Но Крис смотрел на Тат с прищуром, по-киношному зажимая зубами сигарету. Крис был зол. Крис был в ярости. Он провалил важную встречу с инвесторами из-за долбаного Виктора и суки Дрейк.
И ему было очень интересно: она трахается с ним, а потом сливает информацию Виктору? Крис пока не продумал эту теорию до конца и не знал, что даже теоретически о нем могла рассказать Дрейк, кроме того, что Крис хочет трахнуть тетю Марка, но все же.
Либо она трахается со всеми подряд, включая в свой «шлюхо-список» других парней из, сука, враждующих группировок? Тупая шалава.
– Ты не спешила открывать, – констатировал очевидный факт Вертинский, кривя губы в ухмылке.
Ему как бы плевать.
– Не спешила. – Тат подтвердила очевидный факт и не улыбалась вовсе.
Ей плевать.
– Я зайду? – Вертинский придал своей фразе вопросительную интонацию ради приличия, кинул окурок на пол у порога, затушил носком ботинка.
– Нет, – отрезала Дрейк.
Смотрела на Криса исподлобья. Не то чтобы она совсем была против неожиданного визита, наоборот, он был тем, кто нужен ей на сегодняшнюю ночь, – одиноким курящим натуралом. Дрейк дала отрицательный ответ ради приличия, не надеясь на то, что Вертинский развернется и уйдет.
Он не ушел: Крис прижал Дрейк к стене и поцеловал резко, вжимая губы до скрежета зубов. Протиснулся между ними языком, выделывал им адово заклинание.
У Вертинского движения были рваные, остервенелые – вполне сойдут за страсть. У Дрейк сильный голод и расплавленный свинец в венах – вполне сойдет за податливость.
Татум почувствовала затылком стену и растекающуюся по мозгам тупую боль.
Поморщилась, укусила Криса за нижнюю губу. Зашипела, когда он с силой сдавил грудь, дергая за соски.
Если секс – танец страсти… сейчас они были в бойцовском восьмиугольнике. Пытались зубами вырвать друг у друга победу. Никто не хотел сдаваться.
Вертинский выругался сквозь зубы, слизал с губ собственную кровь, улыбнулся бешено. Оскалился, смотря на Дрейк сверху вниз, расстегнул рукой ремень штанов, другой наматывая волосы Тат на кулак.
Ему хотелось оторвать ее накрашенную голову и насадить себе на член, чтобы она захлебывалась его спермой, а мозг вытекал через глаза от удушья.
Чтобы она смотрела на него потухшим, пугливым взглядом, неразборчиво мычала слова, а ему было бы плевать. Понятно, оторванная голова не может просить о пощаде, но можно иногда помечтать?
Но Дрейк не смотрела на него затравленно – смотрела с вызовом и предвкушением. Это бесило: за его спиной она трахалась с Виктором и считала себя правой, черт возьми. Кто бы, черт, угодно, только не Вик.
Но все было именно так.
Вертинский накручивал сам себя не хуже бабы-истерички – не сдерживая эмоций, схватил Тат за шею, еще раз прикладывая затылком о дверной косяк. Татум охнула, осела в его руках, но Крису было плевать: он целовал, мял ее губы, не обращая внимания на то, что ответа нет.
Дрейк цеплялась за плечи Вертинского, пытаясь удержаться на ногах и не рухнуть на пол. Она отвечала на поцелуй, игнорируя черные точки перед глазами и ватный дискомфорт в голове.
Глубокая вина в подсознании шептала, что она это заслужила. Нежность и участие – для других. Для девушек без грязи в прошлом. Не для нее. И Тат принимала это с покорностью.
Вертинский стянул домашние штаны с Тат. Подняв ее ногу, вошел одним движением до упора. Дрейк вскрикнула, врезалась ногтями в спину Криса, неосознанно напряглась, делая себе еще больнее.
Ноющая боль распространилась по нижней части тела; беспорядочные рваные поцелуи Вертинского не способствовали росту возбуждения. Садомазохизм в чистом виде: Тат с силой сжала мышцами член парня с утробным рычанием.
Баржа накренилась вбок, зачерпнула соленой воды бортом. За горизонтом был только туман, узкий грязный канал был оплетен каменными стенами, дно выло.
Крис резко толкнулся в ней. Тат потеряла равновесие. Споткнулась о штанину, висящую на щиколотке. Повалилась на пол, утягивая за собой парня. Вертинский упал на локти, оперся на предплечья по обе стороны от тела Тат.
– Дура! – Крис ударил кулаком по полу слева от головы Дрейк, сдавил ей горло.
Тат ударилась позвоночником о паркет, практически не слышала ругательств Вертинского, первых на ее памяти. Смотрела на Криса сквозь пелену слез.
За-слу-жи-ла.
Она положила ладонь Вертинскому на щеку, посмотрела в глаза. Крис на секунду замер, неосознанно задержал дыхание: Дрейк смотрела на него с… нежностью?
Тат потянулась к Крису, невесомо поцеловала в уголок губ – у него в животе ухнуло.
Но нежность легко спутать с раскаянием. А Тат старалась не для него – для искупления за свое прошлое. Мутное похмельное сознание говорило, что ей подходит такой вариант исповеди. Слишком мало сеансов с психологом было, чтобы понять, что что-то идет не так.
Крис мотнул головой.
Она шлюха, которая трахается с его, без преуменьшения, врагом. Лживая, лицемерная алкоголичка и легкодоступная потаскуха. Она не может смотреть на него с нежностью. Ее суть – похоть, страсть и лживость. Высокомерная сука, дающая каждому второму, – она заслужила это дерьмо.
Только кого Крис пытался в этом убедить?
Тат закусила губу, проглотила отчаянный всхлип, посмотрела на Вертинского пытливо, стараясь разглядеть в его глазах ответ на вопрос, известный одному дьяволу. Ей было нужно, чтобы ее просто обняли, пожалели, и все.
Но она никогда в этом не признается даже себе.
Татум целовала Вертинского еще, на этот раз более живо, голодно, смело. На периферии сознания проскользнула мысль, что это похоже на принятие дозы: ты пялишься на дорожку несколько секунд, взвешивая все «за» и «страшно», но забиваешь на все, снюхиваешь порошок с глянцевой поверхности телефона и ни о чем больше не думаешь. Точка невозврата. Грань.
Тат целовалась остервенело, мяла губы Криса, облизывала, вбирала в себя ситуацию на двести процентов и думала, что это лучше пресловутого кайфа.
Крис бесился, двигался в ней рвано, быстро, выбивал из груди Дрейк клочки стонов и выдохов, кусал ее шею, плечи, оставлял уродливые синяки на груди и животе. У Вертинского под кожей кипел и лопался гнев, перед глазами все плыло от злости на себя, на гребаного Виктора и, конечно, на Дрейк.
Вытрахать из нее душу – задача на сегодня.
Входить в нее насухую было трудно. Вертинский дернул Тат за волосы, запрокидывая голову назад, жарко прошептал в губы:
– Нравится? – Не спрашивал, цедил сквозь зубы, убивая ее взглядом.
Он хотел ее уничтожить, раскромсать на мелкие куски и скормить бешеным гиенам. Хотел откусить ее лживый язык и заставить проглотить раскаленный прут, наслаждаясь запахом горящей плоти и тлеющего пищевода.
Хотел всадить в ее глазницы пару скальпелей и залить в горло кислоты, а потом смотреть, как она разъедает ее желудок, выливаясь наружу через обожженные химией дыры в груди. Хотел слышать шипение растворяющихся костей и ее крики. Хотел стереть ее с лица земли и из своей памяти.
– Конечно, – она хрипло мурлыкнула ему на ухо, притворяясь непокоренной.
Пыталась себя убедить, что ей нравится. Прогнулась в пояснице, давая понять, что тут она получает удовольствие, и никак иначе. Доказывала, что сломленных не сломать. И он никогда не увидит подчинения в ее взгляде.
Крис дернул ее за волосы сильнее, протолкнулся глубже, надеясь то ли разорвать Тат изнутри, то ли заткнуть. В кулаке Вертинского остался клок волос Дрейк, а она, сука, шипела и улыбалась, обхватывая торс парня ногами.
Крису казалось, он скоро сознание потеряет от злости: перед глазами все было окрашено в красноватый оттенок, тут и там плясали темные точки.
Она улыбалась с искренним превосходством, надеясь своей издевкой окончательно вынести ему мозг. И вынесла.
Вертинский буквально натянул на себя тело Дрейк, не заботясь о комфорте. Он сам толком наслаждения не чувствовал, разве что оттого, что Дрейк морщилась от неприятных ощущений.
Крис закинул ноги Тат себе на плечи, у Дрейк прострелило под коленями. Она попыталась вырваться, но Крис держал крепко, до боли сжимая лодыжки.
– Мы тут трахаемся или гимнастику практикуем? – Дрейк дернула ногой, возмущенно посмотрела на Вертинского.
Острая боль отрезвила. Остервенелое насилие перестало казаться игрой. Яркое ощущение несправедливости ударило в подреберье.
– Делай, как я сказал, – прорычал Крис.
Потянул Тат за голень на себя, отчего она из полусидячего положения упала на спину. Татум охнула, а Крис вошел в нее жестче.
От живота до груди горела резкая боль от каждого движения Вертинского. Нерв вдоль позвоночника вибрировал, заставляя органы внутри болезненно сжиматься и выпустить из груди полустон-полувсхлип.
– Хватит! – Тат дернулась под Крисом. – Я сказала, хватит! – Дрейк с силой ударила его ногой в грудь, отползая. – Да что с тобой такое? Совсем охренел?! – Она потерла место под коленями, бросила на Вертинского возмущенный взгляд.
Пелена бешенства спала. Вина отступила назад – протрезвевшее сознание увидело уродливую картину происходящего. Она этого не заслужила. Не от него. Что он вообще тут делает?
– Ты же сказала, что тебе нравится. – Крис растянул губы наподобие улыбки, схватил Дрейк за плечо, больно задев пальцами шею.
Притянул Тат к себе и даже не поцеловал – ударился деснами о ее губы, намереваясь продолжить экзекуцию.
– Отвали! – Дрейк вскочила на ноги, отвесила Вертинскому звонкую пощечину – его голова дернулась вбок. Баржа врезалась в отмель, Татум встряхнуло. Крис проморгался от наваждения, посмотрел на взъерошенную Тат, которая стояла посреди коридора в одних спортивных штанах, прижимая к себе ноющую руку. – Остынь, парень. Играй в самца-доминанта с кем-нибудь другим, мне это дерьмо на хер не сдалось. – Дрейк зло выдохнула, подняла с пола футболку, направилась на кухню.
У Криса горела левая часть лица. У него действительно проблемы с управлением гневом.