— Хорошо, я могу это понять. Наверное. Но почему вы столь уверены, что подход к делу посла и адмирала ошибочен? — Она подняла ладонь, расставив длинные, тонкие пальцы. — Да-да, капитан! Я знаю, что оба они полные задницы, но это не значит, что они не компетентны.
Она нервно улыбнулась своему гостю.
— Простите за выражение. Я знаю, что слишком много ругаюсь. Не могу с собой совладать. Это идет со времен, когда я была ребенком и была вынуждена посещать чопорные частные школы. Может быть поэтому я настолько бунтарка. — Она прогарцевала обратно к креслу и плюхнулась в него. — Во всяком случае так сказал психолог моих родителей. Лично я же считаю всё это полным дерьмом.
Разглядывая и слушая леди Кэтрин, Антон был потрясен тем, насколько её речь по стилю соответствовала движениям. Быстрая, взрывная, с минимумом уважения к грамматике. Эффект усиливали широкий рот и выразительные голубые глаза, а также грива вьющихся светлых волос. Единственной не вызывающей чертой лица женщины выглядел курносый нос, смотрящийся как глухонемой в оживленной деревне. А, невзирая на титул и деньги, лицо леди Кэтрин принадлежало поселянке, не графине. Вплоть до облупившегося на солнце носа. Разумеется, при её чрезвычайно бледной коже в этом вряд ли было что-то удивительное. Однако большинство мантикорских аристократок в первую очередь сочли бы перспективу риска обгореть на солнце унизительной. Антон подозревал, что с леди Кэтрин это мелкое унижение случалось часто и оставлялось безо всякого внимания.
Достаточно странно, но флотский офицер счел общее впечатление весьма очаровательным. Он пришел сюда неохотно, ведомый исключительно нуждой, и ожидая, что графиня ему придется ему не по душе. Как и все грифонские горцы, Антон Зилвицкий не переносил аристократию вообще, и представителей её левого крыла в особенности. И никто из мантикорской аристократии не был левее леди Кэтрин Монтень. Даже упертые прогрессисты, вроде леди Декруа, считали ее “безответственной утописткой”. Графиня Нового Киева, ультра-доктринарный лидер Либеральной партии, однажды в Палате Лордов отреклась от её слов, как от “опасной демагогии”.
Возможно, пришла ему в голову причудливая мысль, это оттого, что в отношениях с женщинами его привлекали противоположности. Его погибшая жена физически ни в малейшей степени не напоминала леди Кэтрин. Хелен была невысокой, смуглокожей и слегка полногрудой. Впрочем, в идеологическом смысле корреляций было больше. Хелен, что необычно для флотского офицера, в основном поддерживала прогрессистов — но только до определенного момента и всегда с крайне правых позиций. В том же, что касалось Флота, она всегда была настолько чистым центристом, насколько только возможно. И уж конечно её никогда не обвиняли — как с леди Кэтрин случалось бессчетное множество раз — в связях с опасными и склонными к насилию радикалами. Но, как и леди Кэтрин, Хелен излучала бурную энергию. И, хотя она редко срывалась на ругательства, Хелен точно также выражала свое мнение прямо и решительно.
Что было совсем не похоже на Антона, который всегда старался — и практически всегда в этом преуспевал — плотно и тщательно контролировать свои мысли и действия. Прозвище, которым его наградила жена, было Старина Каменнолицый. Даже его дочь, человек перед которым Антон раскрывался, поддразнивала его по этому поводу. Иногда она называла его Суровым Папочкой. Или просто Ледышкой.
В тех редких случаях, когда он задумывался на эту тему, Антон приписывал эти черты своей личности грифонскому воспитанию. Психологи Флота, при регулярных осмотрах, предлагали бесконечно более сложное объяснение. Антон не мог следовать их аргументации отчасти потому, что она излагалась на ужасающем жаргоне, столь излюбленном психологами, но в основном…
Потому, что считал это полным дерьмом.
Но вслух он этого не произнес, а просто дружелюбно улыбнулся леди Кэтрин.
— Я не против, мэм. Выражайтесь как пожелаете.
Он положил руки на колени. Его ладони, как и тело и лицо, были грубыми и угловатыми.
— Но, говорю вам, посол и адмирал, и всё стадо кабинетных советников по разведке адмирала Юнга… — он не смог удержаться: — … представляют собой полное дерьмо.
Всякие следы юмора улетучились.
— Моя дочь была похищена не хевами. Или, если всё-таки ими, значит это какой-то одиночка, действующий совершенно вне официальных рамок. К тому же, любитель.
Леди Кэтрин нахмурилась.
— Как вы можете быть в этом столь уверены? Требования, которые похитители выдвинули вам в обмен на безопасность дочери…
Антон сделал резкое движение пальцами, не отрывая самих ладоней от коленей. По-своему, этот жест также был взрывным.
— Не имеют смысла. Как минимум по трем причинам. Прежде всего, требования были оставлены у меня в квартире. Написанными , верите или нет, на листе бумаги.
Видя, что графиня хмурится, Антон понял, что ему придется дать развернутое объяснение.
— Мэм, ни один полевой агент, находящийся в здравом уме, не оставит на месте преступления подобной физической улики. Они бы связались со мной посредством электроники, тем или иным способом. Даже оставляя в стороне тот факт, что записка является признаваемой судом уликой, на ней практически невозможно не оставить каких-либо следов. То, как современное судебно-криминалистическое оборудование — а у них здесь оно ничуть не хуже используемого мантикорской полицией — способно выжимать информацию из любого физического объекта, к которому кто-либо прикасался, чертовски похоже на магию.
Он залез в карман и вынул оттуда маленький плоский пакет.
— Так уж получилось, что, хотя полиция Чикаго официально не занимается этим делом, у меня там нашлись личные контакты. Один из них позаботился, чтобы записка прошла полное исследование. Как другие улики, э-э, добытые мной. Результаты на этом диске.
Антон похлопал пакетом по колену.
— Но пока отложим это. Сперва позвольте мне закончить мысль.
Он отогнул указательный палец на левой руке.
— Итак, это причина номер раз. Люди, похитившие мою дочь, не были профессиональными хевенитскими агентами и не следовали приказам таких агентов. Разве только то были кабинетные гении, а не настоящие полевые агенты.
Антон вдобавок к указательному отогнул средний палец.
— Причина номер два. Сама акция — похищение , во имя Господа — совершенно не окупается предполагаемым результатом. Верно, я — офицер разведки флота, но моя специальность — техническая экспертиза. До того, как мою жену убили, я работал на верфи. После того…
Он сделал короткую паузу, справляясь с эмоциями.
— После того я перевелся в Разведывательное Управление Флота. — Еще одна пауза. — Полагаю, мне хотелось сделать что-то, что напрямую ударит по хевам. Однако, в отличие от Хелен, я не настолько силен в тактике, чтобы питать надежды дослужиться до командного поста. Так что разведка казалась наилучшим выбором.
Леди Кэтрин склонила голову к плечу. В жесте было нечто неуловимо пытливое. Антон счел что понял причину и, если так, немного изумился её проницательности, уныло улыбнулся и запустил пятерню в свою грубую шевелюру.
— Да, знаю. “Сколько бочек даст тебе твоё отмщение, капитан Ахав?”
Она ответила на улыбку своей, широкой и лучезарной. Глаза её сощурились от удовольствия.
— Браво! — воскликнула она. — Твердолобый грифонский горец, способный цитировать древнюю классику. Спорю, вы этому научились, чтобы сбивать спесь с мантикорского дворянства.
При всей серьезности его цели, и при всем тщательно сдерживаемом страхе за свою дочь, Антон не смог удержаться от смеха. Хотя бы от смешка.
— Только поначалу, леди Кэтрин! Со временем я начал получать удовольствие от самой классики.
Но юмор померк. Здесь тоже крылась болевая точка. Именно его жена Хелен — мантикорка из “приличного общества”, хотя и не дворянка — познакомила Антона с “Моби Диком”. Честно говоря, не потому, что увлекалась классической литературой, а просто потому, что разделяла общее для многих офицеров мантикорского флота увлечение произведениями о море. Среди них твердо лидировало мнение, что лучшим автором всех времен был Джозеф Конрад; меньшинство, хотя и достаточно заметное, отдавало сей титул Патрику О’Брайену.
Он вернулся мыслями в настоящее.
— Суть, леди Кэтрин, в том, что я просто не знаю ничего достаточно ценного для хевов, что окупило бы подобное преступление.
— Они — жестокие ублюдки, — заявила графиня. — Особенно эти садисты из Госбезопасности. Я бы этих громил со счетов не сбрасывала.
И снова графиня удивила Антона. Большинство либералов и прогрессистов, которых он встречал, особенно аристократов, были склонны к преуменьшению или даже некоторому оправданию ужасов хевенитского режима при помощи изрядного количества левацкого жаргона. Как будто тирания переставала быть тиранией, если к термину добавить несколько определений.
Он помотал головой.
— Это к делу не относится. Они могут быть достаточно жестоки — в ГБ безусловно достаточно жестоки — но…
Антон не удержался еще от одного смешка. Какая перемена ролей!
— Леди Кэтрин, меня вряд ли можно назвать апологетом хевов, но я также не кретин. Как бы отвратителен ни был режим, они все-таки не сказочные великаны-людоеды из детской книжки. В этом просто нет нужды . Во всяком случае достаточной. — Он подался вперед, поясняя. — Меня сюда послали отслеживать передачи технологии от Солнечной Лиги Народной Республике Хевен. Благодаря техническому образованию я могу видеть смысл в информации там, где большинство специалистов разведки… — он заколебался. — А, черт, давайте уж называть нас “шпионами”, почему нет?
Графиня улыбнулась; Антон продолжил:
— Где большинство шпионов не смогут. Но суть моей работы в том, чтобы выведывать секреты врага, а не охранять наши собственные. Так зачем хевам идти на такую крайность, как похищение моей дочери, чтобы вырвать у меня информацию, которая уже у них есть? Не то, чтобы им был нужен я, чтобы рассказать