— Хотели узнать, не пора ли искать нового работодателя, раз тебя посадят за решетку, — угрюмо пояснила Ева.
— Ч-что он-ни хот-тели? — продрогший Пьетр звучно лязгал зубами.
— Что хотели, то и получили, — Ян отвернулся, сунув руки в карманы. — Тебя дочки не заждались?
— Я хотел только убедиться…
Ян не дослушав, зашагал прочь. Ветер подхватил и унес остаток фразы. И звуки шагов он тоже скрадывал сразу же, поэтому Ян не сразу заметил, что идет не один. За ним по пятам следовала насупленная Ева.
— Что тебе?
Она остановилась так же резко, уставилась на Яна глазищами, которые в темноте замерцали по-кошачьи зеленым. А потом негромко произнесла:
— Я утром не только твой телефон нашла.
Ян молчал выжидающе. Она слегка улыбнулась краешком бледных губ. Глаза разгорались все ярче.
— Я пошла по твоему следу до самого Замка. Я видела ее.
— Кого? — голос предательски упал до хрипа, хотя, казалось бы, теперь-то уж скрывать нечего.
— Девочку.
— Обращалась бы в полицию.
— Пришлось потратить немало времени, чтобы убить все твои следы и замести свои… — словно и не заметив Яновой реплики, продолжала Ева. — Но как оказалось, старалась я напрасно. Как они вышли на тебя?
— Нас видел ее брат. Да я и сам подставился, — Ян не стал отпираться. Потом невольно поинтересовался: — Ты прятала следы? Зачем?
— Я привыкла к городу, — хмыкнула она. — Не хочется переезжать. А если тебя посадят, то и нам не поздоровится… — Ева помолчала, потом недовольно добавила: — К тому же я знаю, что не ты ее убил. Ты, конечно, тот еще монстр, но не убийца. Там пахло чужим… Не знаю. Собаки такой след не возьмут, а для меня он слишком странен… Изломанный какой-то. Думаю, это он разбил тебе голову.
— Запах?
— Не смешно. Там был кто-то еще, и он убил бедную девочку.
Наверное, день оказался слишком длинным и тяжелым. И привычная защита дала трещину. Слова неконтролируемо стремились наружу. Неприятные, как рвота.
— Может быть, — кивнул Ян мрачно. — Только все равно это я ее погубил.
— Как?
— Я с ней разговаривал.
Ева мельком иронично усмехнулась, обнажив заострившиеся клыки:
— Ну, вынуждена признать, что на некоторых экзальтированных особ ты производишь сильное впечатление, но я бы не стала преувеличивать его убойный эффект.
— Я сломал ее проклятие и ушел. Она осталась без защиты.
— Как это?
— Оно вернулось к ней. В другом облике.
— Чушь. Не ты ее убил, а та тварь, что шла за вами. У тебя мало своих грехов, чтобы взваливать на себя еще и чужие? Не вздумай ныть. Иди лучше выспись.
Это было что-то новое… Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Не ясно, что видела Ева, но в ее мерцающих, изумрудных без тени желтизны глазах царила спокойная уверенность.
— Ева, — произнес Ян медленно и с чувством, — если я тебе улыбнусь, то дай мне в нос.
— С радостью, — немедленно согласилась она. — Это все?
— Хотелось бы мне так думать.
* * *
Деревьев на Ольховой улице немного, а ольха и вовсе растет единственная, как раз возле дома номер восемь. Старое, кряжистое дерево подрагивало узловатыми ветвями и сыпало легкой взвесью листвы. Стоило приблизиться, как оно застыло неподвижно, внимательно уставившись на Яна.
— Привет, — произнес он, проходя мимо.
В сплетении ветвей обозначилось шевеление. Дерево дрогнуло, словно здоровенная птица, теряя еще несколько перьев-листьев.
— Добрый в-вечер, — с запинкой донеслось из гущи ветвей.
Скосив глаз, Ян разглядел Инека Пустеца, худого стриженого парнишку лет двенадцати, который угнездился на ольхе. А если он там, то значит… Все верно. Дом был полон напряжения, как перекаленного стекла. Тронь — разлетится крошевом ранящих осколков. Пока царила хрупкая тишина, но темноту словно прошивала колючая проволока отзвучавшей брани. И еще к привычному запаху сгоревшей можжевельника примешивалась вонь перегара.
— Ты! — донеслось глухо сквозь закрытые двери на хозяйскую половину. — Ты всю жизнь мне испоганила!
Ну вот. Конец перемирию…
— Гадина склизкая! Гадюка старая! Все из-за тебя! — язык пьяного хозяина дома уже заметно заплетался, так что слова не столько звучали, сколько угадывались.
Но прожившим в этом доме не один год, подсказок не требовалось. Ни Аглае, ни Инеку. Ни Яну.
Послышался звон разбитой посуды. Ян сделал было шаг к дверям, но за звоном ничего не последовало. Скорее всего пьяница сбил посуду со стола. Да и какое ему дело? И без того хлопот хватает, и голова трещит…
Словно в ответ послышался грохот и коротко вскрикнула женщина.
С другой стороны, отличный повод сорвать раздражение! Ян развернулся и с силой стукнул кулаком в дверь.
— Кого еще несет? — отозвалось хриплое и невнятное. — Н-ну? — в дверях появился пошатывающийся Рамон Пустец собственной персоной. В вытянутых на коленях спортивных штанах, с совершенно осоловевшим взглядом и в облаке клубящегося перегара такой насыщенности, что поднеси спичку — полыхнет.
Мгновение он тупо таращился на Яна, надменно выпятив губу и выкатив тощую грудь, вдруг узнал и сдулся. Глаза пьянчуги слегка прояснились, а хребет распрямился:
— А! Гос-сподин Хмельн! Шумим мы? Ну так щас потише будет, вы не серчайте…
Из-за спины мужа показалась бледная Аглая Пустец.
— У нас все хорошо, господин Хмельн. Вы уж простите, — она осторожно оттеснила супруга, впившегося в распахнутую дверь корявыми пальцами.
Рамон поддался не сразу — дверь служила ему опорой, — но все же отклеился и убрел вглубь дома.
— Вам не нужна помощь? — спросил Ян устало.
— Нет-нет, у нас все хорошо, — повторила Аглая, усердно поворачиваясь к гостю теперь уже другим боком, чтобы Ян не заметил разодранный рукав халата.
Вот так обитатели дома номер восемь на Ольховой продуктивно общаются. Боком. С самого удачного на данный момент ракурса. Потому что остальное показывать чужим не следует.
— Я постараюсь, чтобы он не шумел.
— Послушайте, если вам…
— Нет, нет, — она не позволила закончить. — Не беспокойтесь, у нас все нормально.
Что еще можно сделать? Ян всего лишь постоялец, а не служба психологической поддержки. Остается только развернуться и сделать вид, что все и впрямь хорошо.
— Господин Хмельн! — Аглая, торопливо оглянувшись, выскользнула в холл, забыв о разодранном рукаве. На предплечье, выше запястья отчетливо проступал покрасневший отпечаток руки. — Вы Инека там на улице не видели?
— Сидит на дереве.
Она с явным облегчением кивнула и скрылась на своей половине кошмара. А Ян продолжил путь к своей. Снизу донеслось приглушенное, но явственное негодование Рамона:
— Чего приперся? Думает, самый умный? Нос дерет! Да кто он такой? Поселился тут на моей шее, жизнь мою грызет и что-то о себе воображает!..
Ян зажмурился на мгновение, пережидая вспышку лютой неприязни. Почувствовал, как вновь пришли в движение незримые силы, непокорные его воле. Криво усмехнулся, принимая очередное поражение… Не можешь научиться безразличию, а значит, тот, кого ты не выносишь, завтра даже не вспомнит про похмелье. Счастливчик.
* * *
…Часы в комнате отбили семь раз. Обе стрелки смотрели в стороны, рассекая циферблат надвое. Что за часы, а? Бьют семь, показывают без пятнадцати три, а за окном часов десять. Или одиннадцать?
В углу тлел зеленью ночной светильник. Ян не помнил, чтобы включал его, но какая, в принципе, разница? Пакет с ужином, купленным по дороге, упал на пол, да там и остался. Закрыв глаза, Ян с блаженным выдохом повалился на диван. Не раздеваясь, не думая, прижавшись к шерстяному пледу щекой.
…Ступени, ступени, ступени… По спирали вверх. Туда, где горгульи, горбясь, держат на каменных спинах крышу Колокольни. Молчит, покачиваясь и тускло поблескивая желтым краем, колокол без языка. Между пестрыми камнями затекла темная, густая кровь, а рядом сжалось хрупкое тело в светлом платье. Висок рдеет глубокой раной, волосы слиплись. В широко открытых пустых глазах дрожат тени.…
«Я здес-сь… здес-сь…» — шипит тьма. Тьма резко пахнет мускусом.
Из тягучего, насыщенного сна Яна выдернули, словно из топи. Запах мускуса никуда не делся. Как и мерное, едва слышное шуршание, сводящее с ума своей непрерывной монотонностью. Словно ползла увесистая змея длиной в тысячу шагов.
Темнота выродилась в зыбкие, обманные предутренние сумерки. Сероватый свет лился во все окна, наполняя пространство туманной дымкой. В углу болотным огоньком мерцал забытый светильник. Прямо напротив дивана в кресле расположился худощавый человек и, не мигая, смотрел на Яна огромными желтыми глазами с вертикальным зрачком.
Ян рывком сел.
Человек немедленно заговорил, не размыкая длинного, почти безгубого рта:
— Приветс-с-ствую тебя, Изменяющий.
Странное чувство — перед Яном сидит человек, а все равно кажется, что вокруг дивана обвил кольца чудовищных размеров полоз. Дернешься — тяжелая спираль вмиг затянется.
— Приветствую, Змеиный царь.
— Долгая ночь с-сегодня. Долгая и холодная. С-с-скоро зима, время с-сна и с-с-смерти. Нынеш-шняя ночь должна была с-стать с-счас-стливой. Ночью с-свадьбы. Ночью обещания будущей жизни…
Ян молчал. Змей не сводил с него прозрачных, золотых глаз. Взгляд его был страшен в своем безжалостном холоде. Не за соболезнованиями он явился.
— Теперь моя невес-с-ста мертва.
— Она просила о помощи, — облизнув губы, ответил Ян. И добавил хмуро: — Я не жалею о том, что совершил. Жалею, что это так кончилось.
— Ты думаешь, она была бы нес-счастна с-с нами?
— Она так считала. Она боялась.
— Вс-се невес-сты с-страшатс-ся с-с-свадьбы.
— Не все.
Змей не шевельнулся, но по комнате потекло мерное, долгое шуршание, словно невидимые кольца начали сложный танец. Воздух сильнее запах мускусом и листвой.
Удивительно, но отвратительным сидящий напротив визитер, не казался даже Яну. Иным, пугающим, но не мерзким. Было в нем нечто чужеродное, но при этом по человеческим меркам он мог считаться привлекательным — большеглазый, с точеным аристократическим лицом, хорошо сложенный.