"Молодец, - отметил Ленин, - разумная мысль. Вздуют беднягу в его ЦК: "никакой легальщины, мы - партия конспираторов".
Потом выступал меньшевик, говорил о необходимости координации работы всех партий в борьбе за демократизацию России.
- Не отказываясь от наших партийных установок, мы должны все вместе думать о будущем.
"Общее будущее с октябристами? - сразу же отметил Ленин. - Какая, право, безответственность, здесь собрались рабочие, а не лоббисты".
- Мы должны привлекать всех желающих сотрудничать с Советами, всех без исключения, любого члена общества, если только намерения, с которыми к нам идут, искренни.
"А как вы проверите "искренность" намерений? Как можно в Совет звать в с е х? Звать можно только тех, кто представляет интересы класса!"
Потом говорил еще один кадет, снова уповал на объединение "культурных слоев" для "закрепления достигнутого в революционном процессе". Его сменил беспартийный, из недоучившихся, резко требовал отменить входные билеты в императорские театры.
Потом бабахнул либерал - из т е о р е т и к о в:
- Граждане! Безответственность многих выступавших ораторов ярче всего проявляется в том, что они обходят практическую осуществимость народовластия через "революционное правительство" или через Советы. Можно ли мечтать об этом? Да, мечтать можно, но провести в жизнь нельзя! Либеральная интеллигенция, крестьянство, пролетариат - революционны, но революционная кооперация трех этих элементов под флагом вооруженного восстания невозможна, немыслима! Из каких же тогда элементов может возникнуть та новая власть, о которой не устают твердить революционные партии и особенно большевистская фракция? Чем могла бы оказаться такая власть? Диктатурой пролетариата? Да разве можно говорить об этом в России?! Ее смоет волна контрреволюции!
Это выступление Ленин записал целиком, напрягся - вот оно, начало с х л е с т а, повод к выяснению позиций, к размежеванию. Однако слова не просил, внимательно слушал бойкого меньшевика - тот, возражая по существу вопроса о власти, по форме извинялся перед либералом, повторяя все время как заклинание: "Предыдущий оратор должен понять!" Он дискутировал, цеплялся за слова либерала, увещевал, а надобно бить, наотмашь бить!
Ленин выступил перед закрытием заседания, когда в зале прибавилось рабочих - наступало время окончания первой смены, восемь вечера; несмотря на то что работать начинали в шесть, но шли из цехов не домой, сюда шли.
- Граждане, - сказал Ленин, - я хочу остановить ваше внимание на трех вопросах. Первое: Советы рабочих депутатов прямо-таки не имеют права позволять себе роскошь выслушивать расплывчатые, неконкретные, зыбкие предложения, а таких сегодня было предостаточно. Советы рабочих депутатов не имеют права ш и к о в а т ь, дозволяя ораторам говорить чуть не по полчаса! Говорить надо по делу, конкретно, с предложением, сформулированным четко и ясно, иначе Советы превратятся в дискуссионный клуб, где собираются люди, которым нечего делать! Председатель - не украшение, но рабочая единица, организующая или - точнее помогающая организовать отлаженную работу! Слишком много славословия, слишком много б е з о т в е т с т в е н н о с т и! Выступавший здесь представитель радикальных кругов изложил с предельной отчетливостью - столь в общем-то редкой для них - сущность либерально-буржуазной точки зрения. Ошибки рассуждения нашего оратора так наглядны, что на них стоит указать, спорить нет смысла. Ранее кадеты утверждали, что вооруженная борьба народа в России невозможна, теперь они соглашаются, что эта борьба - реальность. Значит, восстание возможно, но недоказуем наперед его успех. При чем же тогда "смоет контрреволюция"?! Революции без контрреволюции не бывает и быть не может. Разве мы не видим каждодневно, как даже манифест "17 октября" смывает контрреволюционной волною?! Но разве эта волна контрреволюции доказывает н е ж и з н е н н о с т ь вполне легальных конституционных требований?! Как быть? Прекращать борьбу за проведение этих конституционно-демократических требований в жизнь?! Вопрос, следовательно, не в том, будет ли контрреволюция, а в том, кто - после долгих и полных превратностей судьбы битв - окажется победителем. "Все на выборы в Думу!" Все? Да разве?! Если бы - "все"! Выборов в Думу хотят помещики - они не желают революционной борьбы, они свое получили после опубликования манифеста. Выборов хотят буржуа - они тоже получили свое. Для них Дума - поле выгодных с д е л о к! А мы на сделки не шли и не пойдем. "Все на выборы"?! Это же бессмыслица - выборы на основании несуществующего избирательного права в несуществующий парламент! Советы рабочих депутатов были избраны по "полицейским" законным формам, но мы-то знаем, что над ними занесен топор, нам-то известно, что правительство со дня на день готовит разгром всех Советов депутатов! Это лишний раз подтверждает нашу позицию: нельзя доверять лжеконституционализму! Революционное самоуправление непрочно без победы революционных сил, без к а р д и н а л ь н о й победы. Беспартийная организация может дополнить, но никогда не заменит прочной боевой организации победившего пролетариата, стоящего на партийной позиции. Нам нужны пушки для борьбы. Но разве нарисованная на картоне пушка - одно и то же, что пушка настоящая?! Советам, следовательно, нужна постоянная пружина партийной организации. Советам нужна пушка!
Рабочие зааплодировали, истосковались по ч е т к о м у, страх как надоело слушать г л а г о л ы.
- Второе, - продолжал Ленин. - Здесь кто-то требовал разоружить полицию, блокировать Зимний и захватить редакции газет. Благие пожелания! Вполне р-революционные прожекты! Об этом, однако, не говорить надо! Это надо - если позволяют обстоятельства - планировать и проводить в жизнь! А здесь, сейчас, на открытом заседании, происходит в ы б а л т ы в а н и е! Кому это на руку? Рабочим? Весьма сомнительно, чтобы это было на руку организованному пролетариату. Восстание - наука, а истинная наука требует тишины и, ежели хотите, словесной скромности! А вот по поводу ста тысяч петербургских безработных, выброшенных хозяевами на улицу, отчего-то никто из выступавших не говорил! Совестятся, что ли? Или считают это слишком з а з е м л е н н ы м в о п р о с о м? Что сделала городская Дума, болтающая о демократии, Для того, чтобы помочь рабочим?! Пусть мне ответят! Им нечего отвечать, они, наши страдающие либералы, палец о палец не ударили, чтобы помочь пролетариям. Пенять им придется на себя. Совет рабочих депутатов в ы в е д е т с окраин сто тысяч рабочих, и они потребуют от "народной", в высшей мере либеральной, очень страшно для Витте говорящей Думы средств, с в о р о в а н н ы х хозяевами у рабочих!
В зале зааплодировали пуще.
- И, наконец, третье. В ответ на забастовки, возникающие то здесь, то там, хозяева объявили локаут, закрыли заводы, рассчитали рабочих. Что ж, пусть. Но неужели мы смиримся? Нет и еще раз нет!
На локаут буржуазии, на локаут правительства пришло время ответить рабочим локаутом, закрыть ворота для хозяев, взять управление в свои руки! Я уложил свое выступление в четыре минуты. Это пока все, товарищи.
Рабочие зашушукались:
- Кто это? Кто? Кто это, а?
Ленин на свое место возвращаться не стал, наверняка есть в зале филеры. Поехал в меблированные комнаты "Вена". Там внизу был ресторанчик, вечером должны были собраться Богданов, Луначарский, Румянцев, Красин, Лядов и Литвинов, надо было готовиться к съезду: без плана восстания, без науки восстания дальше нельзя, ко всему решающему следует готовиться загодя. 20
Собрание ложи масонов проводили теперь у постели графа Балашова - издатель и банкир лежал при смерти, понимая отчетливо, что жить ему осталось недолго; брат милосердия, приезжавший из военно-морского госпиталя шесть раз на дню со шприцем, проболтал прислуге, что у старого барина гнойная опухоль в легких, скоро начнет выхаркивать кровь, а там и помрет с криком. Поэтому в глазах челяди - когда входили в кабинет графа - была жалость, та особая, всепрощающая, милостивая жалость, которая присуща только крестьянам, а Балашов всю челядь из Пермской губернии привез, из своего имения; при том, что на горожан с т а в и л, окружал себя мужиками, полагая, что только те помнят прошлое, лучину помнят, побор и зуботычину старосты, а потому наделены чувством преданной благодарности к тому, кто дал ч и с т у ю жизнь в столице.
Балашов лежал на подушках одетый, в сюртуке; подушки были обтянуты тигровыми шкурами, на этом мрачном желто-черном фоне не так был заметен землистый цвет его лица и черные круги под глазами.
Вел собрание адвокат Александр Федорович Веженский, для всех в ложе очевидный преемник графа.
- Братья, следует обсудить новые сведения. Касаются они двух ведущих ныне тем: аграрного вопроса и займа, - сказал он.
- Прежде чем начнем, - проговорил Балашов, с трудом подняв иссохшую руку, - я бы хотел в двух словах остановиться на положении в Царском Селе, братья. Там - худо. Государь окружен людьми настроения, людьми, черпающими надежду в примерах нашего патриархального прошлого. То, что являет собою Трепов, самый вроде бы верный паладин государя, это прошлый день, братья, это вчерашняя Россия. Если уж ему Витте кажется либералом - куда дальше? Но дни Витте, думаю, сочтены, и поэтому надобно сейчас нам подумать, кто возглавит новый кабинет.
- Столыпин, - ответил Веженский сразу же.
Братья переглянулись: фамилия была новой, слышали про молодого губернатора разное; впрочем, во всех разговорах выделяли главное: Столыпин умел д е р ж а т ь.
- Столыпин недавно сказал, - продолжил Веженский, - что ставить следует на сильных и трезвых, а не на пьяных и слабых. Он уже раза три эту фразу повторял - программная фраза, ждет общественной реакции. Он обещает взять в кулак поляков, татарву, евреев, потийских грузин, латышей. Как нам откликнуться вот в чем вопрос?
- Мы ж еще не похоронили Витте, - улыбнулся генерал Половский.