В Меритоне они расстались: младшие устремились к обиталищу одной из офицерских жен, а Элизабет в одиночестве зашагала дальше, торопливо минуя поле за полем, прыгая через перелазы и бодро перескакивая лужи, и наконец очутилась вблизи дома — лодыжки ноют, чулки замараны, а лицо раскраснелось от беготни.
Ее проводили в утреннюю столовую, где собрались все, кроме Джейн, и где наружность гостьи вызвала немалое удивленье. Г-же Хёрст и юной г-же Бингли представлялось почти невероятным, что Элизабет пришлось спозаранку пройти три мили по такой слякоти, и Элизабет не сомневалась, что сестры ее за это презирают. Впрочем, они приняли ее весьма любезно, а в поведеньи их брата сквозило нечто получше любезности — сердечность и доброта. Г-н Дарси не сказал почти ни слова, а г-н Хёрст — и вовсе ничего. Первого раздирали восхищение сияньем, коим наделила г-жу Элизабет Беннет прогулка, и сомненья, достаточен ли повод для того, чтобы она прибыла из такой дали и в одиночестве. Второй же помышлял только о завтраке.
Элизабет спросила о сестре, и ответы не слишком ее обнадежили. Джейн дурно спала и, хотя проснулась, охвачена лихорадкою и не в силах выйти из комнаты. К радости Элизабет, ее препроводили к сестре тотчас; а Джейн, кою лишь страх встревожить или стеснить удержал от сообщенья в записке, как жаждет она подобного визита, при появленьи сестры пришла в восторг. Она, впрочем, была не в силах беседовать и, когда юная г-жа Бингли их оставила, смогла разве только выразить благодарность за столь замечательную доброту, кою ей здесь явили. Элизабет ухаживала за нею молча.
Позавтракав, в комнату явились сестры, и Элизабет стала проникаться к ним симпатией, видя, сколько нежности и заботы выказывают они Джейн. Прибыл аптекарь и, обследовав пациентку, сообщил, как и предполагалось, что та подхватила сильнейшую простуду и нужно попытаться оную одолеть; посоветовал Джейн вернуться в постель и посулил микстур. Совету его Джейн вняла охотно, ибо лихорадка обострилась, а голова ужасно болела. Элизабет ни на миг не оставляла сестру, и прочие дамы тоже надолго не отлучались; джентльмены уехали, и дамам все одно нечем было заняться.
Когда пробило три, Элизабет почувствовала, что пора уезжать, и весьма неохотно о сем объявила. Юная г-жа Бингли предложила ей экипаж, и Элизабет ждала только, чтобы хозяйка на сем настояла, но тут Джейн явила такое расстройство при расставаньи с сестрою, что юная г-жа Бингли вынуждена была обратить свое предложенье экипажа в приглашенье на время остаться в Незерфилде. Элизабет с великой благодарностью согласилась, и в Лонгборн отправился слуга, коему надлежало оповестить семейство о задержке и доставить в Незерфилд одежду.
Глава VIII
В пять часов две дамы отбыли переодеться, а в половине седьмого Элизабет позвали к ужину. В ответ на поток вежливых вопросов — в коем она с удовольствием отметила ощутимо превосходящее всех прочих беспокойство г-на Бингли — обнадежить собранье она особо не могла. Джейн ни капли не полегчало. Сестры, услышав сие, трижды или четырежды повторили, как они опечалены, какой это ужас — сильно простудиться и как чрезвычайно не любят болеть они сами, а затем выкинули Джейн из головы; их равнодушие к Джейн, отсутствующей непосредственно пред их взором, вернуло Элизабет радости прежней ее антипатии.
Брат же их был единственным в собраньи, кого она в силах была созерцать с каким-либо удовольствием. Его тревога за Джейн была очевидною, его внимание к Элизабет — весьма приятным, и его участие дозволяло ей не ощущать себя незваной гостьей, каковой ее, по видимости, почитали все прочие. За вычетом г-на Бингли, особо никто не обращал на нее вниманья. Юная г-жа Бингли была поглощена г-ном Дарси, ее сестра почти не отставала от нее; что же до г-на Хёрста, рядом с которым сидела Элизабет, то был вялый человек, кой жил исключительно ради пищи, выпивки и карточных игр и коему, по выяснении, что Элизабет любому рагу предпочитает простые блюда, оказалось более нечего ей сказать.
Когда ужин завершился, она тотчас вернулась к Джейн; юная г-жа Бингли принялась оскорблять гостью, едва та вышла из комнаты. Манеры ее провозглашены были весьма дурными, смесью гордости и дерзости, она не умела поддержать беседу, лишена была стиля, вкуса, красоты. Г-жа Хёрст разделяла сие мненье и добавила своего:
— Говоря коротко, она лишена всяких приятных качеств, за исключеньем дара к ходьбе. Никогда не забуду, какой она заявилась нынче с утра. Прямо дикарка.
— В самом деле, Луиза. Я еле сдерживалась. И вообще, какой нелепый визит! Отчего она должна скакать по округе, если ее сестра простудилась? Волосы в беспорядке, всклокочены невозможно!
— Вот именно, да еще нижняя юбка — надеюсь, ты заметила ее нижнюю юбку: дюймов на шесть в грязи, не меньше; а платье, одернутое, чтоб сие скрывать, своей службы отнюдь не сослужило.
— Твой портрет, возможно, очень точен, Луиза, — сказал Бингли, — однако ничего такого я вовсе не заметил. Мне показалось, нынче утром госпожа Элизабет Беннет выглядела превосходно. Ее грязная нижняя юбка совершенно ускользнула от моего вниманья.
— Вы-то сие, конечно, заметили, господин Дарси, — сказала юная г-жа Бингли, — и, я склонна предположить, вы не пожелали бы, чтоб ваша сестра предъявила нашим взорам такую картину.
— Бесспорно.
— Пройти три, четыре, пять или сколько там миль по щиколотку в грязи, да к тому же одной, совершенно одной! Что это ей вздумалось? Мнится мне, сие являет самодовольную независимость гадкого сорта, весьма провинциальное равнодушье к приличьям.
— Скорее любовь к сестре, а сие весьма приятно, — возразил Бингли.
— Боюсь, господин Дарси, — полушепотом отметила юная г-жа Бингли, — такое приключенье немало утишило ваши восторги пред ее прекрасными очами.
— Отнюдь нет, — ответствовал тот, — после прогулки они сияли.
За сей репликою последовала краткая пауза, а потом г-жа Хёрст заговорила вновь:
— Я чрезвычайно привязана к Джейн Беннет, она очень славная девушка, и я всем сердцем желаю ей счастья. Но с такими отцом и матерью, с такими родственниками, боюсь, надежды у нее нет.
— Кажется, ты говорила, что дядя ее — поверенный в Меритоне?
— Да, и у них имеется еще один, который живет где-то в окрестностях Чипсайда.[6]
— Отменно, — прибавила ее сестра, и обе от души расхохотались.
— Даже будь у них достаточно дядьев, чтоб заполнить весь Чипсайд, — вскричал Бингли, — сие не сделало бы их ни граном неприятнее.
— Но сие весьма ощутимо уменьшает их шансы выйти за хоть сколько-нибудь уважаемых людей, — отвечал Дарси.
На это замечанье Бингли не откликнулся, однако же сестры его от всей души согласились и еще некоторое время предавались веселью касательно вульгарных родственников своей дорогой подруги.
С возрожденною нежностью они, впрочем, отбыли из столовой к ней в комнату, где и просидели, пока их не позвали пить кофе. Джейн по-прежнему недужилось, и Элизабет не оставляла ее ни на минуту до самого вечера, когда, утешившись тем, что сестра заснула, Элизабет сочла скорее приличествующим, нежели приятным, сойти к собранью. В гостиной все присутствующие сидели за мушкой и тут же пригласили Элизабет присоединиться; однако, подозревая, что ставки высоки, она отказалась и, сославшись на состоянье сестры, пояснила, что спустилась ненадолго и пока займет себя книгою. Г-н Хёрст воззрился на нее в изумленьи.
— Вы предпочитаете чтенье картам? — осведомился он. — Сие весьма исключительно.
— Госпожа Элайза Беннет, — пояснила юная г-жа Бингли, — карты презирает. Она великая чтица и ни в чем более не находит радости.
— Я не заслуживаю ни подобного комплимента, ни подобного упрека, — возразила Элизабет. — Я вовсе не великая чтица и радуюсь многому.
— Вы, безусловно, с радостью ухаживаете за сестрой, — сказал Бингли, — и, я надеюсь, радость ваша умножится при виде ее выздоровленья.
Элизабет от души поблагодарила его и направилась к столу, где лежали несколько томиков. Бингли тут же предложил доставить ей другие — все, какие дозволит его библиотека.
— Ради вас и себя я желал бы, чтоб коллекция моя была обширнее, однако я человек праздный, и хотя книг у меня немного, их больше, нежели я когда-либо открывал.
Элизабет заверила его, что ей прекрасно подойдут те, что уже нашлись в комнате.
— Поразительно, — сказала юная г-жа Бингли, — что мой отец оставил столь скудную библиотеку. Какая прекрасная библиотека у вас в Пемберли, господин Дарси!
— Ей надлежит такою быть, — отвечал тот. — Ее собирали многие поколенья.
— И вы немало к ней прибавили — вы вечно приобретаете книги.
— Мне непостижимо пренебреженье к семейной библиотеке в наше время.
— Пренебреженье! Вы, разумеется, не пренебрегаете ничем, что способно добавить красоты вашему благородному дому. Чарлз, когда у тебя будет свой дом, хорошо бы ему оказаться хоть вполовину столь же восхитительным, как Пемберли.
— Было бы неплохо.
— В самом деле, я бы советовала тебе приобрести дом поблизости и полагать Пемберли образцом. Нет в Англии графства благороднее Дербишира.
— От всей души соглашусь; я бы купил Пемберли, если б Дарси его продал.
— Я говорю о том, что поистине возможно, Чарлз.
— Клянусь честью, Кэролайн, легче приобрести Пемберли покупкою, нежели подделкою.
Элизабет так захватила сия беседа, что книга почти начисто лишилась ее вниманья; вскоре, вовсе ее отложив, Элизабет подсела ближе к карточному столу меж г-ном Бингли и его старшей сестрою, дабы наблюдать за игрой.
— Сильно ли выросла юная госпожа Дарси с весны? — спросила юная г-жа Бингли. — Она будет высокой, как я?
— Пожалуй. Сейчас она ростом примерно с госпожу Элизабет Беннет или даже выше.
— Как хочется мне с нею повидаться! В жизни не встречала человека восхитительнее. Какая наружность, какие манеры! и сколь образованна для своего возраста! Как изысканно играет на фортепьяно!