Тат закатила глаза от удовольствия, хныкнула, схватилась за шею парня сзади. Он делал круговые движения пальцами, повторяя движения бедер, не выходил из нее, лишь собой внутри задевал по кругу нужные зоны. В трахее горели искры, тело сковало приятное напряжение, сладкая Дрейк не хамила, не язвила, лишь отдавалась ему и только ему.
Крис надавил на низ живота девчонки, затем вернулся пальцами к очагу возбуждения, ускорил движения. Тат вскрикнула, выгнувшись в пояснице до хруста позвонков, глубже погрузила его в себя, упираясь в парня бедрами. Вертинский выдохнул.
– Да, черт, еще!
Ему нравилось, как хрипло она кричала.
Ноги Тат задрожали, мышцы внутри запульсировали, Крис на секунду потерял сознание. Пришел в себя, когда Дрейк с силой закусила громкие вопли кожей на его плече. Дернулся. Но она не отпустила.
Он погладил ее по бедру, вытащил член из тугой Татум, снял презерватив. Развалился на подушках.
Мыслей не было никаких. Только приятная истома в теле, вата в голове и кожа девушки под руками. Она задремала на несколько минут. Затем очнулась, мазнула довольным взглядом по парню, подперла щеку кулаком.
– Что здесь написано? – Крис задумчиво водил пальцами по бедру Тат с выцветшими чернилами под кожей.
Надпись уже было не прочесть.
– Свобода. – Тат проследила за его действиями, не стесняясь своего обнаженного тела.
Знала, что восхитительна в своем несовершенстве. И Крису это нравилось.
– Очень странная, корявая татуировка, – задумчиво скривил губы Вертинский.
Дрейк насмешливо фыркнула, вывернувшись из его рук. Начала надевать белье.
– Абсолютно бесполезный, непрошеный комментарий.
Она бросила на него взгляд через плечо. Не обиженный. Смотрела как на идиота.
– Что такого? – Крис закатил глаза. – Это просто мое мнение.
– Мнение – как анус: есть у каждого, – пожала плечами Дрейк, накидывая вязаную кофту. – А его уместность – уже исключение. Ты в него, очевидно, не входишь. – Она добродушно улыбнулась, сделав приглашающий жест рукой к выходу. – Так что иди на хер.
И не потерпела возражений.
Вертинскому не нравились курящие девушки; Вертинскому не нравились девушки, которые ругаются матом; Вертинскому нравились нежные, светлые девчонки вроде Милы или той же второкурсницы Евы, но он продолжал по вечерам приезжать к Дрейк, потому что трахать Татум – удобно.
Дрейк не выясняла статус их отношений, не смотрела на Криса с надеждой на то, что тот останется на ночь, не парила ему мозг разговорами о будущем.
Он писал: «Заеду в семь», она отвечала: «В восемь. Родители устроили семейный ужин». И всем было хорошо, все довольны. Просто Дрейк была его личным безотказным антистрессом.
Ей было плевать, если Крис пришел с фингалом под глазом, если от него пахло чужими женскими духами. Ну, как плевать… Дрейк вообще странная.
– Черт, что это за духи? – Татум остановила Вертинского, упираясь ладонью в его грудь. Принюхалась к вороту куртки. Крис был слегка разочарован: неужели все это ты-был-с-другой-я-что-не-единственная опять начнется сначала?
– Духи Савеливой со второго курса, по-моему. А что, есть проблемы?
Вертинский ответил резко, в тоне не осталось и следа той игривости, которая преследовала его постоянно. Не сказал, что встречался с матерью. Это не ее дело. К тому же ревность к другим девушкам лучше пресечь сразу.
Он смотрел в глаза Тат сосредоточенно, готовый в любой момент либо выслушать истерику и свалить, либо увидеть виноватый не-уходи-от-меня взгляд и продолжить. Девушек надо держать в узде. Никто никому моногамии в «отношениях» не обещал.
– Да, есть, Вертинский! В следующий раз узнай их название – они же пахнут как хреновы слезы Бога! – воскликнула Тат, попутно расстегивая бляшку на ремне Криса.
Оттянула второй рукой волосы на затылке парня, прикусила его за нижнюю губу.
– Фух, я уже подумал, что ты начнешь отношения выяснять, – хмыкнул Вертинский, стягивая с Тат футболку. Все-таки как же это удобно – трахать Дрейк.
– Да я лучше отрежу себе руку, засуну ее себе в задницу и пожму через горло, чем буду выяснять отношения с целью сделать из тебя своего парня, – презрительно пробурчала Тат.
Сделала Крису подножку, они упали на пол прихожей.
– Весьма красноречиво, – засмеялся Вертинский. – А теперь заткнись. – Он стянул с Дрейк ее любимые серые домашние штаны, целуя в шею. Наслаждался ее стонами куда больше, чем трепом.
Крису было удобно трахать Дрейк, потому что она не лезла к нему в душу: у нее были странные вопросы, глупые шутки, но абсолютно незаменимое качество – не лезть, куда не просят. Он порой думал, что у нее в голове заблудился бы сам дьявол, потому что такой хрени он от девушек никогда не слышал.
– С кем бы ты переспал? Вот без предрассудков. – Они лежали на полу и курили прямо в квартире, потому что родители Дрейк уехали на пару дней.
– Не знаю, – протянул Крис, делая очередную затяжку. В комнате был жаркий, спертый воздух – расслабление и сигаретный дым погружали в легкую эйфорию. – Без предрассудков? С тетей Марка. Очень горячая. – Он передал сигарету Дрейк, засмеялся про себя: Тат голая, после секса, и курит, укутавшись в кокон одеяла.
– Круто. Покажешь потом ее фотку. – Она смотрела в потолок и безуспешно пыталась пустить дымные кольца. – А я бы со своим психологом. Ненавижу наши сеансы: он копается в моем мозгу, а у меня на него стоит. – Крис хрипло прыснул смешком, Дрейк только отмахнулась. – А что? Вам, парням, все самые крутые определения достались, так что завали хлебало, Вертинский.
Крис был рад, что их отношения с Дрейк не переходили черту дурацких разговоров после секса и странного юмора, потому что Вертинскому не нравились долбанутые девушки с вывихнутой логикой – ему нравились простые, нежные и понятные, вроде Милы или той второкурсницы Евы.
– От чего тебя бросает в дрожь? В плохом смысле. – Тат заваривала им чай, потому что после секса – жуткий сушняк.
Опять витала в своих мыслях.
– От фразы «нам надо поговорить», – откликнулся Вертинский, вытирая волосы полотенцем после душа.
Тат находилась будто не здесь.
Крис сомневался, что от него ей нужно откровение, – так, потрепаться, чтобы не было неловкой тишины. Хотя Вертинский заметил: то ли оттого, что им обоюдно насрать друг на друга, то ли оттого, что он вытрахал из Дрейк последние остатки смущения и здравого смысла, тишина между ними всегда была частью разговора.
Просто обоим не хотелось ни говорить о прошлом, ни открывать душу, поэтому чаепитие после траха за беседами о футболе или политике было ничего не значащей нормой.
– А меня от мопсов. Просто не знаю, их плоские морды… Бр-р! – Дрейк поежилась, будто увидела расчлененный труп. Разлила чай по чашкам. – Мопсы – зло. Просто знай это. – Она улыбнулась, словно раскрыла Вертинскому секрет бесконечной жизни.
– Я приму к сведению, Дрейк. Как и то, что ты долбанутая. – Он ухмыльнулся одним уголком губ, отпивая чай с бергамотом.
– Спасибо. – Она с удовлетворенным лицом поставила на стол печеньки. – И передай сахар, пожалуйста. – Крис поморщился, глядя, как Тат опускает в кружку пятый кусок рафинада. Больная сладкоежка.
– А еще ты сдохнешь от сахарного диабета. – Вертинский пил свой черный чай без сахара и пытался вспомнить, где оставил свою футболку.
– Ага, – спокойно согласилась Дрейк. – Лет в тридцать, не больше – навсегда останусь красивой и худой… – Дрейк мечтательно подняла ложку вверх.
– Такими темпами тебе худой смерти не видать. – Крис криво усмехнулся, вяло поддерживая неинтересный разговор.
Бреда в его жизни и так хватает.
– Ой, иди в жопу, Вертинский. – Тат спрыгнула со стула и направилась к двери. – Надеюсь, когда я выйду из душа, тебя тут уже не будет, зануда.
Вертинскому не нравились такие девушки – самодостаточные и непосредственные. Ему не нравились девушки, пахнущие сигаретным дымом, ему нравились милые, верные и пахнущие вишней, вроде Милы или той второкурсницы Евы. Но чертову Дрейк было удобно трахать.
Тридцать два часа спустя.
– Об этом и говорил Киплинг: уметь начать сначала, а не довольствоваться положением – вот истинное искусство. – Дрейк снисходительно улыбнулась собеседнику, отпивая из бокала шампанское.
Жидкость искрилась и лопалась на языке – Татум казалось, у нее есть все возможности положить этот мир к своим ногам, особенно пока Вертинский уверенно обнимал ее за талию.
– Кристиян, ваша девушка поставила меня в тупик, признаюсь. Берегите ее. – Раков учтиво пожал Крису руку.
Кивнул Тат, отходя в сторону, давая молодым людям побыть наедине: сегодня у Дрейк не было свободной минуты, чтобы провести время со своим молодым человеком.
– Буду, спасибо, Борис Игоревич. – Крис очаровательно улыбнулся, отвечая на рукопожатие. Видя, что мужчина скрылся в толпе, притянул Татум к себе, обнимая за талию. – Я тебя почти обожаю, – прошептал ей на ухо Вертинский, бездумно выводя на пояснице узоры пальцами.
Дрейк улыбнулась, прикасаясь щекой к его подбородку. Привстав на носках, тихо прошелестела на ухо:
– Еще не вечер, Вертинский. К двенадцати ты позовешь меня замуж, – хмыкнула она, оставляя на губах Криса быстрый поцелуй, и утянула за руку в толпу.
«А Дрейк удобно не только трахать».
Глава 9. Молодость, бизнес и ярость
Теплое освещение уютного итальянского ресторанчика на углу Графского переулка никак не вязалось с внутренним состоянием Криса: от его холодности запотевали стаканы в баре.
Нетронутый чай со льдом остужал ладонь, взгляд сверлил пустой стул напротив. В голове заел прилипчивый мотив Лепса, услышанный по дороге: «Я поднимаю руки, хочу тебе сдаться».
Сдаваться Вертинский не собирался. Не сегодня.
Ожидание встречи со злейшим врагом питало не хуже углеводов. Крис дернулся от звонка телефона.
– Слушаю. – Марк на том конце провода был лаконичен. – Я же говорил, я сейчас занят другим проектом, нет времени… пять миллионов? Но только если они очень горячие. – Вертинский вздохнул, откинулся на спинку стула. Марк обещал подать инвесторов