— Понравилось? — зажмурив левый глаз, оглядел всех Дед-Мороз.
— Да!.. Очень!.. Еще!.. — закричали ребята, хлопая в ладоши.
— Ну, а теперь что вы желаете?
— Сказку! — пискнула Люся и спряталась за подружек.
— Сказку! Сказку! — подхватили все галчата.
— Сказку? — Похоже было, что Дед-Мороз смутился. Он зажал нос варежкой, озабоченно посопел в нее. — Вот сказку-то я и не припас… Да и стар уж я для сказок, память слабовата… Да… Ну ладно, попробую…
Жили-были два мальчика: Там и Тут. Были они соседи и родились в одно время. Когда-то у них, как полагается, были другие имена, но потом они забылись, и мальчиков просто так и звали: Там и Тут. А звали их так вот почему.
Сначала они, как все дети, лежали в зыбках. Когда хотели есть — плакали. А если им было тепло, сухо и есть не хотелось — они пускали пузыри и смеялись… Потом начали ползать, ходить, понемножку разговаривать. И вот один из мальчиков как увидит новое, незнакомое, так к нему и тянется. Ползет туда и сам себя подгоняет: «Там!.. Там!..» Второй был спокойный: ползать ему не нравилось, ходить он не любил. Все, бывало, лежит или сидит на одном месте. А если ему чего захочется — гребет к себе руками и кричит: «Тут! Тут!» — сюда, мол, давай. И орет, пока не дадут.
Вот так и стали их звать: одного — Там, а другого — Тут.
С Тамом отец и мать намучились. Правду сказать, и попадало ему частенько. Начал ходить, вышел за порог и увидел кур. Поковылял за ними в курятник. Извозился, наседка его исклевала. В другой раз выбрался за ворота, а там — чего только нет! И люди, и коровы, и лошади. Он и побрел все разглядывать. Вернули его, а он не унимается, рвется узнать, что там такое. Хоть за ногу привязывай! Поначалу мать и привязывала, и в избе запирала. Пока маленький был, помогало, потом не стало удержу.
Увидел речку.
— Что там? — спрашивает.
— Вода, — говорят.
— А в воде?
— Рыба, живность всякая.
Там полез в воду, едва не утонул, однако научился плавать.
В поле вышел, поначалу во ржи заблудился, потом сам нашел дорогу домой.
Скоро и места такого не стало в деревне, где бы он не ходил, всего не разглядел. И все, бывало, соседа с собой зовет:
— Тут, пойдем в поле жаворонков слушать.
— А ну их! — отвечает сосед. — Я лучше тут посижу.
— Тут, пошли на речку, там хорошо!
— А мне и тут ладно! — отвечает Тут.
И он никуда не ходил.
Подрос Там, в деревне всё увидел, узнал, стал допытываться про то, до чего не дойдешь, рукой не достанешь. А у кого спрашивать? Отец, мать — на работе, дома одна бабка старая.
— Месяц на небе зачем? — спросил Там.
Бабка, простая душа, объяснила мальчику, как умела:
— Ночью солнца ведь нету, темно? Вот месяц вместо него и светит.
— А солнце куда девается?
— Оно, чай, за день-то тоже наморится! Вот и уходит спать.
— А где оно спит?
— А там… Вон, видишь, лесок? Оно спрячется за лесок-то, выберет полянку попригляднее, сунет под голову облачко белое, пушистое и лежит, похрапывает…
Там пошел в лес. В первый раз он не дошел — далеко было и проголодался. На другое утро взял кусок хлеба, и, едва солнце поднялось, Там — за ним. Идет-бежит, торопится, а не поспевает. Только в самую середку леса зашел, а солнце уже за деревьями прячется. Влез Там на высокое дерево, смотрит, в какой стороне солнце ложиться будет. Видит — за лесом опять поле, деревни и снова поле. Солнце за ними скрылось, а ложиться и не подумало. Обманула, выходит, бабка, или сама не знала…
Слез Там на землю, а в лесу уже темно, дороги домой не найти.
«Ничего, — думает Там, — я теперь хоть на лешего посмотрю. Коли домового нет, может, хоть леший есть?»
Про домового и лешего ему тоже бабка рассказывала. Насчет домового он проверил: лазил ночью и под печку, и в чулан, и в подполье. Не оказалось нигде домового, не было. «Бабка старенькая, — решил тогда Там, — видит плохо, вот ей домовой и померещился».
Ночью в лесу темно, жутко. Таму боязно, а он сидит, ждет, страху не поддается. Притаился под кустом, его и не видно и не слышно.
Ночью для всех лесных жителей самая настоящая жизнь и начинается. Повылезали они из норок, из своих тайничков, чтобы поразмяться, подкормиться, других посмотреть и себя показать. Мыши, засуетились, еж колючий по своим срочным делам пробежал. Потом филин на дереве пугукать начал, других лесных жителей пугать. Он пугает, а им не страшно, они своими делами занимаются.
Зайчиха зайчат вывела обучать, какую травку щипать, какие кустики обгладывать, как от лисы и от филина хорониться. Наверху, на дереве, белка зачокала. Потом и лиса пробежала, помахала пышным хвостом. Вот только птиц, кроме филина, не было слышно. Но чуть-чуть небо начало светлеть, и они голос подали. Запели нежно малиновки, потом дятел, усердный работник, застучал, скворцы спозаранку поссорились, а потом и кукушка начала года отсчитывать. Там принялся считать, сколько ему лет жить, но то ли он, то ли кукушка сбилась, счет и спутался…
А лешего так и не оказалось. «Может, леший меня испугался? — подумал Там. — Так чего ему бояться? Я — маленький, а он, леший, — большой и старый. Значит, его просто нету, — решил мальчик, — выдумали его люди». Только потом, когда стал большим, Там понял, что люди, если чего-нибудь не знают или не понимают, всегда выдумывают, и обязательно пострашнее…
Ночь не спавши, Там притомился да под тем кустиком и заснул. Здесь его и нашли отец с матерью и прочие люди, которые пошли разыскивать Тама.
Стали его ругать: зачем без спросу в лес убежал?
Там объяснил, рассказал все, что видел, и сказал, что лешего никакого нет, он сам проверил. Люди над ним смеются: ишь малый что выдумал! Среди них случился молодой учитель. Он сказал, что смеются зря: парнишка маленький, а ничего не боится, до всего своим умом доходит.
Подошла Таму пора учиться, он поступил в школу.
Тута тоже в школу отвели. Он ревел, упирался — очень ему не хотелось. Учился он через пень-колоду, так, только место занимал.
— Я и так проживу, без ученья! — говорил Тут. — У меня отец знаешь кто? Вот то-то!
А Там учился. Узнал в школе про всякие машины, разные науки, другие страны. Кончил школу и захотел дальше учиться, свет посмотреть. Звал с собой и Тута, но тот не захотел.
— Чего еще учиться, смотреть? Все одно, — говорит, — мы самые главные, самые лучшие, лучше нас никто ничего не придумает. Мы и своим умом проживем! Пускай у нас учатся!
Там уехал, а Тут остался.
Сидел он все время дома и наедал живот. Так наедался, что дышать не мог: все боялся, что другие съедят больше. А потом, наевшись до отвала, смотрел осоловело по сторонам — что бы припасти на другой раз?
Братья и сестры его помирали от разных болезней. Тут не плакал, а радовался:
— Хорошо! Мне больше достанется!
Ему досталось всё: и дом, и двор, и хозяйство. Из хозяйства он больше всего любил свиней: они тоже, как Тут, ели жадно, много и ничем не интересовались.
Тут и теперь наедался про запас, боялся, что другие съедят больше. Он даже на своих стариков — отца с матерью — сердился и кричал:
— Толку от вас нет, а есть вам — давай! Всё сожрете, а что я сам завтра есть буду?
Он все время думал и говорил про «завтра», хотя завтра у него не было, потому что всегда, каждый день, было то же, что и вчера.
Теперь Тут вовсе никуда не ходил. Он и голову-то поднимал только для того, чтобы посмотреть, скоро ли сядет солнце и когда можно будет идти спать. Даже через забор смотрел редко — если соседи несли что-нибудь к себе домой. Тогда он завидовал и сердился.
Прошло время, и Там вернулся. Был он все такой же худой, никакого имущества не имел, только и перемен, что глаза у него все время горели, будто видели такой свет, что когда-то навсегда отпечатался в них. Но Тут смотрел не в глаза, а на обтрепанные Тамовы штаны и старые башмаки.
— Эх, ты! — смеялся Тут. — С чем уехал, с тем и приехал? И зачем только таких посылают?! Вот я бы уж понавез — чемоданы бы все треснули!
Учитель, который учил Тама, уже умер. Там стал вместо него учить мальчишек и девчонок грамоте. И всегда вокруг него народ — большие и малые: этот спрашивает одно, тот — другое. А от ребят прямо отбоя нет. Ребятишки народ любопытный, им ведь всё нужно знать: и отчего из ржи хлеб черный, а из пшеницы белый, и почему одни люди хорошо живут, а другие плохо, и как самому построить самолет, и когда, наконец, маленьких ребят перестанут обижать — будут их назначать машинистами шагающих экскаваторов и посылать на Северный полюс?
Там всё, что знал, рассказывал. А если чего не знал, говорил:
— Расти, учись, и сам иди узнавай, что как делается и почему…
К Туту никто не ходил. Он ничего не знал, молчал и слушал, как хрюкали свиньи. А ребятам разве интересно слушать, как свиньи хрюкают?
Мало-помалу о Туте совсем забыли. Живой ли, нет ли, никто не знал: если человек живет только для себя и людям нет от него никакой пользы, зачем о нем помнить? Так он и жил заживо мертвый, пока не умер на самом деле, только этого, кроме Тутовых детей, никто не заметил. Тутовы дети съели свиней и разбрелись по земле. Их узнавали по тому, что были они ленивые, жадные и завистливые: им всегда было всего мало и казалось, что другим доставалось больше. Люди их не любили и даже поругивали:
— Ах вы, мол, Тутовы дети!..
Состарился Там и тоже помер. Все очень горевали и плакали. А потом поставили ему памятник и написали на нем:
«Он был нужен и любим здесь потому, что всегда был там».
Родились новые мальчишки и девчонки, подросли. Бегают они, играют и видят — к памятнику Тама всегда кто-нибудь несет цветы: то летчик, то моряк, то человек в шляпе и очках и всякие другие люди. Ребятишки прочитают надпись, удивятся и спросят:
— Дяденька, а где это — там?
Летчик покажет на небо, моряк — на море, человек в шляпе — на завод, еще кто-нибудь — на землю, остальные в разные стороны. Ребятишки обижаются, думают, что их обманывают. И тогда дяденьки рассказывают им про Тама, который одного подтолкнул в небо, и тот стал летать, другому про море рассказал так, что полюбилось оно на всю жизнь, и стал человек моряком, третьего научил в середку земли залезть и добывать уголь и другие сокровища, четвертого отвел на завод и научил делать умные машины… И так каждому открывал он дело по душе.