— Все это, — сказал новый вожатый, — Викентий Павлович рассказал не для того, чтобы вы все, как один, бросились в моряки или гидробиологи… Я приведу другой пример. Попробуйте представить, что вдруг, в один момент исчезли железо и сталь. Что произойдет с миром? Вам нечем будет писать и не на чем — исчезнут стальные перья и бумага, которую сделали машины. Нет ни плуга, ни трактора — нечем пахать землю, нечем убирать хлеб. Погас электрический свет, и даже нет керосина. Нет фабрик и заводов и всего, что они делают. Нет каменного угля, железной дороги, пароходов и самолетов. Рухнут дамбы и причалы, элеваторы, плотины и мосты. Нет даже домов, потому что наши дома нельзя построить без железа и стали. Человек будет отброшен на тысячи лет назад, в его руках останутся только два орудия — палка и камень… Основа современной техники и цивилизации — чугун и сталь. Их выплавляют, варят ваши отцы и братья на металлургическом гиганте — «Орджоникидзестали»… Кто-то из вас захочет стать, как его отец, доменщиком или сталеваром, другой мечтает о самолетах, третий надеется вырастить виноград с огурец величиной… Не надо ждать! Нельзя ждать! Многие рассуждают так: вот кончу школу, потом вуз, стану специалистом, а тогда сделаю такое, что все ахнут… Не ахнут, если вы будете сидеть и ждать, пока само не придет. Само ничто не приходит!.. Вот вы окончите школу и получите бумагу, которая называется «аттестат зрелости». Станете ли вы зрелыми? Для чего? Что вы сумеете делать? Ничего. Вы будете ходить и раздумывать, что с собой делать, куда себя девать. А вам будет шестнадцать-семнадцать лет… Четырнадцати лет Лермонтов писал стихи, поражающие взрослых и теперь. Шестнадцатилетний Герцен на Воробьевых горах дал клятву посвятить жизнь освобождению народа. Гимназист Володя Ульянов уже избрал для себя путь, с которого не свернул ни на шаг за всю жизнь… Вы скажете: «Они гении, а мы — нет»…
— Конечно! — откликнулся кто-то.
— Откуда вы знаете? — серьезно и строго спросил Костя Павлов. Ребята, смущенно улыбаясь, переглянулись. — А может, кто-нибудь из вас прославит свою школу, город, страну?.. Конечно, если будущий гений не будет сидеть сиднем… Вам часто говорят, и вы знаете, что вы — будущие хозяева жизни. А что значит — хозяин? Некоторые думают, что, если они умеют произносить речи, командовать и особенно если умеют кричать на других, то они хозяева жизни… Об этих что говорить! Это все равно как сказать, что телега едет потому, что под дугой у лошади брякает колоколец… Стать хозяином жизни означает — знать, уметь и делать. Многие из вас жаловались: скучно! Конечно, без конца проводить заседания и собрания скучно. Что вы на них делаете? Прорабатываете да поучаете друг друга, как надо вести себя и учиться… Давайте займемся делом! У каждого свои вкусы и желания. Давайте заниматься тем, к чему каждого тянет!.. Будут у нас кружки или звенья. В таком звене все интересуются одним делом, помогают друг другу, соревнуются: кто больше узнает, лучше сделает… И понемногу вы будете становиться специалистами. А за вами потянутся все школьники. Так и должно быть: ведь вы пионеры, а значит — передовые, первые… Интересно?
— Да! Очень!
— Только сразу условимся: через месяц, даже через два, — улыбнулся Костя, — вы не сделаете гениального открытия, не построите межпланетный корабль и не изобретете новую подводную лодку. Не в обиду вам будь сказано — вы еще маленькие, только начинаете подбирать и понимать крохи того, что уже узнало человечество. А у него был для этого большой срок — тысячи лет, — и узнать оно успело многое… Но вы приоткроете для себя пока неведомый вам уголок знания, полюбите его и научитесь обращать его на пользу людям… Быть может, вы ошибетесь в выборе своего дела, призвания — у вас будет время исправить ошибку. А в сорок или пятьдесят этого уже не сделаешь. Но и то, что вы узнаете, пригодится. Ненужных знаний и бесполезных навыков не бывает, бывают только ленивые люди, не умеющие найти им применение… Ну как, согласны? — улыбаясь, спросил Костя Павлов.
Кто-то сзади хлопнул в ладоши, и сразу весь класс загремел аплодисментами.
— Подождите! — поднял руку Костя. — Это не всё. Каждый кружок или звено будет заниматься своим делом. Но мы не будем сидеть в кабинетах и классах. Если ты пионер, так ты должен плавать лучше всех, бегать быстрее всех, не хныкать, если надо пройти пять — десять километров, и не дрожать, если попал под дождь… Словом…
— «Не бояться ни жары и ни холода»! — подсказал Толя Крутилин.
— Правильно! И мы будем предпринимать походы и экспедиции. Не в поезде, на пароходе или в машинах — пешком! Побываем на заводе, в порту, сделаем поход в заповедник целинной степи, по берегу моря, и там дело будет для всех — и мичуринцев, и биологов, и фотографов, и радистов…
— Ура! — закричал кто-то из ребят.
— Погодите, рано кричать «ура». А ходить-то вы умеете?
— Как это? Что мы, безногие?
— Ноги есть, а ходить не умеете. Смотришь, идут пионеры: тоска берет! Плетется по тротуару табунок — не в ногу, вихляются из стороны в сторону, барабанщик лупит без всякого смысла, а в горн тутукают все по очереди… Разве так посреди улицы пройдешь? Засмеют. А должны завидовать! Поэтому — никаких тротуаров! Ходить посреди улицы настоящим строем. Горнист один и сигналит только когда нужно. А барабанщик должен научиться барабанить так, чтобы вся улица начинала идти в ногу, когда он бьет в барабан. И уж если пойдем в поход — никаких нянек! Все нести на себе, никаких поваров и обслуживающего персонала — все делать самим! Ну, согласны? Не струсите, не захнычете?..
— Мировой парень, а? — восхищался Витька, когда они с Лешкой шли домой. — Я обязательно в звено военморов. Ходить буду всюду, а главное — в морское…
Кира решила изучать станки. Наташу более всего поразили поющие рыбы, не слышимый человеком голос моря, тайны, которые скрывали зеленые морские глубины.
А Лешка то и дело вспоминал предложение Кости Павлова представить мир без железа. Оно было всюду. Вилка и нож, которыми он ел, были из стали, Ефимовна варила обед в покрытых эмалью железных кастрюлях, на чугунной плите, над улицей скрещивались, нависали провода, грейфер портового крана и весь кран были из стали, «Николай Гастелло» и все пароходы были из железа, ожившей сталью грохотали автомашины на улицах, железной цепью гремел Налет, железом был подкован Метеор, и даже каблуки Лешкиных башмаков были прибиты железными гвоздями… И все чаще с жадным любопытством Лешка следил взглядом за никогда не гаснущими факелами домен «Орджоникидзестали». Там днем и ночью в незатухающем ни на секунду громе творилось огневое чудо.
35
Лешка разрывался от противоречивых желаний и завидовал целеустремленности Витьки. Лишь только потеплело, тот все свободное время проводил на водной станции — помогал конопатить и красить «суда», катался на лодке, был уже несколько раз матросом на шверботе и учился им управлять. Лешку тянуло и на водную станцию, и в физический кабинет, где Митя добывал из электростатической машины маленькие молнии; ему хотелось, как Наташе, изучать животный мир моря, который носил такие звучные названия — планктон, нектон и бентос… Но ничуть не меньше его занимали раскопки Пантикапеи, на которых рассчитывал побывать Толя Крутилин, собиравшийся ехать на лето к тетке в Керчь, и по-прежнему каждая новая книга уводила его в свой, неповторимый, манящий мир. И, уж конечно, он не мог не пойти на «Орджоникидзесталь», когда Костя Павлов организовал туда экскурсию…
Вахтер, смешно тыкая пальцем в воздухе, пересчитал затылки, потом открыл турникет проходной. Широкий двор за проходной был уставлен портретами и плакатами. С портретов смотрели на ребят большие, как великаны, передовики, плакаты призывали увеличить выпуск чугуна, стали и проката. На булыжной мостовой рычали грузовики. Дорога повернула, ребята очутились неподалеку от темно-красных железных башен.
— Это — каупера, — сказал Костя. — В них подогревается воздух, который вдувают в домны. Пойдемте на рудный двор.
Огромную площадь сплошь покрывали высокие островерхие горы красноватой руды. Промежутки между ними были как ущелья. По крутым откосам с шорохом скатывались вниз комочки, рудная пыль. Двор обрывался у берега деревянной причальной стенкой. У противоположного берега, задрав левый борт, стоял затонувший теплоход.
С глухим рокотом по железным эстакадам двигался над горами руды мостовой кран. Откуда-то из-под земли появлялись продолговатые железные коробки, по наклонным решетчатым формам ползли к макушке домны и опрокидывались. Над домной всплывал клуб розовой пыли.
— Скипы, — сказал Костя, — они подают в печь руду, кокс и флюсы.
— А как же они… где же люди?
— Людей здесь немного. Вон в кабине — машинист крана, есть машинист у скиповой лебедки, около бункера два-три человека…
Костя рассказал, как в шахту подают кокс, известь, руду, как снизу, через особые трубы, вдувают подогретый воздух и как, наконец, жидкий чугун и шлак выпускают из горна. Ребята слушали и смотрели на грузные башни доменных печей, увенчанные четырьмя колоннами закрытых железных труб. Коленчатые трубы, подобно суставчатым лапам, спускались вниз. Другие, кольчатые, трубы красными змеями уползали по опорным столбам прочь.
В аппаратной стены были сплошь уставлены измерительными приборами. Тонкие, поблескивающие стрелки медленно ползли, прыгали, дрожали на циферблатах, мигали сигнальные лампочки, на вращающихся бумажных барабанчиках и дисках штифты вычерчивали плавные кривые, неровные частоколы.
Мастер привел ребят на площадку к фурмам, но к горновым не пустил:
— Там шлак выпускают. Мало ли что: брызнет, беды не оберешься…
Толстая железная труба опоясывала домну. Изогнутые колена опускались от нее вниз и вонзались в печь.
— Там фурмы… Ну, это такое сопло, через которое вдувается воздух.
Трубы глухо ревели, от них несло жаром.
Все по очереди посмотрели через глазок в печь. Через синее стеклышко был виден белый свет, неясные тени. Лешка различил, как с неясной тени сбегают, падают светлые капли.