В 1695 году в очередном издании «The dancing master» был описан подобный вольте танец на три счета под названием «Hole in the Wall» («Дыра в стене»).
В 1754 году танец на три счета появился в Германии, где он назывался «Waltzen», то есть снова «вращение». В 1812 году танец появляется в Англии под названием «немецкий вальс» и вызывает большую сенсацию, а следом и большой скандал. В 1833 году в книге «Правила хорошего поведения» мисс Селбарт писала: «Этот танец – только для девиц легкого поведения!». Но не только чопорные английские леди восстали против нового безнравственного танца. Лорд Байрон, увидев свою жену в руках друга на недопустимом расстоянии, писал: «Здоровый джентльмен, как гусар, раскачивается с дамой, как на качелях, при этом они вертятся подобно двум майским жукам, насаженным на одно шило».
Но танец был слишком соблазнительным, чтобы от него отказались по соображениям морали. Молодежь вальсировала с воодушевлением. Наибольшей популярности вальс достиг в 1816 году, когда его танцевали на балу принца-регента.
Запыхавшуюся от танцев молодежь угощали чаем. На аристократических балах угощение могло быть подчеркнуто скромным, – несколько видов сэндвичей, фрукты, мороженое – таким образом устроители бала подчеркивали, что изысканная публика явилась сюда исключительно для общения, вкусно поесть они могли бы и дома. Сельские джентльмены смотрели на жизнь проще: после долгой и тряской дороги в экипаже, особенно в холодное время года, неплохо и закусить поплотнее. В ход шли холодные и горячие мясные закуски, всевозможные пудинги, пироги, сладкие пирожки, кексы.
На одном из таких балов на Рождество 1796 года Джейн Остин встретила молодого человека по имени Том Лефрой. Он был юристом из Дублина, сыном небогатого армейского офицера, и приходился родней хэмпширским Лефроям. По всей видимости, он ей очень понравился. Она тоже понравилась ему, и парочка с удовольствием эпатировала публику. «Вообрази самое безрассудное и скандальное обращение друг с другом, – пишет она позже Кассандре. – Вот именно так мы себя и вели…»
Интересно, что вы себе вообразили?
Оказывается, «самое безрассудное и скандальное обращение друг с другом» в английской гостиной конца XVIII века выглядело так: «танцевали… (видимо, больше двух раз – танцевать два раза с одним и тем же партнером или партнершей было еще в рамках приличий. – Е. П.) а потом сидели вдвоем».
Семейство Лефроев, одним из членов которого была миссис Лефрой – поклонница Марии Стюарт, отнеслось к эпатажу с должной серьезностью и почло за лучшее разлучить их, потому что у Тома на попечении было пять сестер и он не мог позволить себе романа с бесприданницей. Молодые люди никогда больше не видели друг друга. Позже Лефрой выгодно женился и стал главным судьей в Ирландии – неплохая карьера для self made man.
В том же году случилась беда с Кассандрой. Ее жених Том Фаул, уехавший в Вест-Индию на заработки – проклятый «денежный вопрос!» – умер от лихорадки. Они очень любили друг друга, и Кассандра осталась навсегда верна его памяти.
Дарси и Браммел – братья навек?
В третьей главе романа «Гордость и предубеждение» мы с вами оказываемся на провинциальном балу и наконец можем познакомиться поближе как со старшими дочерьми Беннетов, так и с мистером Бингли, его сестрами и его лучшим другом мистером Дарси.
Собственно говоря, на протяжении всей главы персонажи только тем и занимаются, что оценивают друг друга. Прежде всего, в полном соответствии с русской пословицей, оценке подвергается внешний вид; второй, не менее важный критерий – манеры и особенности поведения.
Для начала уже знакомые нам леди Лукас и сэр Вильям выносят о мистере Бингли свое титулованное мнение: «wonderfully handsome, extremely agreeable». Что это значит?
Handsome – определение, которое будет очень часто встречаться на страницах нашего романа, в отношении как женщин, так и мужчин, – красивый, статный, любезный, обходительный – словом, весь краткий свод светских достоинств. Второе определение, agreeable, означает: приятный, милый, охотно выражающий готовность сделать что-либо.
И мистер Бингли тут же подтверждает эту характеристику – он не только выражает готовность явиться на бал в Незерфильде, но и обещает привезти с собой компанию: сестер, шурина и друга.
Мэттью Макфэдьен и Саймон Вудс в ролях мистера Дарси и мистера Бингли. Экранизация романа «Гордость и предубеждение». 2005 г.
«Несмотря на различие характеров, Бингли был связан с Дарси теснейшей дружбой. Дарси ценил Бингли за его легкую, открытую и податливую натуру, хотя эти качества резко противоречили его собственному нраву, которым сам он не был недоволен… Где бы не показался Бингли, он сразу вызывал к себе дружеские чувства. Дарси же постоянно всех от себя отталкивал» (Джейн Остен «Гордость и предубеждение»)
Итак, мистер Бингли – человек в высшей степени любезный, общительный и «общественно активный». Собственно, этого достаточно для того, чтобы вызвать симпатии новых соседей. Именно эти качества – любезность, обходительность, и сдержанный энтузиазм – необходимы для того, чтобы с успехом выполнять свою роль в светском обществе – обществе, занятом исключительно обустройством браков и поиском способов бессодержательно, но интересно провести время. Этот эталон «светскости» совершенно не меняется с ходом лет или с переменой географических координат. Учебники светского этикета, вышедший в России сто лет спустя, дает такие характеристики светского человека:
«Для того чтобы быть приятным членом общества, нужно обладать крепким здоровьем, ровным веселым характером, помогающим легко переносить многочисленные и разнообразные неудобства деревенской жизни» («Жизнь в свете, дома и при дворе». – СПб.: 1890).
«В общественной жизни ровное и всегда дружелюбное расположение может считаться светской добродетелью, заменяющей нередко красоту, таланты и даже ум. Что может быть несноснее гостя меланхолического, своенравного, причудливого! Это живая пытка для бедных хозяев, которые не будут знать, чем угодить ему и чем развеселить его. Крайне тяжелы также сосредоточенные молодые люди, предающиеся одной любимой идее и считающие, что все другое недостойно их внимания» («Светский человек, изучивший свод законов общественных и светских приличий». – СПб.: Типография Б. Н. Яснопольского, 1880).
Определение вовсе не такое невинное, каким может показаться на первый взгляд. Ведь, если следовать ему, получается, что все неравнодушные, увлеченные, склонные к серьезным размышлениям люди нежелательны и неприятны в светских гостиных. В этом нет ничего страшного, если у этих людей есть иное место для того, чтобы поговорить на серьезные темы, – дружеский кружок, университетская аудитория, на худой конец – форум в Интернете. Но у общества, описанного Джейн Остин, такой возможности просто нет. Светская жизнь – это единственный образ жизни, который им доступен. И если мужчина еще может поступить в университет, отправиться в путешествие, вступить в масонскую ложу, то для женщины гостиная и бальный зал являются альфой и омегой – она должна устроить свою судьбу, «свить гнездо», и у нее нет времени отвлекаться на что-либо иное.
Но, возможно, все не так страшно? Ведь большинство членов общества – люди заурядные, ничем не выдающиеся, и некий налет светскости не только ни чем не повредит их личности, но, напротив, несколько облагородит их.
Однако это не так, и у нас есть тому доказательство. Дочь Федора Ивановича Тютчева – Анна Тютчева много лет была фрейлиной и воспитательницей детей Александра II. Разумеется, малолетним цесаревичам и цесаревнам давали самое что ни на есть светское воспитание и Анна Тютчева смогла ясно увидеть, к чему приводит подобная светская шлифовка. Вот отрывок из ее мемуаров:
«Жизнь государей, наших, по крайней мере, так строго распределена, они до такой степени ограничены рамками не только своих официальных обязанностей, ко и условных развлечений и забот о здоровье, они до такой степени являются рабами своих привычек, что неизбежно должны потерять всякую непосредственность. Все непредусмотренное, а следовательно, и всякое живое и животворящее впечатление навсегда вычеркнуто из их жизни. Никогда не имеют они возможности с увлечением погрузиться в чтение, беседу или размышление. Часы бьют, – им надо быть на параде, в совете, на прогулке, в театре, на приеме и завести кукольную пружину данного часа, не считаясь с тем, что у них на уме или на сердце. Они, как в футляре, замкнуты в собственном существовании, созданном их ролью колес в огромной машине. Чтобы сопротивляться ходу этой машины, нужна инициатива гения. Ум, даже хорошо одаренный, характер, но без энергии Петра Великого или Екатерины II, никогда не справится с создавшимся положением. Отсюда происходит то, что как государи они более посредственны, чем были бы в качестве простых смертных. Они не родятся посредственностями, они становятся посредственностями силой вещей. Если это не оправдывает их, то, по крайней мере, объясняет их несостоятельность. Они редко делают то добро, которое, казалось, было бы им так доступно, и редко устраняют зло, которое им так легко было бы уврачевать, не вследствие неспособности, а вследствие недостатка кругозора. Масса мелких интересов до такой степени заслоняет их взор, что совершенно закрывает от них широкие горизонты».
Может показаться, что мы слишком далеко унеслись из скромных гостиных провинциальной Англии, и все же я хочу, чтобы вы почувствовали одно: все эти дамы и кавалеры – «wonderfully handsome, extremely agreeable» – не так уж счастливы. Они озабочены своим материальным положением, они находятся в постоянном стрессе из-за необходимости структурировать время – так, чтобы, с одной стороны, спастись от скуки, а с другой – не увлечься чем-то слишком сильно, они вовлечены в негласное и тем не менее очень жесткое и напряженное соревнование. И тем не менее они веселятся!