«С такими успехами мне скоро придется начать вести гребаный ванильный блог», – хмыкнула про себя Тат и протянула руку мужчине.
– Добрый вечер, Матвей Степанович, – улыбнулась она и глупо хихикнула, когда он поцеловал тыльную сторону ее ладони, не теряя зрительный контакт.
– Здравствуй. Татум, да? – Он сжал ее руку и обратил внимание на сына. – А ты не врал, Кристиян, она прекрасна.
Крис еле сдержался, чтобы не сказать: «Че? Какого хрена, пап?»
Но вместо этого только улыбнулся, игнорируя удивленное выражение лица Тат, и поздоровался за руку с отцом.
– Если не преуменьшал.
«Что ж, папочка, я принимаю правила твоей игры».
Дрейк сильнее сомкнула челюсти, чтобы не засмеяться от абсурдности ситуации.
– Татум, расскажите, как вы познакомились? – улыбнулся Матвей Степанович, к удивлению Дрейк не затронув тему происхождения имени.
Она видела, что Вертинский-старший как-то слишком довольно смотрел на нее – скорее всего, ожидал подловить на чем-то. Но Дрейк не из тех, кто попадается.
«Что ж, папочка, я принимаю правила твоей игры».
– Мы… – начал Крис, но Дрейк взяла его за руку и улыбнулась, взглядом говоря: «Все нормально, дай я».
– О, это очень интересная история! – Тат оглядела собеседников, стараясь не обращать внимания на проницательный взгляд Вертинского-старшего. – Это произошло месяца три назад… – Дрейк сделала задумчивое лицо, будто пыталась вспомнить, когда повстречала Криса, заодно подтверждая слова «своего парня». – Он сбил меня на машине. – Она легкомысленно хлопнула ресницами, наслаждаясь шоком на лицах вокруг. – Шучу, мы познакомились в университете. – Она не растягивала паузу на катастрофическое количество времени, предупреждая нарастающую панику собравшихся.
– Чувство юмора – это хорошо, – хмыкнул Матвей Степанович. – Татум, расскажите лучше о своих недостатках. – Он сжал челюсти, чтобы не улыбаться слишком явно.
Бросил короткий взгляд на дернувшегося на месте сына.
– Отец… – Крис нахмурил брови, мол, это все, конечно, весело, но давай не сейчас.
– Все нормально, Крис. – Тат посмотрела на него пристально: «Наш план просрется скорее из-за твоей боязни провала, чем из-за того, что я ляпну глупость». – Твой отец должен знать, что ты в адекватных руках. А как еще проверить адекватность человека, кроме как попросить рассказать о своих пороках? В них кроется наша суть, ведь добрые и хорошие все одинаково, а вот грешат по-разному. – Татум улыбнулась уголком губ.
Матвей Степанович Вертинский напоминал Дрейк всех тех плохих парней из фильмов, которые не пачкают руки, а разрабатывают гениальные планы, наслаждаясь самой схемой ограбления, а не удачной добычей.
В глазах читались опыт и абсолютно точно – жажда манипуляций. Дрейк на сто процентов была уверена: Матвей Степанович не из тех, кто, узнав то, что не должен, пойдет напролом, – он воспользуется ситуацией и повернет все в свою пользу, будь то первая нашедшаяся бутылка алкоголя у сына или же подстава в крупной сделке.
Вокруг Вертинского-старшего облаком стоял притягательный магнетизм власти, заставляющий окружающих впитывать каждое его слово, ловить каждый полувзгляд и полувздох, лишь бы мужчина обратил на них внимание.
Не будь она «девушкой» Криса, Татум обязательно запала бы на его отца, потому что таким мужчинам хочется подчиняться, в них хочется раствориться и сильно их ревновать, ими хочется обладать и ими отравляться.
Такие люди любят власть, любят играть главные роли и одновременно режиссировать ситуацию; такие люди любят дорогое вино и умных женщин. Кажется, что весь мир лежит у их ног.
– Ну, – протянула Дрейк, сцепляя руки сзади в замок, – существенных недостатков у меня только два: плохая память и что-то еще. – Она улыбнулась, когда собравшиеся зашлись смехом.
Вздернула подбородок, видя одобряющий взгляд Вертинского-старшего.
– Умение признать свои недостатки – уже хорошее начало для понимания себя. – Матвей Степанович тянул гласные и с прищуром смотрел на Дрейк.
Она была не такой, как светское окружение его сына, не такой, как те, кто хотел его окружению понравиться: она не строила кокетливо глазки и не надевала на голову корону, придерживаясь установки «не завышай ожидания, и не упадешь».
На Дрейк было недорогое платье, взгляд цепкий, ищущий, сосредоточенный – девочка не из тех, кто напарывается спиной на нож, Матвей Степанович понял это еще с первых секунд знакомства. То, как она отпустила руку Криса, перед тем как представиться, а не вцепилась сильнее, выдавало ее готовность бороться за себя и, он надеялся, за его сына.
Матвей Степанович изучал микромимику на лице Дрейк, пытаясь понять, вправду ли его сын смог найти кого-то получше легкомысленной девчонки, охотящейся за его кошельком.
– Кстати, перед тем как вы подошли, мы обсуждали поэзию и то, что она передает смысл в сжатой форме, в отличие от прозы. – Матвей Степанович легким движением взял с подноса проходящего мимо официанта пару бокалов шампанского и подал женщине рядом, улыбаясь гостям. – Вот вы, Татум, как бы описали себя в тех словах?
– Я бунтарка. – Тат хмыкнула, кидая взгляд на Криса, который, кажется, все это время не дышал.
Она коснулась его руки – Вертинский улыбнулся, смотря на озадаченного отца. Матвей Степанович незаметно отсалютовал Крису бокалом, как бы говоря: «Неплохо, мальчик».
– Мне нравится ваша ирония, Татум. – Матвей Степанович одобрительно сощурился, улыбаясь одному ему известным мыслям, Тат благодарно кивнула. – Возвращаясь к нашему разговору… – Вертинский-старший обратился к гостям, смазанно заглядывая каждому в глаза, стараясь не сосредотачивать все свое внимание на сыне и его спутнице. – Что вы скажете насчет Байрона, Татум?
Дрейк неосознанно тронула запястье левой руки, выгнула бровь: как интересно, последний раз творчество Байрона она обсуждала с Виктором еще в школе, когда была укурена в хлам, лежа на старом потертом диване где-то в пригороде. Сейчас обстановка другая: сияющие бокалы, люди, идеальная обивка мебели и мягкий джаз, струящийся со сцены, а темы для разговоров все те же.
– Ну что я могу сказать о Байроне… – протянула она, замечая, как в ожидании ее провала подбираются на месте оба Вертинских. – Он, как и любой большой поэт, оказался выразителем духа своего времени и был способен дать голос тому, что происходило на его глазах. – Дрейк сделала глоток шампанского, предложенного Крисом, перевела взгляд на Матвея Степановича. – Байрон требовал правдивости в своем творчестве, затрагивал психологические и общественные вопросы. Его политические стихотворения стали откликом на процессы, происходившие в то время, были голосом правды, глотком жизни в эпоху реакции. – Дрейк окинула взглядом собравшихся, улыбнулась: – По крайней мере, так написано в Википедии.
Мужчины сдержанно усмехнулись, женщина в синем платье залилась смехом. Вертинский-старший так торопился уличить сына во лжи, что не представил Татум собравшихся. Мысленно Дрейк нарекала их как в детстве: «тот дядя и та тетя».
– Вообще, я не большая поклонница поэзии, – задумчиво произнесла Тат, – мне больше по душе проза и мемы.
Крис прыснул в кулак, Вертинский-старший подавился шампанским. Теперь он понял, чем Дрейк зацепила его сына: из нее лились остроты и ирония, но она не завышала свой статус за счет унижения других. Только что выставила себя не в лучшем свете с точки зрения высшего общества, но от этого ее магнетизм стал только сильнее.
– А так, из поэтов мне по духу ближе Гете, Волошин и, наверное, Маяковский. – Татум приторно улыбнулась, чтобы не засмеяться в голос: как же давно она не выпендривалась.
– У вас отличный вкус, Татум. – Ей кивнул один из мужчин, стоящих по правую руку от Вертинского-старшего.
Одобрительно улыбнулся, мол, не беспокойся, девочка, ты прошла тест.
– О, бросьте, – махнула рукой она, – мои вкусы просты: я легко удовлетворяюсь наилучшим. – Дрейк улыбнулась, обнимая Криса за руку.
– Что ж, было приятно познакомиться. – Матвей Степанович пожал руку Татум и обратился к сыну: – Тебя ждут. – Он кивнул в сторону – Крис заметил у сцены компанию из нескольких человек, в том числе и его неудавшихся инвесторов.
– Взаимно, Матвей Степанович.
– Спасибо. До встречи. – Крис кивнул гостям, отводя Тат в сторону.
– Я и не знал, что ты можешь производить хорошее впечатление, – ухмыльнулся он, – даже несмотря на все эти твои шуточки.
– Да ладно, Крис. То, что я на этом балу с тобой, не обязывает меня становиться скучной клушей, разбирающейся в дорогих винах. Кстати, твой отец горяч. – Дрейк мечтательно прикрыла глаза, оборачиваясь к их недавней компании.
– Ты неисправима. – Он кинул на Тат скептичный взгляд, продумывая, что скажет инвесторам.
– Я знаю. Но сексу все возрасты покорны. Как и любви, но это уже побочный эффект, – бросила она через плечо Крису, сильнее сжимая его ладонь.
Вертинский поражался тому, как Татум держится на людях: никогда бы не подумал, что она вот так спокойно может общаться с людьми, не употребляя в речи матов или плоских шуток о Райане Гослинге. Сейчас она была золотой серединой между той, кого Вертинский видел в пижамных штанах в постели, и той, кто носил двенадцатисантиметровые каблуки в универе, ими же придавливая мнение окружающих к полу.
Дрейк блистала: непринужденно смеялась, легко острила, притягивала к себе внимание, ничего не делая. Но этот ее сарказм… Вертинскому иногда казалось, если ей будут угрожать ножом, она просто всплеснет руками и воскликнет: «И что ты будешь им делать, убьешь меня?»
– Надеюсь, они подохнут от моего обаяния и твоей харизмы, – отвлекла Криса от размышлений Дрейк.
– Злая ты, – улыбаясь, пробурчал Вертинский, залпом допивая шампанское из ее бокала.
– Злые дольше живут, – криво хмыкнула Тат, ощущая давно забытые искры азарта под кожей.
Воздух вокруг плавился, в горле застревал ком необоснованной гордости за себя – чувство, когда не оправдываешь чужих ожиданий. В хорошем смысле.