беннет, ни за какой майорат. Как только совести хватает отнять поместье у собственных дочерей, да еще отдать господину Коллинзу! С какой такой стати ему, а не кому другому?
— Предоставляю вам решить сию задачу самолично, — ответствовал г-н Беннет.
Том второй
Глава I
Письмо от юной г-жи Бингли положило конец сомненьям. Первая же фраза извещала, что все они осели на зиму в Лондоне, и завершалась сожаленьями ее брата из-за того, что до отъезда ему не достало времени явить почтенье харт-фордширским друзьям.
Надежда умерла, умерла совершенно, и, найдя в себе силы прочесть остаток письма, Джейн мало чем смогла утешиться, за вычетом уверений в любви автора. По большей части письмо состояло из восхвалений юной г-жи Дарси. Вновь было поведано о ее многочисленных прелестях, Кэролайн бодро хвасталась своей растущей близостью с упомянутой девицей и осмеливалась предсказывать исполненье желаний, кои живописала в предыдущем письме. Равно с превеликим удовольствием сообщала она, что брат ее проживает в доме г-на Дарси, и с восторгом упоминала некоторые планы последнего относительно новых предметов обстановки.
Элизабет, коей Джейн вскорости пересказала суть всего вышеизложенного, слушала в безмолвном негодованьи. Сердце ее разрывалось меж тревогою за сестру и злостью на всех остальных. Заявленьям Кэролайн насчет склонности ее брата к юной г-же Дарси Элизабет значенья не придала. В его нежности к Джейн она сомневалась не более прежнего и, хотя раньше была расположена питать к нему симпатию, нынче не могла без гнева, едва ли без пренебреженья думать о сей покладистости, сей недостаче решимости, посредством коих он был порабощен умыслами своих друзей и вынужден пожертвовать собственным счастьем ради каприза их предпочтений. Будь, впрочем, его счастье единственной жертвою, он был бы волен забавляться с ним любым ему угодным манером, однако речь шла о Джейн, чего, размышляла Элизабет, он не может не сознавать. Говоря коротко, размышленья о сем предмете грозили быть длительными и тщетными. Элизабет не могла думать ни о чем ином, и однако же, воистину погасло расположенье Бингли или было подавлено вмешательством его друзей, сознавал ли он привязанность Джейн или таковая избегла его вниманья — каковы бы ни были обстоятельства, хотя различия ощутимо повлияли бы на мненье Элизабет о нем, положенье сестры ее не менялось, а покой пребывал нарушен.
День-другой миновали, прежде чем Джейн собралась с духом, дабы описать свои чувства Элизабет; но в конце концов, когда г-жа Беннет оставила их наедине, более обычного побрюзжав о Незерфилде и его хозяине, с губ Джейн сорвалось:
— Ах, если бы дорогая моя матушка лучше владела собою! Она не имеет представленья, какую боль причиняет мне, то и дело о нем поминая. Но не стану роптать. Сие не может длиться долго. Он будет забыт, и все мы станем жить, как прежде.
Элизабет воззрилась на сестру с недоверчивым участьем, однако не ответила.
— Ты сомневаешься во мне, — вскричала Джейн, слегка покраснев. — Честное слово, у тебя нет резонов. В памяти моей он волен жить как милейший из моих знакомых, но и только. Мне не на что надеяться, нечего страшиться и не в чем его упрекнуть. Слава Богу! Мне не настолько больно. Стало быть, еще недолго. Я постараюсь оправиться. — Голос ее окреп, когда вскоре она прибавила: — Уже теперь мне утешительно знать, что сие — всего только ошибка моего пристрастья, и она не причинила вреда никому, помимо меня.
— Милая моя Джейн! — воскликнула Элизабет. — Ты слишком хороша. Твоя доброта, твое бескорыстье достойны ангелов; я не знаю, что тебе сказать. Я словно бы никогда не ценила тебя по достоинству, никогда не любила так, как ты сего заслуживаешь.
Старшая сестра Беннет с живостью принялась отрицать свои исключительные добродетели и отвечала сестре признательностью за теплоту и любовь.
— Нет уж, — сказала Элизабет, — так нечестно. Ты склонна думать, что весь мир заслуживает уваженья, и обижаешься, когда я дурно о ком-нибудь говорю. Я же хочу считать совершенной тебя одну, а ты сопротивляешься. Не страшись, что я преувеличу, что посягну на твою привилегию во всем мире видеть добро. В сем нет нужды. Людей, коих я люблю, немного, а еще меньше тех, о ком я думаю хорошо. Чем больше я гляжу вокруг, тем менее довольна я миром, и всякий день подтверждает мою убежденность в непоследовательности любой человеческой натуры и в том, что на кажимость достоинства или же разума вряд ли возможно полагаться. Два примера были явлены мне в последнее время: об одном я не помяну, другой же — замужество Шарлотты. Сие непостижимо! как ни взгляни, сие непостижимо!
— Милая Лиззи, не поддавайся этим чувствам. Они сокрушат твое счастье. Ты недостаточно имеешь в виду различья положений и темпераментов. Подумай сама: господин Коллинз уважаем, а Шарлотта обладает благоразумьем и уравновешенностью. Не забывай, что она из большой семьи и с точки зренья состояния сие весьма желанный брак; ради всеобщего блага будь готова поверить, что она способна питать к нашему двоюродному дяде нечто подобное расположенью и почтению.
— Ради тебя я готова верить почти чему угодно, но вера эта никому не принесет блага, ибо, уверившись, что Шарлотта питает к нему расположенье, я буду вынуждена думать о ее рассудке хуже, нежели теперь думаю о ее сердце. Милая моя Джейн, господин Коллинз — самодовольный, напыщенный, ограниченный, глупый человек, и сие ты знаешь не хуже меня; ты, как и я, должна понимать, что женщина, выходящая за него, не может рассуждать здраво. Не защищай ее, хоть она и Шарлотта Лукас. Ради одной персоны не меняй сути принципа и цельности, не пытайся убедить себя или же меня, что себялюбие есть благоразумье, а нечувствительность к опасности — ручательство счастья.
— Должна сказать, ты чересчур жестка с ними обоими, — отвечала Джейн, — и я надеюсь, что ты в сем убедишься, узрев, как они счастливы вместе. Впрочем, довольно. Ты упомянула нечто иное. Ты говорила о двух примерах. Я не могла сего не понять, но молю тебя, милая Лиззи, не делай мне больно, полагая виноватым этого человека и говоря, что он упал в твоих глазах. Нам не следует с таким рвеньем объявлять, что обида нам была причинена умышленно. Не следует ожидать, что жизнерадостный молодой человек всегда будет осторожен и осмотрителен. Зачастую нас обманывает лишь наше тщеславье. Женщины полагают, будто восхищенье значит больше, нежели оно поистине значит.
— Уж мужчины об этом позаботятся.
— Если сие происходит намеренно, им нет оправданья, но я сомневаюсь, что в мире столько умысла, сколько некоторые подозревают.
— Я далека от того, чтобы хоть отчасти приписывать поведенье господина Бингли умыслу, — сказала Элизабет, — но и в отсутствие намеренья поступить дурно или причинить несчастье случаются ошибки и бывают страданья. Бездумности, нехватки вниманья к чужим чувствам и недостачи решимости вполне довольно.
— И ты приписываешь сие одной из перечисленных черт?
— Да — последней. Но если я продолжу, ты расстроишься, ибо я скажу, что́ думаю о тех, кого ты уважаешь. Останови меня, пока сие возможно.
— Стало быть, ты настаиваешь, что на него влияет сестра.
— Да, вместе с его другом.
— Я не верю. Для чего им на него влиять? Они могут желать ему только счастья, а если он привязан ко мне, более никакая женщина счастья ему не даст.
— Твой первый тезис ложен. Они могут желать многого, помимо его счастья; они могут желать роста его богатства и влиянья; они могут желать, чтоб он женился на девочке, обладающей всеми достоинствами денег, прекрасной родословной и гордости.
— Без сомненья, они и впрямь желают, чтоб он избрал юную госпожу Дарси, — отвечала Джейн, — но, возможно, сие диктуется чувствами куда добрее, нежели ты полагаешь. Они знают ее гораздо дольше, нежели меня, — неудивительно, что ее они любят нежнее. Но они, чего бы ни желали, вряд ли станут противиться желаньям брата. Какая сестра сочтет, что вольна так поступить, если речь не идет уж совсем об ужасах? Полагая, что он ко мне привязан, они не станут разлучать нас; будь он ко мне привязан, у них бы не получилось. Но, допуская сие, ты всех заставляешь вести себя неестественно и дурно, а я становлюсь несчастна. Не расстраивай ме