Самостоятельность — самому стоять на ногах в жизни, без подпорок и подсказок — вот что это значит». Самостоятельность — это позиция.
Информация… Теперь философы говорят, что оценивает полученную информацию человек не по отдельным словам-понятиям, а целиком, мгновенно схватывая общий образ — смысл сообщения. Вот если дробить эту информацию на куски, тогда, конечно, понятие выплывает на первый план. Оценить же, и оценить правильно, полученную информацию без чувства родного языка никто не сможет. Масштаб исчезает; традиции нет…
Однако, скажут любители терминов, точный термин иностранного языка покоряет науку… Странно слышать. Ведь во всяком научном термине скрывается все тот же образ, народное представление о корне слова, бережно пронесенное через века. Какую из наук вы считаете «самой-самой» точной и «научной»? Математику? Физику? Вот теория атомного ядра… Атом — это а-томос, по-гречески — неделимый. Образ старинный, но термин остался, хотя сегодня все уже знают, что атом — делим.
В последнее время в русский язык внедрено много английских слов, которые стали терминами, например, компьютерными; для англичанина они несут простой смысл, и он понимает, скажем, windows именно как окна, тогда как для нас уиндоуз — только название известнейшей компьютерной системы.
Почему бы и нам не говорить научно, но на родном языке? Ну как тут не вспомнить слова Д. И. Писарева: «Вы должны писать по-русски, тогда бы я вас знал и мне было бы приятно, а русское общество получило бы от вас назидание и пользу. Смотрите же, родимые специалисты, непременно пишите по-русски!»
Растворение научного термина в бытовом разговоре — это одно, но не все столь невинно в иностранном слове, попадающем прямо в обиходную речь. За таким словом нет никакого понятия о реальном, жизнеспособности образа тоже нет, нет и выстраданного народом представления о нравственной ценности тех явлений, о которых заходит речь.
В пустой погремушке непривычных слов слышится нечто, что искажает перспективу взгляда на мир… рождаются тяжелые волны звуков, в которых мелодии нет — только ритм, нет и мысли — а только пустые слова: рок, брейк, шейк, панк, хип, бит, карт… Один только слог в связке корявых согласных, намеренно раздирающих русские звуки. Нормальному сознанию напоминают они какие-то «расквашенные» глаголы: прыг, трах, бряк, дёрг, дрыг, шмяк… И колдовство оборачивается механически скованным движением, начатым и незавершенным. Словом — сказанным, но непонятым. Мгновенная вспышка ярости — и пустые глаза…
Если за словом нет коллективного дела — важного дела, — слово мертво. Изначально.
ГЛАВА ТРЕТЬЯЛогика в слове
Язык сделался тем, чем он должен быть, именно — средством для передачи мысли. Форма подчинилась содержанию.
Наверное и наверно
«Толстой знал, что социальная революция не наверное произойдет, а наверняка произойдет», — заметил Виктор Шкловский.
Таким уточнением завершилась история слова наверное (еще раньше — наверно): суффикс выразительно подчеркнул обязательность того, что неизбежно произойдет: наверняка.
Еще Пушкин и наверно, и наверное употреблял в общем значении наверняка, несомненно: «Знаю наверное, что Дубровский пятью годами старше моей Маши». В современном же употреблении они имеют как бы прямо противоположное значение — кажется, по-видимому, вероятно, стали вводными словами, которые на письме выделяются запятыми: «он, наверно, не знал», «он, наверное, не знал».
В промежуток времени, прошедший после Пушкина, долго это были как бы совершенно разные слова. Наречие употреблялось в старом значении несомненно, наверняка, а вводное слово наверное использовалось с оттенком сомнения. Отсюда частая игра слов — ведь корень у слов общий. В добролюбовском «Свистке» (1860) о петербургской погоде: «Сверху льется такой холодный дождь, что так и думаешь: он наверное либо был, либо будет снегом». Здесь и утверждение, и сомнение вместе.
Полная форма наверное меньше похожа на наречие и потому скорее утратила значение уверенности, тогда как наверно сохраняло его (многими осознается еще и сегодня).
— Мне говорили… наверное, впрочем, не знаю.
— О, наверно! Мне вчера Дубасов говорил.
Наверно выражает здесь полную уверенность.
Сегодня нет уже никакой разницы между наверно и наверное, обе формы выражают отношение неуверенности в том, о чем речь, но все же второе из них более однозначно передает подобную неуверенность. Лучше написать: «Он, наверное, опоздает».
Однако в наши дни писатель Б. Тимофеев отмечал, что наверное — вероятность на сто процентов, тогда как наверно выражает вероятность лишь наполовину. Он писал: «Народ давно это почувствовал и потому рядом с формой наверное есть усилительная форма наверняка. Дети, как я сам слышал, выражаются еще короче: верняк…» Почему наверняка от наверное, не доказано; а вдруг — от наверно?
Странным кажется переосмысление слова от значения полной убежденности до абсолютной неуверенности, однако в литературных языках это случается часто. Возможность такого переосмысления в очень употребительном слове объясняется его происхождением. Наверно и наверное — это принятое на веру, а ведь не для всех одна лишь вера является окончательным аргументом в споре. Не случайно в пушкинские времена это слово употреблялось обычно с глаголами знаю, полагаю, думаю: «знаю наверное», — говорит и Пушкин, имея в виду, что знает не абсолютно точно.
Сочетания такого рода чутко реагируют на развитие общественной жизни и своими заменами отражают меняющееся отношение к точности и достоверности мысли.
Довольно, вполне, достаточно
Обратим внимание на особенность современной речи прежде всего научной. Когда хотят сказать: «довольно большой» или «довольно громкий», наречие довольно заменяют на достаточно, и получается: «достаточно большой», «достаточно громкий». Любой согласится, что разницы нет, в обоих случаях имеется в виду необходимая для данного случая мера, и только. Словари и указывают, поясняя одно слово другим: довольно — это достаточно, или достаточно — это довольно.
Между тем разница между этими словами есть.
Словарь Грота (1895) уточнял смысл слов: довольно — не мало, порядочно, до некоторой степени, тогда как достаточно — с избытком. То же различие сознаем и мы, полагая, что степени у достаточно выше, чем у довольно. Есть еще и третье слово того же смысла — вполне, которое значит в полной мере, совершенно, всецело, то есть почти то же, что и достаточно.
Вполне из них самое древнее, впервые встречается еще в «Домострое», в начале XVI века. Под пером Пушкина стало оно литературным словом и некоторое время конкурировало с книжным довольно, которое ему предшествовало, как слово литературного языка. Достаточно появилось в самом конце XVIII века, но только много позже вошло в нашу речь, на правах синонима к двум другим. Это тоже книжное слово, которое прежде всего стало употребляться в языке науки. С конца прошлого века и оно вошло в широкий оборот: Глеб Успенский, А. И. Куприн, М. Горький использовали его наряду с довольно — последнее любили и поэт А. К. Толстой, и романист И. С. Тургенев.
Предпочтение слова достаточно в современной нашей речи, конечно же, не случайно. Сама последовательность появления слов наталкивает на мысль: довольно — вполне — достаточно отражают в мысли усиление степени необходимой меры. Сначала не мало, затем в полной мере, после всего — с избытком. Таково «содержательное наполнение» последовательной череды наречий. Они сменяли друг друга, но не отменяли, вовсе нет! Ничто не исчезло, все по-прежнему в нашем распоряжении, однако теперь мы по желанию можем «дозировать» меру и степень в проявлениях всякой воли.
«Где-то в июле!»
Где-то умылся, где-то вытерся, где-то плешь свою пудрою насыпал…
Нет, пожалуй, такого выражения, которое со стороны наших современников больше этого вызывало бы протестов. Это справедливые протесты. «Где-то по большой любви», осмеянное пародистами, мало помогло в искоренении его, да и вряд ли поможет. Даже в передачах радио и телевидения (а там обычно следят за правильностью словоупотребления) нет-нет да услышишь: «Это случилось где-то в июле». Слово где-то тут явно лишнее, простая дань моде. А мода откуда? Откуда появляются в нашем языке эти врастающие в лексикон словечки? «Рост поголовья увеличить где-то на 10 процентов», «строительство закончить где-то в июле», — приблизительность, неуверенность, безответственность и при всем при том потуги указать точную дату! Скажешь: примерно, в среднем, ориентировочно, — так ведь осудят за неопределенность… нет, лучше уж где-то. Словарная «приписка».
Иногда предполагают, что где-то раньше всего проявилось среди научных работников, особенно — физиков: что-то есть у них там, не то в пространстве, не то во времени, не то на стыке пространства и времени, так что обозначается время, но считается пространством. Где-то, а на самом деле когда-то. Так пусть бы такое где-то и оставалось лишь у писателей-фантастов, для которых время и пространство едино… Однако только ли мода проявляется здесь?
Конечно, звучит выражение непривычно, даже грубовато. Больше похоже на язык бюрократа: общий смысл сочетания — определенная неопределенность, перемещенная из пространства во время… Как раз такой ответ и дают чинуши! А может быть, и наоборот? Бюрократ воспользовался тем, что само плывет в руки?