Далеко справа в холодном свете рефлекторов смутно виднелись решетчатые хоботы, костлявые руки кранов, мористее горели два красных огня, указывающих вход в порт.
Алексей смотрел на эти огни, решал и не решался. Больше откладывать нельзя.
Наташа проследила его взгляд.
— Куда ты смотришь?
Алексей решился.
— На маячки… Здесь они маленькие. Я когда мальчишкой жил в Махинджаури, еще с дядькой, там, если дождь или туман, был слышен маяк. Он будто звал. Вот так. «О-у-у-у!..» Я думал, корабли так и ходят — от маяка к маяку… Потом оказалось, и люди так. Обязательно у человека есть кто-то, кто для него, как маяк, светится, показывает дорогу. А потом другой, может быть, третий. Так человек и идет — от маяка к маяку. Вот у меня, например. Алексей Ерофеевич подобрал меня тогда, привез сюда. Знаешь, какой это человек?! А потом — Людмила Сергеевна, директор детдома, потом Вадим Васильевич… Потом… Потом — стала ты…
— Тоже нашел маяк! — засмеялась Наташа. — Я еще даже не светлячок. Это как раз глупости… А вообще это очень верно! У меня тоже. Вот Викентий Павлович. Я ему знаешь как обязана? Если б не он, я бы ничего не понимала, ничего не знала про море. Я ведь по его совету решила стать ихтиологом, чтобы рыбу разводить. А то ведь вон оно, как пустыня…
Луну закрыли облака, сразу потемнело. Море колыхало у берега слабые отсветы городских огней и где-то совсем неподалеку уходило в глухую мглу, в которой не было ни звезд, ни огней, ни моря, ни неба. Наташа зябко поежилась.
— Его ведь и в самом деле в пустыню превратили. Оно же было самое богатое. В нем рыбу ловить, как в огороде репу рвать — тащи, и все. Только в огороде репу сажают, а здесь все выловили — и конец. Одна тюлька осталась. А с ней всю молодь, всех мальков вылавливают. Мы ходили протестовать. — Наташа невесело усмехнулась. — Делегацией от кружка. Помнишь, Викентий Павлович организовал?.. Пришли к начальнику рыбкомбината. Он нас минуту послушал и прогнал. «У меня, говорит, государственные дела, а вы тут лезете с детскими выдумками…» У самого морда — во! И по морде этой видно, что он ничего не понял и понимать не желает. Такому что? Лишь бы план выполнить, отрапортовать, чтобы похвалили… Не понимаю я этого. Ведь его же поставили хозяином! А он не хозяин, а проживала…
— Приживала?
— Нет, проживала! — упрямо тряхнула Наташа головой. — Проживает все дотла, а больше ничего не знает и не умеет.
Наташа помолчала.
— Я иногда подумаю — мне даже жутко становится… Вот говорят: мы наследники всего, всего… И все при нас должно стать лучше, красивее, богаче. Правда? И как же мы должны жить, чтобы по правде стать наследниками! Ты представляешь? Вот мы уже взрослые, у нас будут дети… нет, не у меня лично, а вообще… А мы станем старые. И они, дети, спросят нас: «Как вы жили? Что нам оставили? Ага, они проживали, губили… А вы куда смотрели?» Нет! — пристукнула Наташа кулаком по колену. — Надо с этим бороться! Чтобы не было проживал, не было вранья…
— Я уже наборолся, — сказал Алексей. — Схлопотал выговор.
— За что?
Наташа слушала и старательно подгребала носком туфли, ровняла песчаный холмик, потом решительно наступила на него и раздавила.
— Знаешь, Леша? Только ты не сердись… Но, по-моему, это и в самом деле хулиганство. Это все равно как если б ты его побил. Ну, ты не побил, обидел. Что толку? У вас же есть организации…
— Предцехкома первый на меня орал. Кто же будет против Витьки выступать, если они сами его раздували?
— А ты один так думаешь про Виктора?
— Да почти все между собой говорят.
— Надо сделать так, чтобы сказали вслух, а не между собой.
— Как?
— Не знаю. Добивайся.
Вот и снова прошел вечер, снова он говорил о будничном и не смог о главном. Попробовал, и ничего не получилось. Завтра! Уж завтра, что бы ни было, он скажет…
13
В окнах комнаты горел свет. «Снова загуляли, черти. А завтра их не добудишься», — подумал он и распахнул дверь.
Ребята лежали на койках, но не спали. Как только дверь открылась, все, будто по команде, повернули головы и уставились на Алексея.
— Чего это вы? — спросил он.
Костя Поляков повел глазами в сторону, и только тогда Алексей увидел, что в комнате сидят двое незнакомых. Один поднялся, прикрыл дверь и спиной прислонился к ней. Второй, держа в кулаке сигарету, затянулся, глядя на Алексея, и тоже встал.
— Алексей Горбачев?
— Я… А что? Что такое?
Тот, не отвечая, подошел, достал из кармана книжечку удостоверения и показал. Алексей рассмотрел только крупные буквы «УМ МВД» и фамилию, которую тут же забыл.
— Понятно? — внушительно спросил незнакомый. — И давай по-хорошему! Где чемодан?
Алексей пожал плечами, достал из-под кровати свой чемодан. Незнакомый положил его на стол, открыл, пересмотрел немудрое Алексеево имущество.
— А еще? Еще чемодан?
— У меня один, больше нету. Вон и ребята скажут.
— Нету? — с нажимом спросил незнакомый. — Я тебя предупреждаю: лучше по-хорошему!
— Так нет у меня больше ничего!
— А это?
Незнакомый поднес к его лицу клочок бумаги, на котором разъезжающиеся буквы напомнили: «Адин чима».
— А! — спохватился Алексей. — Так это не мой! Это дядька принес… Он у тети Даши в кладовке.
Подложив под голову свой платок, тетя Даша дремала в коридоре на деревянном топчане. Кряхтя и вздыхая, она поднялась, открыла кладовку. Алексей, за которым по пятам шел один из мужчин, внес баул в комнату, положил на стол.
— Ключ.
— У меня нет. Дядька не оставлял.
Незнакомый подергал новенький прочный замочек.
— Что там?
— Откуда я знаю? Дядька говорил, белье, старье всякое…
Второй мужчина подошел, всунул в дужку замка какую-то железку и нажал. Замок вместе с петлями отделился от баула. Сверху была ветошка, под ней, сверкая черным лаком, лежали в два ряда дамские босоножки.
— Так, говоришь, рубашечки, кальсончики? Ничего себе кальсончики!..
Ребята повскакали, подошли, заглядывая в баул.
— Товарищи, отойдите! Это вас не касается.
— Как это — не касается? — сказал Костя, подтягивая трусы. — Мы тут живем, нас все касается.
— Попрошу! — повысил голос незнакомый.
Ребята отошли.
Босоножки пересчитали — их оказалось двадцать восемь пар, — уложили снова в баул, перевязали его веревкой.
— Оружие есть?
— Нет.
По карманам Алексея уверенным движением скользнули чужие руки.
— Пошли!
— Куда?
— Там узнаешь.
— Так я ж тут ни при чем! Я ничего не знаю!
— Там скажешь.
Алексей растерянно оглянулся на ребят и вышел. Впереди него шел мужчина с баулом, второй шел сзади. Из подъезда пошли к деревьям, В тени их стояла закрытая автомашина, которой Алексей, подходя прежде, не заметил. Его подтолкнули в открытую дверцу кузова, один из мужчин влез следом и запер дверь. Мотор заработал, кузов затрясся, маленькая лампочка у потолка начала мигать. Ехали недолго. Машина остановилась, сопровождающий открыл дверь, вылез, подождал Алексея. Двор с железными воротами окружал высокий кирпичный забор. Машина стояла у подъезда.
— Проходи, — кивнул сопровождающий.
Дверь, ярко освещенный коридор. Еще дверь, еще коридор. В конце коридора сидел милиционер. Он поднялся, открыл дверь, обитую железными листами.
— Еще замели? — сказал милиционер сопровождающему.
Тот невнятно буркнул что-то, кивнул Алексею:
— Проходи!
Алексей шагнул и оказался в комнате, где не было никого. Он обернулся.
— Так как же…
Дверь с лязгом закрылась. В углу стоял длинный деревянный ящик, вроде топчана, с изголовьем из наклонной доски. Под потолком висел голый пузырь яркой электрической лампочки. Наглухо закрытое окно переплетала прочная решетка.
Алексей несколько минут стоял, не зная, что делать, потом застучал в железную дверь. В маленьком круглом отверстии показались глаз и часть носа милиционера.
— В чем дело?
— Почему меня заперли?
— Заслужил, вот и заперли. Сюда на вечеринки не возят.
— Так я же… Это — тюрьма?
— Ка-Пэ-Зэ. Камера предварительного заключения.
— Так за что?.. Я же…
— Значит, есть за что. Небось сам лучше знаешь.
— Ничего я не знаю. Ничего такого я…
— Это следователю скажешь. И хватит! Разговаривать не положено.
Глазок в двери закрылся.
Алексей сел на ящик, но сейчас же вскочил. Он не мог сидеть, не мог стоять на одном месте.
«Вот так влип… Проклятая Жаба! Как был гадом, так и остался… Прикинулся — бедненький, несчастный… А я-то, дурак, нюни распустил, пожалел сволочь такую… Украл он их, что ли? Наверно, раз так… Значит, и его тоже? Иначе откуда у них тети Дашина расписка… Хотел за меня спрятаться, подлюга. Ну, врешь, я тебя покрывать не стану. Тюрьма по тебе давно плачет… А если?.. А если и меня? Нет, не может быть! Все же знают… А что знают? Никто ничего не знает! Никто не видел, кроме тети Даши. Скажут, соучастник — и всё! Нет, я докажу! Я все расскажу, они поймут… Почему же не зовут?»
Алексей забарабанил в дверь кулаком.
— Прекратить безобразие! — крикнул в глазок милиционер.
— Пустите меня к следователю!
— Позовут, когда надо. И давай веди себя культурно, а то хуже будет!
— Так зачем я буду сидеть, когда…
— Сказано: когда надо — позовут. И не шуми!.. Впервой?
— А что же, по-вашему…
— Привыкнешь.
Глазок закрылся.
С милиционером не договоришься. И от него, наверно, ничего не зависит. Делает, что ему скажут, и все… Выходит, он самый настоящий арестованный, арестант, хотя ни в чем не виноват?.. Да, но они-то не знают, они считают, что он виноват… И ребята в общежитии тоже, наверно, думают… Ничего, час-два подержат, потом позовут, расспросят, и он пойдет домой. Хватит бегать…
Алексей сел, потом лег на деревянный ящик. В камере нестерпимо воняло карболкой. Наверно, недавно делали дезинфекцию.
Нечего паниковать. Они сразу увидят, что он ни при чем. Надо спокойно ждать, пока за ним придут. Не будут же его зря держать здесь всю ночь.