Затем, когда он увидел улыбку на лице гражданина полковника, глаза Виктора расширились.
— Что-то происходит. Что?
Кевин покачал головой.
— Точно не знаю. Но Жиронд только что позвонил мне и сказал, что штаб-квартира “Рабсилы” внезапно среди ночи пришла в движение. Суетятся как муравьи. Ставлю, черт побери, почти что угодно на то, что схема Дюркхейма только что начала расползаться по швам.
Сбытый с толку, Виктор помотал головой.
— Гражданин майор Жиронд? Он служит в ГБ, почему он позвонил тебе? И вообще, почему он следит за мезанцами? Дюркхейм назначил его…
Он захлопнул рот, практически со стуком. Кевин улыбнулся и присел на карточный стол.
— Правильно, парень, — проворчал он. — Помни: карта не есть территория. Досье не есть человек.
Виктор, в свою очередь, проворчал одну из собственных максим Кевина:
— Нет ничего легче, чем переманеврировать любителя маневрировать.
— Именно, — сказал Кевин. Взгляд его обратился к единственному окну комнаты. Это было маленькое окошко; запачканное так, как было возможно только в дешевой гостинице в Петле. Сквозь него совершенно ничего не было видно, что было не последней из причин, по которым Кевин настоял на гостинице в Петле. Когда из окна нельзя выглянуть наружу, через него нельзя и заглянуть внутрь. По крайней мере без специального оборудования.
Конечно, в подразделении ГБ дислоцированном на Земле было такое оборудование — в достатке. Но оно находилось под контролем выделенного офицера ГБ и не могло быть использовано без его разрешения. Так уж получилось, что этим офицером был некий гражданин майор Жиронд.
— Доллар против пончика, — вслух подумал Кевин, — что девчонка сбежала. Не могу придумать другой причины того, чтобы штаб-квартира “Рабсилы” так переполошилась. Во всяком случае не посреди ночи.
Виктор снова был сбит с толка.
— Что такое “доллар”? А “пончик”?
— Не бери в голову, парень, — ответил Кевин, тряхнув головой. — Ты готов?
Классические аллюзии могли быть недоступны Виктору, но не последний вопрос. Мгновенно, его лицо стало словно высечено из камня. Твердое, жесткое, неподатливое как гранит.
К этому моменту Джинни лежала приподнявшись на локте и опустив щеку на ладонь руки. Она с восхищением уставилась на лицо Виктора.
— Тебе когда-нибудь говорили, что из тебя бы вышла прекрасная модель для плаката, агитирующего вступать в ряды ГБ?
Остроумие Джинни обычно оставляло Виктора в смущении и растерянности. Но не на этот раз.
Твердый, жесткий, неподатливый как гранит.
Дюркхейма разбудил настойчивый звонок коммуникатора. Про себя он проклял идиотов-мезанцев, настолько беспечных, чтобы звонить ему прямо домой. Коммуникатор, конечно, был специальным устройством, снабженным скремблером. Тем не менее…
Однако на эти проклятья он потратил не более нескольких секунд. Вскоре у него появился другой повод проклинать мезанцев — и на этот раз вслух.
— Чего вы ожидали — слабоумные! — используя Кощеев? Не могу поверить, что кто-то оказался достаточно глуп, чтобы считать…
Но он не позволил себе слишком долго заниматься этим бесполезным занятием. Во-первых, мезанец на другом конце линии связи отнесся к его вспышке с безразличием. Во-вторых, сам Дюркхейм всегда понимал, что его план слишком сложен, чтобы быть уверенным в успехе. Поэтому, с самого начала, он разработал аварийный выход.
Закончив разговор с мезанцем, Дюркхейм около часа провел уставившись в потолок своей спальни. Включить свет он не потрудился. Темнота помогала ему в концентрации внимания, а он тщательно обдумывал каждый из предстоящих ему шагов.
Затем, придя к выводу, что всё сработает, он даже смог поспать. Недолго, к сожалению. Проблема была не в том, что Дюркхейм не мог заснуть, — с этим у него никогда не было проблем, — а просто в том, что ему пришлось переставить будильник на более раннее время. Надо было явиться на работу с первыми лучами солнца, чтобы успеть всё подготовить.
Хелен не понадобилось много времени, чтобы найти логово неудачно напавшей на неё троицы, даже двигаясь с максимальной осторожностью. Это место находилось менее чем в ста метрах, сразу за поворотом канала.
Она потратила пять минут на его изучение, прежде чем красться дальше. Это было именно “логово” — жилище больше подходящее животному, чем человеку. Постройка, подпирающая наклонную стену канала, напомнила ей птичье гнездо. Сделанное очень большой и очень небрежной птицей. Лачуга — даже этот термин был для неё слишком хорош — была собрана из разнообразных кусков и обломков, скрепленных набором проволок и веревок. Высоты ей, в самом высоком месте, не хватило бы, чтобы выпрямится даже невысокому взрослому. От стены до стены было не больше четырех с половиной метров. С её стороны отверстий не было, поэтому Хелен предположила, что каков бы ни был вход в неё, он был с другой стороны.
Она колебалась, но не очень долго. Вода подходила к концу, то же самое, достаточно вскоре, должно было случится с пищей. В лачуге могло что-то найтись, как бы непрезентабельно оно ни было. Кроме того, у неё не было другого выхода, кроме как идти дальше — если только она не хотела повернуть обратно, навстречу похитителям — и она вполне могла исследовать хижину по дороге.
Приняв решение, она подбежала к лачуге. Быстро и почти бесшумно. Если внутри затаились ещё люди, она не видела причины давать им предупреждение больше неизбежного. Она была уверена, что справится с одним или двумя. Если их больше — убежит.
Но в лачуге не оказалось ни одного человека, представлявшего для неё опасность. Вместо того, она обнаружила нечто неимоверно более опасное — моральную дилемму.
Мальчику, на её взгляд, было, скорее всего, не больше двенадцати. Трудно было сказать, поскольку под лохмотьями были сплошные синяки и торчащие от истощения кости. Девочка была, вероятно, одного с Хелен возраста, но определить это было ещё труднее, несмотря на то, что одежды на ней вообще не было. Она была не столько покрыта синяками, сколько казалась одним сплошным синяком.
Хелен откинула грязное одеяло и провела быстрый осмотр. При этом, несмотря на краткость осмотра, он был одновременно тщательным и довольно квалифицированным. Её отец в своё время проследил, чтобы Хелен научилась оказывать первую помощь.
Закончив осмотр, и несмотря на понимание, что жизнь её только что изрядно усложнилась, Хелен почувствовала облегчение. По правде говоря, неимоверное облегчение. Меньше получаса назад, впервые в жизни, она убила человека. Несмотря на концентрацию на собственном затруднительном положении, какая-то часть души Хелен с тех пор без умолку вопила. Теперь она замолкла. Замолкла и успокоилась. Если кто-то из людей и заслуживал смерти, так те трое.
Когда Хелен вошла в лачугу, мальчик тихо вжался в стену и уставился на неё громадными как блюдца глазами. В конце концов он заговорил:
— Ты не будешь бить мою сестру, правда? — прошептал он. Взгляд его светлых глаз переместился на избитую фигуру, лежавшую на тюфяке. Девочка была в сознании, но смотрела на Хелен через щелки прикрытых глаз, как будто её слепило солнце. — Не думаю, что Берри сможет выдержать больше.
Он начал плакать.
— Я не знаю, сколько мы здесь. Кажется вечность, с тех пор, как они поймали нас. Мы просто искали еду. Мы не собирались красть её у них, честно. Я пытался объяснить им.
Хелен услышала, как девочка что-то прошептала и наклонилась к неё.
— Уходи, — прозвучали слова. — Они скоро вернуться.
Хелен помотала головой.
— Они мертвы. Я убила их.
Глаза девочки распахнулись.
— Врешь, — прошептала она. — Зачем ты врешь?
Хелен взглянула на мальчика.
— Как тебя зовут?
— Ларенс. Обычно меня называют Ларсом.
Хелен отрывисто кивнула.
— Пройди по каналу, Ларс. — Она указала направление. — Туда. Сразу за поворотом.
Он колебался не больше нескольких секунд. Затем, прошмыгнув как мышка, он выскочил из лачуги. Пока Хелен ждала его возвращения, она сделала что смогла, чтобы помочь Берри. Смогла она немногое, только найти немного еды и обтереть с неё грязь самой чистой тряпкой, какая только нашлась. К счастью, хотя пищи было немного, воды в бутылках было достаточно, чтобы часть её можно было использовать, чтобы намочить тряпку.
В процессе, за исключением шипения, когда Хелен задевала особо болезненный участок, Берри хранила молчание. Девочка была очевидно слаба, но главный страх Хелен — что пострадал её разум — вскоре оказался несостоятельным. Как могла, учитывая её состояние, Берри старалась помочь, двигая конечностями и туловищем, подставляя их тряпке.
Однако не вызывало сомнения, что девочка была не в состоянии идти. Хелен задалась вопросом, что заставило Ларса так задержаться. Но пока ждала его, начала искать из чего можно было бы сделать носилки. Или, по крайней мере, волокушу — она не была уверена, что Ларс окажется достаточно силен, чтобы удержать носилки.
— Что ты делаешь? — прошептала Берри, видя как Хелен разбирает часть лачуги. Та нашла два прута, которые на её взгляд могли послужить основой. Хелен не представляла, что они представляли собой раньше, и даже из чего были сделаны. Из какого-то искусственного материала, который она не распознала. Но при том, что они были немного гибче, чем она бы предпочла, пруты были примерно подходящей длины и Хелен сочла — понадеялась — их достаточно прочными.
— Нам придется уходить отсюда, — объяснила Хелен. — За мной погоня. Люди не лучше тех трёх. Даже хуже, наверное.
Новость заставила Берри сесть. Как минимум попытаться. Необходимое усилие было для неё чрезмерным. Но, опять-таки, это служило доказательством того, что её сознание работает нормально.
— Если ты — с Ларсом — сможешь протащить меня где-то две сотни метров, там будет переход в другой канал. И дальше — не далеко — ещё один. Он ведет вверх, а потом вниз. Это будет трудно. Я постараюсь идти, но скорее всего меня придется нести. Но если доберёмся, там будет прекрасное место, чтобы спрятаться.