ым, что творческая фантазия поэта выкристаллизовалась в твердые формы. На протяжении четырех лет, от Жандровской рукописи через первопечатные фрагменты к Булгаринскому списку, текст «Горя от ума» оставался неизменным. После этого пессимизм в отношении возможности установления твердого текста «Горя от ума» должен был рассеяться: сравнительное изучение трех главных рукописей комедии позволяет установить текст с не меньшей достоверностью как если бы комедия вся, и без цензурных вторжений была напечатана при жизни автора. Колебания стали возможны только в двух-трех словах из всего текста и в нескольких случаях с орфографией и пунктуацией. Однако известно, что даже личное наблюдение автора не спасает текст от мелких (и крупных) неточностей. В орфографии и пунктуации между списками наблюдаются колебания и разногласия, создававшиеся как переписчиками этих рукописей, так и самим Грибоедовым, не всегда последовательным в правописании. Впрочем, в громадном количестве и в наиболее характерных случаях правописание обеих рукописей также совпадает.
Изучение и издание Жандровской рукописи наносило удар по гарусовскому тексту, который в течение сорока лет вводил в заблуждение исследователей и причинял большой вред, внося путаницу в текстовую и творческую историю «Горя от ума». Не зная Жандровской рукописи и не подозревая о ее высоком значении, единственного конкурента своему тексту Гарусов видел в Булгаринском списке, «недостоверность» которого он думал изобличить одним только буквальным воспроизведением его в печати.
Опубликование и исследование Жандровского текста открыло путь к научному установлению окончательного текста «Горя от ума». Это было сделано во втором томе академического издания сочинений Грибоедова.339 Здесь мной был дан опыт восстановления подлинного текста (не без промахов первого опыта, которые выправлялись позднее).
Строгое следование двум тождественным авторизованным рукописям устраняет множество погрешностей, вкравшихся в прежние компилятивные издания, и воссоздает подлинный Грибоедовский язык, правописание, пунктуацию. Домыслы редакторов прежних изданий не раз приводили к искажениям и ошибкам в печатном тексте комедии. Например, Чацкий говорит о московском театрале: «Но должников не согласил к отсрочке» (II, 370). Старым редакторам такое словоупотребление представлялось непонятным и бессмысленным, и они эту фразу переделывали «по смыслу»: «Но кредиторов он не согласил к отсрочке», — хотя «должников» стоит во всех авторизованных рукописях, начиная с Музейного автографа. В старинном словоупотреблении слово «должник» имело обоюдное значение: и тот, кто одолжает (кредитор) и тот, кто одолжается.
По авторизованным рукописям восстанавливаются черты живого московского говора, соблюденные автором, но уничтоженные в угоду литературному шаблону: «три дни», «у барышне», «у батюшке», «у докторше», «от испуги», «испуга» (именительный падеж), «испужал», «сурьезный». Восстанавливаются особенности старинного барского произношения иностранных слов: «жоке», «клоб», «рюматизм», «Бейрон», «карбонари». Некоторые из восстанавливаемых чтений придают новый смысл стиху. Так, знаменитое изречение Скалозуба о Москве читается в рукописях иначе, чем в традиционном печатном тексте; в печати: «дистанция огромного размера» (т. е. Москва далеко ушла от других столиц), а в рукописях — «дистанции огромного размера» (т. е. Москва обширна, в ней расстояния огромны). Фраза Софьи по поводу ушибленной руки Молчалина обычно передавалась: «пошлите к доктору», в рукописях же она интимнее: «пошлемте к доктору». В высказывании Чацкого о русском народе следует читать: «бодрый наш народ» (а не «добрый»). Характеристика сентиментализма Софьи в определении Молчалина ярче в подлиннике, чем в печатной вульгате: «плачевной нашей крали» (вместо «печальной»). Во многих случаях текст заметно выигрывает от восстановления подлинной авторской пунктуации. В монологе Чацкого прежде печаталось: «И прослывет у них мечтателем опасным». «Опасный мечтатель» — это одно понятие, один образ. А в рукописях: «мечтателем! опасным!!», т. е. даются два понятия, два образа, причем образ опасного придает фразе большую вескость, значительность (ср. у Фамусова: «опасный человек!»).
Стремясь оттенить, усилить интонацию, Грибоедов прибегал к риторической пунктуации, к удвоению, даже к утроению знаков препинания (например в речи Молчалина: «Татьяна Юрьевна!», «С Татьяной Юрьевной!!», «Татьяна Юрьевна!!!»; обличительное, протестующее значение слов Чацкого оттеняется тройным восклицательным знаком: «Распроданы по одиночке!!!). В споре с Чацким, задавая ему колкий вопрос, Софья усиливает иронию обилием вопросительных интонаций:
Случалось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали?
Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?
Такая пунктуация усиливает лирический, патетический тон всей пьесы.
В приложении к окончательному тексту в академическом издании вновь напечатан текст Музейного автографа (с исправлением немногих оплошностей издания В. Е. Якушкина).
Текст, установленный в академическом издании, был принят театрами и перепечатывался в массовых изданиях (например в «Универсальной библиотеке» издательства «Польза». Изд. 3. М., 1918, в дешевом издании «Антика», 1914, в роскошном издании с рисунками Д. Н. Кардовского, 1913 и др.).
Однако и после академического издания 1913 г. возобновлялись прежняя путаница и произвол. В отзыве на издание профессор классической филологии и театровед Б. В. Варнеке340 пытался защитить старые взгляды и приемы, предложив составлять текст «Горя от ума» эклектически, из смеси Музейного автографа и Жандровской рукописи, высокого значения которой он вообще не понял. Предлагая те или иные «исправления» в тексте комедии по Музейному автографу, Б. В. Варнеке не учитывал того, что Музейный автограф есть ранняя редакция комедии, впоследствии основательно переделанная автором.
Характерны для старинного редакторского произвола высказывания Б. В. Варнеке о пунктуации. Подлинная Грибоедовская пунктуация замечательна: она выразительна, эмоциональна, дает богатство интонаций. Но Грибоедов бывал непоследователен и невнимателен к пунктуации. Редактор академического издания не скрыл этого от читателей; осталось место для споров и сомнений. Однако спорных пунктов немного, и они не так существенны; там, где нет твердой опоры на подлинный текст, знаки препинания избирались редактором осторожно, со средней мерой выразительности. Б. В. Варнеке же настаивал, чтобы редактор «привлек себе на помощь в этом специалиста-декламатора или послушал бы, как размечает комедию своей читкой В. Н. Давыдов». Но почему именно Давыдов, а не кто другой; Станиславский, например? И как быть редактору, если оба артиста уже скончались? — Ясно, что «декламационный» метод пунктуации — это все та же редакторская вкусовщина, с которой необходимо покончить. Мои возражения Б. В. Варнеке были напечатаны в том же органе.341
Другой театровед и театральный постановщик, П. П. Гнедич, не ограничиваясь уже теоретическими высказываниями, сам осуществил издание «Горя от ума», дав полную волю вкусовщине и отсебятине. В 1919 г. он подготовил издание «Горя от ума»,342 в предуведомлении к которому было сказано: «Настоящий текст комедии представляет собой воспроизведение издания Академии наук 1913 года, причем внесены изменения, особенно в знаках препинания, в таком количестве: в первом акте — 410; во втором — 355; в третьем — 390; в четвертом — 420. Итого, настоящее издание отличается от академического 1575 поправками. В конце книги приложен ряд примечаний, объясняющих причины изменения текста того или другого стиха, а также предложены некоторые варианты».
Тысяча пятьсот семьдесят пять «поправок» — это так небывало много, что совершенно ясно: «театральный» текст П. П. Гнедича отнюдь не является «воспроизведением» издания Академии наук. Редакция П. П. Гнедича — явление своеобразное, и редактор академического издания ни в какой мере не может разделять ответственность за него с П. П. Гнедичем. А так как академическое издание является воспроизведением подлинного текста А. С. Грибоедова, то полторы тысячи «поправок» Гнедича направлены и против Грибоедова. Применяя недопустимый прием, П. П. Гнедич пишет: «академическое издание уводит со сцены одну Софью», «академическое издание пишет», «Академия поставила» и т. д., хотя П. П. Гнедич должен был бы знать, что все это делает не Академия, а сам Грибоедов. В этом легко убедиться, наводя справки в печатных изданиях трех грибоедовских рукописей и в приложенных к ним факсимильных снимках, или непосредственно по подлинникам в архивах. Однако три драгоценные рукописи «Горя от ума» П. П. Гнедич пренебрежительно называет «рукописями, просмотренными автором», или «воспроизведенными писарским почерком», хотя критик обязан был знать, что Музейная рукопись есть подлинный автограф Грибоедова, что Жандровская рукопись вся тщательно выправлена рукой Грибоедова и в ней имеются целые страницы, писанные самим автором. Много раз Гнедич упоминает «Румянцевскую рукопись», которой не существует.
При такой неосведомленности и небрежности П. П. Гнедич усердно создает свои полторы тысячи «поправок», искажающих подлинный текст «Горя от ума». Основания для этого — чисто субъективные и вкусовые. Например: «Академическое издание в первом монологе Фамусова вместо „все они с прискорбьем вспоминают — пишет „прискорбно“. Думаю, что первое лучше», — заявляет П. П. Гнедич. Почему лучше, — не поясняет, но вносит «поправку» — вопреки всем трем грибоедовским рукописям. Знаменитый монолог Чацкого «А судьи кто?» стоил драматургу огромного труда. Он дошел до нас в четырех последовательных редакциях; окончательная разработана более полно, она обширнее, стройнее, яснее. Но Гнедичу она не нравится, и он зачеркивает ее первую половину и вставляет кусок из первоначальной редакции.