Почему? По многим причинам…
В обществе, где столь важную роль играет клан, — прерогативы клана не менее важны.
Мастера Тартана помогают установить кровное родство — или свершить кровную месть. Или заключить свадьбу. Или определить главного наследника из нескольких претендентов.
Иногда после консультации с ними разгорается война. Иногда — война затухает.
Не одного и не двух мастеров обошли Конан с Дунканом. Вернее, Дункан с Конаном.
И каждому из них задавали вопрос:
— Знаешь?
И каждый, внимательно осмотрев плед и юбку-килт, снятые с убитого, отвечал:
— Нет…
Конечно, не все так просто было. С ходу к мастеру не явишься, с порога вопрос не задашь… Во всяком случае, к настоящему Мастеру. А ненастоящий…
Зачем он нужен, ненастоящий?
И приходилось участвовать в застольях, пить, не пьянея, эль, виски и красное вино. Пить — и похваливать, даже если вкус этого пойла выворачивал наизнанку.
Потому что изготовлялось оно по клановым рецептам. А к клану Мастера нельзя проявить неуважение…
Иногда приходилось и иные услуги оказывать клану Мастера. Или семье Мастера. Или даже — ему самому (но это — реже всего).
Услуги…
Самыми разными они бывали. От неведомой ранее горцам песни или метко сказанного слова, которое будут вспоминать, смакуя, несколько поколений клана, — до столь же меткого удара клинка, направленного на одного из тех, кого клан или сам Мастер считает своим врагом.
Или — лихого налета на вражеские земли. С поджогом замков, угоном стад…
Или…
Многими способами можно отплатить Мастеру за то, чтобы проявил он свое искусство. Лишь одним нельзя отплатить.
Нельзя — деньгами…
Не примет Мастер Тартана ни золото, ни серебро. Впрочем, как и любой другой из Мастеров…
Посмей предложить плату — бросит монеты в лицо. И окончится на этом весь разговор. Навсегда.
Поэтому много времени, много сил и труда уходит каждый раз на то, чтобы задать вопрос:
— Знаешь?
И получить ответ:
— Нет!
Говорили в старину: упорство важнее силы, важнее страсти, важнее отваги…
20
К счастью, — и сил, и тем более времени достаточно у бессмертных.
Однако, если они вершат свои дела в обыденном миру, — надлежит им примеряться к законам этого мира. Мир же сей — не вечен есть!
Нельзя до бесконечности откладывать месть. Иначе и мстить будет некому…
И вновь думал Конан, поглядывая на своего ученика: ученик ли он ему теперь? Не слишком ли дорогой ценой удалось пробудить в нем интерес к жизни?
Нельзя жить только желанием мести. Никак нельзя. Не жизнь это…
А если Путь не является жизнью — пускай даже смертью он тоже не является, — каждый, кто идет по этому Пути, рано или поздно становится носителем темной Силы.
И скорее рано, чем поздно…
Что ж, с этим, по крайней мере, можно бороться. Во всяком случае — можно попробовать…
Одного нельзя Учителю: бросить своего ученика. Потому что он все-таки всегда остается учеником.
Даже если он сам этого не осознает. Даже если не просто не осознает, а впрямую отказывается от соединяющих их уз…
Более того: и тогда нельзя, когда Учитель сам рад бы от этих уз отказаться…
Но не рвутся в этом мире такие узы…
Вот отчего всегда в ответе Учитель за ученика. И ученик за Учителя — тоже.
Трижды уже жухла трава, облетали листья, и склоны холмов покрывались белым пушистым одеялом. Ни разу за это время не ночевали Конан и Дункан под одной крышей два раза.
Конечно, за исключением тех случаев, когда приходилось им надолго задерживаться в ожидании, когда можно будет просить совета у очередного знатока старинных узоров…
Но ни разу на вопрос «Знаешь?» они не услышали «Да!».
Наконец, когда наступила четвертая осень, задан был этот вопрос последнему из хайлендских Мастеров Тартана.
И он тоже ответил:
— Нет!
И опустились при этом известии плечи одного из Мак-Лаудов: оборвалась последняя нить. Напрасны были их поиски!
А другой Мак-Лауд глубоко вздохнул, и во вздохе этом облегчение смешалось с тревогой.
Облегчение — потому что теперь можно будет свернуть с выбранной его учеником дороги, которая — в том не было сомнений у Конана — была дорогой ложной. Тревога же…
Тревожило: удастся ли заставить Дункана свернуть? Не слишком ли свыкся он с этой дорогой?
А если и удастся — то как поставить его на Путь? Трудное это дело… Рамирес сумел сделать это с Конаном быстро — даже не за годы, а за месяцы. Но это — Рамирес. И это — с Конаном…
В сущности, то, что происходило между ними, не долго оставалось односторонним обучением. Очень скоро Конан стал помогать Рамиресу в познании Силы с тем же мастерством, с каким Рамирес помогал ему.
Конан в свое время — в той, прошлой жизни — тоже сумел быстрее поставить Дункана на Путь.
Вот именно — в прошлой жизни… Тогда куда более страшный рубец остался на теле Дункана. Душа же его — рубцов не имела…
Поэтому, хотя не в силах был Дункан помочь Конану, — но и не мешал, по крайней мере…
Конечно, Путь идет сквозь нас, — поэтому не можем мы не идти по Пути, даже если искренне заблуждаемся на этот счет.
Но ведь и идти можно по-разному.
Осознанно — и не осознанно, словно в бреду или во сне. Медленно — или быстро…
Наконец — вперед или назад…
Правду сказано: Путь каждому из нас определен изначально, задолго до нашего рождения или рождения этого мира.
Но не меньшей правдой будет и другое: каждый из нас свободен на этом Пути. Свободен в праве выбора…
Ибо лишь несведущему может показаться, что Путь — это прямая…
Для того, чтобы описать его форму, не придуманы еще слова в человеческой речи. Да и форма его непостоянна — если вообще можно ее назвать формой.
Достаточно сказать лишь одно: много вариантов имеет Путь. И даже если в целом светел он, — можно найти на нем и темные участки.
Обратное — тоже верно…
И лишь от тебя одного зависит: выберешь ты Свет — или Тьму. День — или ночь.
Будешь ты Крагером или…
Впрочем, довольно об этом. Все равно не понять это смертному.
Тем же, кто понял, — нет нужды в объяснении…
Говорили в старину: если поешь о победе, — не смей умолчать и о поражении.
21
Но на сей раз не удовольствовался Мастер тем, что сказал «нет». Знал он, что на него — последняя надежда. Не утаили это от него.
Именно поэтому первый и единственный из всех Мастеров Тартана — именно оттого первый, что был он последним по счету, — дал им совет.
Сказал он:
— Ведомо мне: есть еще один Мастер Тартана. Говорил мой отец — нет ему равных…
(Произнеся это — зубами скрипнул. Нелегко говорить «нет ему равных» про другого…
Впрочем, про себя такое — и вовсе нельзя говорить. Пусть люди скажут!).
— Кто это, о Тидир? — воскликнул Дункан, ибо Тидир было имя Мастера.
И надежда зажглась в глазах Дункана. А зрачки Конана полыхнули совсем иным огнем…
Помедлил Тидир, глядя в пол, едва ли не сокрушаясь о сказанном. Но раз уж сделал один шаг — надо и второй сделать.
— Имя его — Этерскел. Из клана Фуадов он родом…
— Где найти нам его, о Тидир? — голос Дункана дрогнул, когда задавал он этот вопрос.
Кажется, Тидир усмехнулся, но не разобрать — углы его рта были прикрыты седыми усами.
— Его — уже нигде, наверное…
— Почему? — и вновь дрогнул голос Дункана.
На сей раз уже не было сомнения: усмехался Тидир. Торжество и горечь были в его усмешке одновременно.
— Плохо слушаешь, юноша. Очень плохо. Я сказал — отец мне это говорил. Во время отца моего, Глуинделла, это было. А мои волосы уже густо присыпаны серебром. И нет в живых Глуинделла больше лет, чем ты и твой спутник на свете живете, юноша!
— Ты еще не знаешь срока моей жизни, старик… — пробормотал Конан.
(Впрочем, он все-таки не сказал этого — по крайней мере, вслух не сказал).
Тишина надолго повисла под крышей дома, зацепившись за потолочную балку, растекаясь по стенам.
— Значит…
— Вот именно. Это значит как раз то самое!
И снова торжество и горечь проявились на лице старого Тидира.
Не была эта горечь тенью зависти. Как раз наоборот.
Далеким отпрыском зависти было именно торжество. Ясно ведь: коль скоро так, то давно оставил этот мир Этерскел Мак-Фуад.
А стало быть — нет сейчас под солнцем человека, который бы разбирался в Тартане много лучше, чем Тидир ап Глуинделл!
(Прочие Мастера — не в счет… Все они примерно одинаковы по силам и все сознают это. Кто-то лучше знает одно, кто-то другое лучше знает…
Но ни про кого нельзя сказать — «нет ему равных!»).
Отчего же горечь?
А вот именно оттого, что такое высокое мастерство кануло в Лету…
Но снова заговорил Тидир, сын Глуинделла:
— Да, сам Этерскел уже не жив, конечно. Но ведь и я — не с рождения науку тартана знал…
— Ты хочешь сказать… — и вновь надежда колыхнулась в глубине глаз Дункана. А глаза Конана — вновь сверкнули предостерегающе.
— Не знаю… Я не знаю, был ли у Этерскела сын. А теперь, возможно, уже и внук. Не ведомо мне и то, оказался ли наследник этого Мастера — а тем более наследник его наследника — способным усвоить науку чтения по ткани. Но если оказался…
И исчезло с лица Тидира торжество. Но зато и горечь — тоже исчезла.
Вот что сказал Тидир ап Глуинделл, Мастер Тартана. Сделал главное — возродил надежду.
А еще, кроме этого, было сказано многое и о многом.
Например, сказано было, что вскоре после рождения Тидира клан Мак-Фуадов был начисто вырезан в одной из межродовых войн. И будто бы лишь двоих пощадили: самого Этерскела, как признанного Мастера, и еще одного, имя которого не сохранила память.
Мастером Меча был тот, второй из уцелевших…
(Редкое это богатство — два Мастера в одном клане! И не менее редкое дело, — чтобы имя одного из них не осталось в памяти!).
Будто бы, не найдя себе места в Хайленде, в Лоуленд удалились они оба, в равнинную Шотландию. К королевскому двору. В Эдинбург.