— Герцог, к тому же вызывающий уважение к себе.
— Это притворство.
— В тебе есть все лучшие качества истинного аристократа, это не мое мнение, это мнение света. Но, зная правду, я никогда не отвернусь от тебя. Я горжусь твоей любовью.
— Но ведь я бастард.
— Да, судьбе угодно было преподнести тебе немало испытаний. И я рада, что в конце концов ты был вознагражден. Отец приблизил тебя, благодаря этому ты стал прекрасным герцогом и замечательным любящим братом для Элизабет.
— Знаешь, она тогда уже почти потеряла зрение. Отец заставил меня провести на севере многие месяцы, а она в это время оставалась в Лондоне. Когда она, в свою очередь, должна была приехать в Йоркшир, он поехал с Аной и мной в Европу под предлогом того, что его сыну полезно совершить путешествие. Оно было долгим, его целью было обучить меня тому, что относится к обязанностям Братьев Хранителей. Восемь месяцев потребовалось для того, чтобы вылепить из меня наследника. А когда я, наконец, встретился с Элизабет, она уже ослепла. Она посчитала, что я очень переменился и возмужал после путешествия.
— Ее брат обращался с ней отвратительно, не так ли?
— В самом деле. Она была потрясена теми переменами, которые произошли в брате. У меня никогда не было настоящей семьи. Поэтому невозможно выразить, как я дорожу Элизабет. В ней есть все, что юноше хочется видеть в сестре. А незадолго до этого я видел, как отец полностью игнорировал ее. Он был тяжелым человеком, холодным и жестоким. Единственная причина, по которой я оказался в его доме, та, что на меня возложили обязанности Брата Хранителя. Он достаточно ясно дал мне понять, что в остальном я бесполезен для него.
Люси пристально посмотрела на него:
— Тебя клеймили.
Он коротко кивнул:
— Так принято среди Хранителей. Но я вскрикнул, тогда отец потребовал, чтобы меня клеймили заново и я мог доказать, что переношу боль по-мужски.
— Жестокий, жестокий человек. Ты выстрадал больше, чем допускает справедливость.
— Но и получил больше, чем многие другие, Люси, хотя мне никто никогда ничего не давал даром. Есть нечто, за что я больше всего благодарен судьбе: она привела меня к тебе.
Склонившись, она взяла его за руку.
— Да, так и есть. Забавно, — добавила она, улыбнувшись, — глубоко в сердце мне запали слова Изабеллы, что она сказала на том балу, когда познакомилась с Блэком: ты слишком «блестящ», совсем как бриллиант или чистый архангел. А ведь твое истинное имя Габриель.
Он засмеялся.
— Представь только мой ужас, когда я подумал, что наконец с легкостью могу войти в бальный зал и претендовать на танец с тобой. Но ты посчитала, что я холоден и бесстрастен. Как это нестерпимо, Люси, любовь моя, все внутри меня пылало при одной мысли о тебе столько лет, мое тело разрывалось болью от желания, а сердце… Оно было переполнено любовью, меня выводило из себя твое упорное нежелание видеть это. Как ты могла отвергать то, что я хотел подарить тебе?
Она задохнулась, чувствуя, как наполняются влагой глаза, когда подняла взгляд от соединенных рук к его лицу.
— И это все еще так, Адриан? Твое сердце все еще переполнено любовью?
Он притянул ее к себе, усадив на колени.
— Люси, — тихо сказал он, прижимая ее к себе и поглаживая по щеке, — я люблю тебя больше, чем жизнь. Ты первое, что я полюбил в этом мире, и станешь последним. Я никогда не знал доброго отношения к себе до той поры, пока ты не захотела сделать так, чтобы я почувствовал себя желанным. Я не знал, что значит тосковать по другому человеку, как дьявольски жестоко может ранить любовь, до того дня, когда вернул тебе кусок кружева, а ты в ответ объявила, что я холоден и лишен чувств.
Ей хотелось возразить, но он мягко коснулся кончиками пальцев ее губ.
— Я никогда не знал исступленного восторга или глубочайшего и самого истинного значения слова «любовь», пока не изведал это с тобой в ту ночь. Люблю ли я тебя? Да. — Он поцеловал ее влажные веки. — Да, — повторил он, касаясь губами ее щеки. — Тысячи раз да. — Его губы встретились с ее. — Навечно, навсегда, и ничто не сможет это изменить. Ничто.
— Пообещай мне, что так будет всегда.
— Я обещаю, моя маленькая возлюбленная.
Он стремительно склонился, чтобы поцеловать, но она остановила его, упершись в грудь руками:
— Разве тебе не хочется знать, что чувствую я?
— Я уже знаю, чувствую это по тому, как ты прикасаешься ко мне.
Улыбка мелькнула на ее губах.
— В самом деле? Ну, тогда ты не нуждаешься в словах.
— Я просто умираю от желания услышать их.
— Я, Адриан, люблю тебя. Не герцога, не память о друге, что был у меня когда-то. Я люблю своего мужа. Я люблю тебя!
Он поцеловал ее нежно, любовно, потом немного отстранился, и она заглянула в его глаза:
— Тени призраков исчезли.
— Я рад. Приятное чувство — расставание с тайной. Ты сохранишь ее, никому не нужно об этом знать. До тех пор пока общество и Блэк с Элинвиком в этом заинтересованы, я — единственный герцог, законный сын предыдущего.
— Ужасная вещь эти тайны, не правда ли?
Он кивнул.
— Стало намного легче после того, как я поговорил с тобой. Мне не надо больше таиться. Теперь мне легче даются слова, можно не бояться выдать себя нечаянно, сказать с акцентом, соскользнуть на прежний жаргон. Я могу позволить себе быть собой. Между нами не стоит ничего. Мне кажется, можно начать все с нуля.
— Да, мой ангел, — прошептала она, — ты принадлежишь только мне.
Глава 26
«Трудно найти кого-либо столь же отталкивающего, как Элинвик, позволяющего себе шептаться с дамой в моем присутствии, — думала Элизабет. — И притом с замужней дамой».
Что-то с ним происходило в последнее время. С тех пор как Сассекс и Люси уехали из Лондона, он уже несколько недель неотлучно находился рядом с ней. Она начинала узнавать его настроение, когда он в задумчивости сидел в салоне. В этот вечер они выехали в оперу. Он сопроводил ее в буфет, но быстро оставил для того, чтобы поговорить, даже, скорее, пошептаться с какой-то дамой.
— Вы давно уже не были у меня, — донеслись до нее слова дамы, произнесенные обиженным тоном. — Вы разбиваете мое сердце, милорд.
Ответ Элинвика прозвучал неразборчиво, поскольку можно не сомневаться, он помнил о том, что Лиззи обладает очень острым слухом.
— Дорогой, вы должны прийти в клуб.
При этих словах Лиззи навострила уши. «Какого дьявола замышляет Элинвик?» — удивилась она. Нужно сообщить брату.
Послышался шаркающий звук, за ним последовало тихое довольное урчание, Лиззи охватило сильное желание вывернуть содержимое своего бокала с пуншем на голову Элинвика. Когда он вернулся и снова стал рядом с ней, она просто дымилась от злости.
— Отвезите меня домой.
— Но мы только приехали.
— Мне совершенно наплевать, отвезите меня домой.
Он услышал, как бурно вырывается дыхание из ее груди.
— Лиззи, возьмите себя в руки.
— И не подумаю, милорд. Как вы посмели выставить меня на посмешище, разговаривая с этой… этой женщиной!
— Эта женщина, — прошипел он ей в ухо, — всего лишь дела Братства, мне нужно ее содействие.
— Мне нет дела до того, что понадобилось вам от нее, отвезите меня домой.
— А я думаю, вам есть дело до того, что я получаю, возможно, дарю, — хрипло шепнул он ей на ухо.
Плотно сжав губы, она развернулась, собираясь самостоятельно найти дорогу из ада, окружавшего ее. Но он был начеку и задержал ее руку:
— Проклятье, куда вы собрались?
— К карете. Это было ошибкой. Мне бы следовало помнить о том, что вам нельзя доверяться.
— Это почему?
— Вы распутник, и к тому же чертовски бессердечный.
— Когда я согласился с тем, чтобы вы помогли нам в делах Братства, я принимал во внимание то, что вы достаточно храбрая девушка и не спасуете перед этой задачей.
— Храбрая, но не идиотка же! Вы привезли меня сюда, чтобы порисоваться на фоне своего последнего трофея в моем лице. А она не имеет ничего общего с интересами Братства, это всего лишь средство для удовлетворения вашей похоти.
Они вышли. Лиззи почувствовала некоторое облегчение, когда холодный воздух коснулся щек.
— Я не стану дольше обсуждать с вами все это. Не будете ли вы так добры разыскать мою карету?
— Как прикажет ваша светлость, — насмешливо ответил он. — Чертовски неприятный вечер.
— Не могу с вами не согласиться. Зато мы узнали, что ваша любовница скучает без вас в постели. Едва ли это можно считать ценным открытием.
— О? А ты скучаешь по мне в своей, Беф?
Она не стала отвечать на его вопрос, но не удержалась от колкости.
— Только в твоих смелых фантазиях, Иен, — фыркнула она.
— Нет, ну разве это не правда? — проворчал он, помогая ей подняться в карету и захлопывая дверцу.
Карета тронулась, меж ними повисло напряженное молчание. Ей это казалось невыносимым, мысли все время возвращались к той женщине, к ее голосу.
— Перед уходом я обязательно проверю все задвижки и окна, — сказал он, как бы ненароком касаясь ее бедра. — Сегодня вечером у меня все внутренности сжимаются от тревоги. Что-то висит в воздухе.
— Да, я тоже чую. Откровенное распутство.
И тут же услышала в его голосе усмешку.
— Если это форма предложения, Беф, я буду более чем счастлив принять его от тебя. Ты так соблазнительна, я просто не в состоянии сопротивляться.
— Иди к черту, — выпалила она, ненавидя себя за то, как легко он заставил ее выйти из образа холодной элегантности.
— Уже был, моя дорогая. Мне пришлось не по вкусу тамошнее обслуживание.
Она перестала его замечать.
Когда они добрались, она едва могла дождаться, пока он подаст руку. Гастингс открыл двери, Мэгги уже стояла на пороге, поджидая ее. Элизабет взяла свою компаньонку за руку, озабоченная тем, чтобы поскорее уйти от Элинвика.
— Ну, как прошел вечер?
— Ничего интересного. Не вдохновляюще и совершенно невыносимо.