о, лишь узнав, что его спутницы намереваются нынче утром навестить Джорджиану. Едва он объявился, Элизабет приняла мудрое решенье являть непринужденность и не смущаться — решенье, кое было тем более необходимо принять и тем более затруднительно выполнить, поскольку она видела, что все собранье исходит подозреньями и едва ли найдется взор, кой не следил бы за поведеньем хозяина дома с первого мгновенья. В наружности юной г-жи Бингли пристальное любопытство отпечаталось сильнее всего, невзирая на улыбки, в коих она расплывалась всякий раз, обращаясь к одному из объектов сего любопытства, ибо ревность еще не понудила ее к отчаянью и ее ухаживанья за г-ном Дарси отнюдь не завершились. Юная г-жа Дарси с появленьем брата заговорила живее, и Элизабет видела, как сильно жаждет он ее знакомства с Джорджианой и всячески поддерживает любую попытку беседы, предпринятую любой из сторон. Юная г-жа Бингли тоже узрела сие и в опрометчивости гнева воспользовалась первой же паузой, дабы с усмешливой любезностью молвить:
— Госпожа Элайза, правда ли, что ***ширский полк отбыл из Меритона? Какая потеря, должно быть, для вашей семьи.
В присутствии Дарси она не посмела помянуть имени Уикэма, однако Элизабет тотчас сообразила, что собеседница разумеет главным образом его; многообразные воспоминанья о нем на миг смутили Элизабет, однако, с решимостью намереваясь отразить сии злонравные нападки, отвечала она довольно бесстрастно. Невольно покосившись на Дарси, она обнаружила, что тот покраснел и вперяет в нее серьезный взор, а сестра его одолена смятеньем и не в силах поднять глаз. Знай юная г-жа Бингли, какую боль причиняет возлюбленной подруге, она бы, несомненно, воздержалась от намека, однако она стремилась лишь расстроить Элизабет, заговорив о человеке, к коему та, по ее предположеньям, была неравнодушна, дабы соперница выдала чувства, могущие повредить ей в глазах Дарси и, возможно, напомнить ему обо всех глупостях и нелепостях, каковые связывали некоторых родных Элизабет с ***ширским полком. О задуманном побеге юной г-жи Дарси до юной г-жи Бингли не дошло ни полслова. За исключеньем Элизабет, ни единому существу не была раскрыта сия тайна, если ее возможно было сохранять, и утаить сие от семейства Бингли г-н Дарси стремился особо, питая желанье, давным-давно приписанное ему Элизабет, в будущем сделать этих людей семьею Джорджианы. Он, разумеется, планировал подобное, и сии планы, хоть и необязательно повлияли на его старанья разлучить Бингли с юной г-жою Беннет, пожалуй, усугубляли его живейшую заботу о благополучии друга.
Впрочем, хладнокровный ответ Элизабет вскоре утишил страсти, и поскольку юная г-жа Бингли, злая и разочарованная, не решалась подступиться к Уикэму ближе, Джорджиана вскоре тоже оправилась, хотя беседовать более не могла. Брат ее, коему она боялась взглянуть в глаза, едва ли припомнил ныне ее причастность к судьбе Уикэма, и те самые обстоятельства, кои призваны были отвлечь его мысли от Элизабет, словно бы неумолимее, и к тому же манером более жизнерадостным, сосредоточили его вниманье на ней.
После вышеупомянутых вопроса и ответа визит длился недолго, и пока г-н Дарси провожал дам к экипажу, юная г-жа Бингли изливала чувства, критикуя внешность Элизабет, ее поведенье и наряд. Однако Джорджиана не поддержала ее. Похвал брата хватило, дабы заслужить ее благосклонность: брат в сужденьях не ошибался, а об Элизабет говорил так, что Джорджиане оставалось только почитать ту обворожительной и милой. Едва Дарси вернулся в приемную, юная г-жа Бингли, само собой, отчасти повторила ему то, что говорила его сестре.
— Нынче утром Элайза Беннет как будто больна, господин Дарси, — вскричала она. — В жизни не видела, чтоб человек так менялся, как она переменилась с зимы. Такая темная, грубая! Мы с Луизой как раз говорили, что не стоило возобновлять знакомства.
Сколь бы мало ни нравились сии речи г-ну Дарси, он довольствовался холодным ответом в том смысле, что ему Элизабет показалась совершенно такой же, разве только загорела — невеликое чудо вследствие летних путешествий.
— Лично я, — возразила она, — должна признаться, никогда не считала, что она красотка. Лицо слишком худое, кожа не роскошная, черты совсем не приятные. Носу не хватает характера — отнюдь не выдающиеся линии. Зубы ничего, однако ничего особенного, а что касается глаз, кои порой назывались «прекрасными очами», я никогда не понимала, что в них такого замечательного. У нее пронзительный, злой взгляд, который мне вовсе не по душе, и вообще в наружности ее эдакая независимость в отсутствие всякого положенья, что решительно несносно.
Со стороны юной г-жи Бингли, убежденной, что Дарси восхищается Элизабет, сие была не лучшая мето́да ему понравиться, но сердитые люди редко бывают мудры, и она восторжествовала, узрев, что все-таки несколько его уязвила. Он, впрочем, неколебимо безмолвствовал, и, вознамерившись понудить его открыть рот, она продолжала:
— Помню, когда мы только познакомились с нею в Хартфордшире, мы так удивлялись, что она считается признанной красоткой, и я особо припоминаю, как однажды вечером, после того как они обедали в Незерфилде, вы сказали: «Это она-то красотка! Да я скорее назову ее мать острячкой». Но потом, кажется, вы с нею смирились, и, если не ошибаюсь, одно время она представлялась вам довольно миловидной.
— Да, — отвечал Дарси, долее не в силах сдерживать себя, — но так дело обстояло, когда я только с нею познакомился, ибо вот уже многие месяцы я полагаю ее одной из красивейших женщин среди моих знакомых.
После этого он ушел, а юная г-жа Бингли осталась упиваться ликованьем, ибо вынудила его сказать то, что не причинило боли никому, кроме нее.
По пути назад г-жа Гарднер и Элизабет обсуждали все произошедшее в Пемберли, за исключеньем того, что особо интересовало их обеих. Они обсудили наружность и поведенье всех, за исключеньем человека, более всех завладевшего их вниманьем. Они беседовали о его сестре, его друзьях, его доме, его фруктах, обо всем, кроме него самого; при этом Элизабет жаждала выяснить, какого мненья о нем г-жа Гарднер, а г-жа Гарднер была бы счастлива, если бы племянница завела сей разговор.
Глава IV
Элизабет немало огорчилась, не найдя письма от Джейн по прибытьи в Лэмбтон, и огорчение сие возобновлялось всякое утро, там проводимое, однако на третий день роптаньям ее пришел конец, а сестра была оправдана доставкою сразу двух писем, на одном из коих значилась пометка, что поначалу оно заблудилось. Элизабет сие не удивило, ибо Джейн на редкость дурно писала адреса.
Когда письма прибыли, трое путешественников как раз собрались прогуляться, и дядюшка с тетушкой, оставив Элизабет наслаждаться корреспонденцией в одиночку, отправились одни. Заблудившееся письмо следовало прочесть первым; оно датировалось пятью днями ранее. Открывалось оно описаньем встреч и визитов, а также новостями, какие возможны в провинции, однако вторая половина, датированная днем позже и написанная в очевидной ажитации, содержала сведенья поважнее. Вот каковы они были:
С тех пор, как я писала все вышеизложенное, милая Лиззи, произошло нечто весьма нежданное и серьезное; я боюсь, впрочем, тебя напугать — не тревожься, все здоровы. Речь пойдет о бедной Лидии. В полночь, когда мы все разошлись спать, прибыл посыльный от полковника Форстера с письмом, в коем тот сообщал нам, что Лидия отправилась в Шотландию[10] с одним из его офицеров — честно говоря, с Уикэмом! Вообрази наше удивленье. Китти, правда, сие не показалось совершенно неожиданным. Мне очень, очень жаль. Какой неблагоразумный для обоих союз! Но я желаю надеяться, что все повернется к лучшему, а натура его нами истолкована неверно. Бездумный и несдержанный — в это я вполне готова поверить, но сей шаг (и порадуемся за них) в его душе не обнаруживает ничего плохого. По крайней мере, выбор его не корыстен, ибо он наверняка знает, что мой отец ничего не сможет ей дать. Моя бедная матушка очень горюет. Мой отец переносит сие получше. Как я благодарю судьбу, что мы не поведали им то, что говорилось против него; нам и самим надлежит сие забыть. Они уехали в субботу около полуночи, насколько можно догадываться, но хватились их лишь вчера в восемь утра. Посыльного к нам отправили тотчас. Милая моя Лиззи, они, должно быть, проезжали милях в десяти от нас. Полковник Форстер дает нам резоны вскорости ожидать его в Лонгборне. Лидия сообщила о своем намереньи в записке к его жене. Пора заканчивать, ибо нельзя надолго оставлять матушку. Я боюсь, ты не сможешь разобрать почерк, но я и сама едва понимаю, что написала.
Не позволяя себе задумываться, еле сознавая, что чувствует, Элизабет, дочитав сие письмо, тут же схватила второе, в нетерпении вскрыла его и узрела нижеследующее; написано сие было спустя день по окончаньи первого.
Теперь, милая сестра, ты уже получила мое торопливое посланье; жаль, что я не умею писать вразумительнее, но теперь, когда время есть, рассудок мой в таком смятеньи, что я не отвечаю за собственную ясность. Милая Лиззи, я даже не знаю, как написать, но у меня плохие новости, и сие неотложно. Брак меж г-ном Уикэмом и нашей бедной Лидией весьма неблагоразумен, однако мы жаждем увериться, что он имел место, ибо слишком много резонов опасаться, что в Шотландию они не поехали. Вчера прибыл полковник Форстер — из Брайтона он уехал накануне, вскоре после письма. Записка Лидии для г-жи Ф. дала им понять, что они собираются в Гретна Грин, однако Денни высказался в том смысле, что У. и не намеревался ехать туда или вообще жениться на Лидии; сие передали полковнику Ф., кой тут же встревожился и помчался из Б. по их следам. Он с легкостью отследил их путь до Клэпэма, но не далее, поскольку там они пересели в наемный экипаж и отпустили карету, что привезла их из Эпсома. Известно лишь, что после этого их видели на дороге в Лондон. Я не знаю, что думать. Опросив всех, кого возможно, на юге Лондона, полковник Ф. прибыл в Хартфордшир, в тревоге расспрашивая на каждой заставе, а также на постоялых дворах Барнета и Хэтфилда, но тщетно — никто не видел, чтобы проезжали такие люди. Явив милейшую заботливость, он приехал в Лонгборн и поведал нам дурные свои предчувствия в манере, коя много доброго говорит о его душе. Я искренне печалюсь о нем и г-же Ф., но кто станет их винить? Наше горе, милая моя Лиззи, очень глубоко. Мои отец и мать предполагают худшее, но я не могу думать о нем столь дурно. Ввиду многих обстоятельств им может быть удобнее тайно пожениться в городе, нежели осуществить первоначальные намеренья, и даже если он способен замыслить подобное против молодой женщины с такой семьею, как у Лидии, что невероятно, могу ли я допустить, будто она потеряна совершенно? Невозможно. Мне, однако, печально видеть, что полковник Ф. не склонен полагаться на их бракосочетанье; он качает головою, когда я выражаю свои надежды, и говорит, будто опасается, что У. не из тех, кому стоит доверять. Бедная моя матушка взаправду заболела и не выходит из комнаты. Было бы лучше, если б она взяла себя в руки, однако сего не приходится ожидать, а что до моего отца, я никогда прежде не видала его в таком потрясеньи. На Китти гневаются, поскольку она скрывала сию привязанность,