Единственный спасенный в день переворота генерала Катано источник новой энергии, давшей возможность Зайсту совершить скачок в развитии, свято хранился свободными жителями и был символом надежды на избавление от ненавистного гнета. Никто не осмеливался напитаться энергией витано, хотя каждому давала она бессмертную жизнь. Девиз свободных граждан гласил: «Или все, или никто!»
Генерал Катано не раз пытался захватить сосуд, понимая, что, пока хоть один источник витано в руках восставших, борьба не завершена. Спасая энергию, жертвовали собой храбрейшие из храбрейших. Теперь витано должен был напоить энергией вождя повстанцев для последнего решающего штурма.
Рамирес осторожно прикоснулся к крышке сосуда. Шифратор сработал на иммунограмму, предохранительный чехол открылся. Яркий свет расправил мрачные морщины руин храма Народоправия. С любопытством Мак-Левуд всматривался в живительный луч. Никогда ранеё не видел он этой легендарной силы. Среди вольных граждан часто нараспев повторяли предания о магическом мерцании витано, ранеё равными порциями распределяемого среди жителей планеты. За обладание этой энергией боролись и погибали. Теперь граждане сознательно отдавали витано своим лидерам, весь, без остатка.
— Смелей, Мак-Левуд! — подбодрил Рамирес молодого воина, погружая руки в витано.
Осторожно, боясь обжечься, опустил ладони в сосуд Конор и — ощутил приятное покалывание в подушечках пальцев. Силой сразу же переполнилось тело, появилось ощущение, что нет предела всесокрушающей энергии напряженных мышц.
Сосуд опустел. Древний обычай, знакомый любому жителю Зайста требовал, чтобы те, кто разделил витано, стали братьями по энергии. Ладонь в ладонь, глаза в глаза. Обменявшись порциями чудотворного луча «кровники» получали бессмертие.
Рамирес уже поднял руки, Мак-Левуд колебался какое-то мгновение. Лучистый заряд молнией переходил от одного к другому, причудливо извивался, рвался к породившим его звездам, заставляя учащенно биться сердца.
— Древняя сила Возрождения объединила нас. Теперь мы одно целое, мы едины.
Сжав кулак, Рамирес нараспев трижды повторил старинное заклинание. Как младший по возрасту, Мак-Левуд ответил: «Спасибо, учитель», — и почувствовав на миг неотъемную тяжесть ответственности, которая теперь лежала у него на плечах, растерянно спросил:
— С чего мы начнем?
— Не мы, а ты! — голос Рамиреса был отрезвляюще суров.
Мак-Левуд отогнал сомнения и уверенно повернулся к напряженно ожидавшим его решения свободным гражданам Зайста:
— Мы начнем с генерала Катано! Завтра с рассветом будем штурмовать арсенал и энергохранилище.
Доклады генералу Катано о ходе сражения с повстанцами час от часу становились оптимистичнее: атаку на хранилище сосудов с витано в предместьях столицы отбили к двенадцати часам дня, войска генерала полностью окружили противника и вели планомерное стягивание железного кольца. Несмотря на очевидное поражение и бесперспективность дальнейшей борьбы, повстанцы держались. Дело доходило до рукопашных схваток, тогда правительственные войска вынуждены были отступать под защиту орудий. Мечами свободные граждане орудовали удивительно искусно. Они словно не искали спасения, не пытались прорваться к темнеющим на горизонте громадинам гор, а с достоинством умирали под прицельным огнем стянутых в район боя многочисленных батарей.
Посланца с донесением о полной победе генерал Катано встретил, сделав два шага вперед, — честь неслыханная для курьера. Диктатор, гордый своим полководческим талантом, внимательно выслушал сообщение о горах трупов и толпах пленных, пропустил мимо ушей сведения о потерях и, не услышав главного, гневно напомнил:
— Мне нужен Мак-Левуд!
Неизвестно почему, но требование испугало курьера. Офицер запнулся, покраснел, замычал нечто нечленораздельное. От вспышки гнева легкого на расправу генерала офицера выручил Ренто, любимец диктатора, прибывший с поля боя в изодранном мундире, в пятнах крови и копоти, но тщательно выбритый и причесанный. Влетев в кабинет, он заверил генерала, что лично осмотрел убитых, и вождей повстанцев среди них не обнаружил. Скореё всего, Горец и Рамирес в числе пленных, часть из которых изувечена, многие еще не пришли в себя. Вскоре всё будут приведены в чувство и допрошены.
Услышав, что Мак-Левуд не убит, диктатор более спокойным тоном приказал:
— Найдите его и еще того, которого зовут Рамирес.
Ренто похлопал курьера по плечу:
— Слыхал, дружище? Ну, дуй к полковнику…
Офицер замялся и уже на выходе повернулся, бросил в спину уходящим диктатору и его фавориту:
— Что прикажете сделать с остальными?
Курьер оправился от замешательства и готов был рыть землю, чтобы спасти свою репутацию.
Катано с удивлением взглянул на офицера и равнодушно пожал плечами:
— Убейте их. Да, лучше отрубите остальным головы.
Вечером после недолгой процедуры просмотра сводок о состоянии дел на окончательно приведенной в повиновение планете генерал Катано решил поговорить с вождями повстанцев. Часов шесть назад они были опознаны и доставлены во дворец. В комнатах № 69 и 70, специально подготовленных для содержания важных пленников, их уже допросили следователи. Они добивались ответа только на два вопроса: кто у восставших отвечал за сохранность витано и где сейчас находится сосуд? Оба предводителя, не сговариваясь, взяли ответственность на себя и указали место, где спрятан контейнер. Посланные отряды обнаружили сосуд для витано — но пустой.
Когда об этом узнал Катано, он задумался и приказал привести обоих пленников в свой серпентарий. Два часа Мак-Левуд и Рамирес сидели связанными в шипящей и свистящей полутьме гигантского змеепитомника, а у генерала всё не было свободной минуты, чтобы осмотреть своих главных врагов. Наконец Катано выкроил пару мгновении из своего сверхплотного графика работы.
Зайдя в серпентарий, диктатор первым делом собственноручно принялся кормить голодных змей, потом направился к бассейну своей любимицы — водяной кобры но кличке Льета. На знакомое постукивание она подплыла к желобку кормления, привычно ткнулась в ладонь генерала. Катано нежно достал змею из воды, погладил по упругой коже — и, будто что-то вспомнив, обернулся к вождям повстанцев. Указывая на притихшую Льету, диктатор проронил:
— В собственной среде так всё мертво, ничто не двинулось…
Действительно, смертоносная змея в его руках не делала ни малейшей попытки вырваться, соскользнуть в холодную воду бассейна. Льета, привыкшая к жарким водоемам экваториальной области Зайста, жадно ловила тепло рук диктатора.
— Может, они просто ждут…
Реплику Мак-Левуда Катано оценил по достоинству. Он любил, когда его мысли ловили на лету. «всё же этот малый не глуп, надо отдать ему должное», — подумал он.
— Ждут чего?
Горец, твердо глядя в глаза диктатору, недрогнувшим голосом ответил:
— Ждут, когда вы нам отрубите головы.
Ответил за себя и за Рамиреса, и тот легким кивком головы выразил готовность умереть вместе с Мак-Левудом.
Именно такого ответа опасался генерал. Во время боя Катано обратил внимание на необычное поведение повстанцев, изменивших своей тактике засад и неожиданных нападений на небольшие гарнизоны правительственных войск. Агентура успела передать предупреждение, что на последнем собрании свободные избрали нового вождя — Мак-Левуда. Сопоставляя два факта, Катано еще до получения протоколов официальных допросов пленных обдумывал сложную ситуацию, в которую его ставила бессмертность Рамиреса и Мак-Левуда. Сообщение поисковых отрядов, что сосуд витано пуст, не было для генерала неожиданным. Его худшие предположения оправдались.
Древние книги говорили: «И будут два бессмертных вождя после прихода нового, и умрет один. Но один сильнеё двух и даст свободу». Пророчество еще недавно казалось фантастическим, но ведь большая часть его уже осуществилась. Явился вождь, огненноглазый и длинноволосый — и стало два вождя, и оба бессмертны.
Катано охотно срубил бы головы врагам, но он отлично помнил священное правило Зайста, правило поединка бессмертных: только равный с равным, вождь с вождем. Нарушения кодекса чести на планете не прощали никому. Казни одного из вождей — на следующий день восстанет вся планета. Как можно тверже диктатор произнес:
— Возможно, но завтра предстоит другой выбор.
Катано со злостью свернул шею любимице Льете. Желваки на его лице заиграли, пальцами генерал выдавил тело змеи из упругой кожи и, бросив труп к ногам повстанцев, вышел. Через минуту в серпентарий ворвались охранники и растащили вождей повстанцев по их комнатам.
Встретились Мак-Левуд и Рамирес уже на суде, через пять дней. Под конвоем обоих ввели в амфитеатр Главной правовой палаты. За столом, покрытым черным бархатом, восседал известный каждому жителю Зайста своей жестокостью Верховный судья Ренфул. Ренфул, мелкий обрюзгший брюнет, с трудом таскал свои 115 рудей жира по бесконечным заседаниям, раздавая направо и налево смертные приговоры. Пятерых его помощников ни Рамирес, ни Мак-Левуд раньше не видели.
Подсудимых заставили натянуть на себя «кафтаны позора», и заседание правовой палаты началось. Обычно тусклый взгляд Ренфула на этот раз выражал настороженное внимание. Высказанные вчера вечером пожелания Катано Верховный судья выслушал со всем возможным почтением, но так и не понял, что от него требуется. Очевидно было одно: стандартная смертная казнь генерала не устроит. Опасаясь возможных юридических заминок, Ренфул гнал процедуру суда с курьерской скоростью, осторожно обходя возникающие сложные ситуации.
Лишь однажды пауза затянулась. Ренто, вызванный в качестве свидетеля обвинения, в запале рассказа о том, сколько солдат накрошил мечом горец, пока он, Ренто, не сразился с грозным великаном и не отрубил ему голову, стал требовать смертной казни для Конора. Из показаний предыдущих свидетелей следовало, что Мак-Левуда оглушил близкий разрыв снаряда, и поединка вроде бы не было. Ренфул попытался уточнить, откуда на плечах Мак-Левуда вновь появилась голова. Ренто не давал сбить себя с толку: «Наверное, опять выросла».