Роб что-то проворчал, пытаясь оттащить ее от обрыва. Поскольку Алана сопротивлялась, он укусил ее за шею, и она завизжала – скорее от удивления, чем от боли. Заметив, что Роб слишком увлекся, пытаясь сорвать с нее платье, и перестав думать о самозащите, Алана ударила его головой в лицо. Он громко выругался и поморщился от боли, однако не отпустил девушку. Она решила ударить его в пах и приподняла колено для замаха. Разбойник заметил ее движение, но слишком поздно – Алана изо всех сил въехала ему ногой между ног. Он заорал и рухнул на землю.
Однако триумф Аланы длился недолго. В следующее мгновение она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Взмахнув руками, она попыталась остановить падение и удержаться на краю обрыва, однако у нее ничего не получилось – Алана покатилась вниз по каменистому склону. Она громко закричала, ударившись обо что-то затылком, и, уже проваливаясь во тьму, услышала вопль, похожий на рев разъяренного зверя.
Грегор проснулся, лениво потянулся и осмотрелся в поисках Аланы. Не увидев ее, нахмурился. Решив, что она могла выйти на несколько минут по нужде, он оделся и тоже вышел из домика. И только после того, как он успел накормить коня, умыться и развести огонь, он начал волноваться. По нужде так долго не ходят. Когда же к нему подошел Шарлемань и уселся рядом. Грегор не на шутку встревожился. Если бы Алана вышла ненадолго, она бы и кота выпустила.
Грегор вздохнул и сказал себе, что похож сейчас на старую кумушку. Действительно, что страшного могло произойти с Аланой? Ведь она столько времени одна бродила по лесу, когда ставила ловушки на кроликов и ловила рыбу. И разве он, Грегор, иногда не чувствовал себя бесполезным из-за того, что она сама прекрасно могла о себе позаботиться?
И все же Гоуэны ее схватили, напомнил себе Грегор, вытаскивая из вещевого мешка овсяную лепешку на меду. Но ведь и его Гоуэнам удалось схватить, хотя он, Грегор, гораздо сильнее любого из них. И еще был случай с гадюкой. Конечно, такое с каждым может случиться, но этот случай лишь подтверждал ту истину, что вокруг немало опасностей, от которых в одиночку не защититься. К тому же существуют опасности, которые исходят от людей…
То и дело поглядывая на дверь, Грегор взвешивал доводы за и против того, чтобы отправляться на поиски Аланы. Вполне вероятно, что ничего страшного не произошло. Она могла отлучиться, чтобы порыбачить в ручье, что протекал неподалеку от хижины, или пойти поставить силки на кролика. Хотя вода в горной речушке, должно быть, холодна как лед, Алана, возможно, захотела искупаться. Существовало множество причин ее отсутствия в хижине. Подумаешь, она разочаровала его, не оказавшись рядом, чтобы улыбкой приветствовать его пробуждение! Стоит ли из-за этого поднимать шум? Можно представить, каким дураком он будет выглядеть, если отправится ее искать.
– Плевать, – пробормотал Грегор и встал, потянувшись за мечом. – Не могу освободиться от ощущения, что что-то здесь не так. – Он выругался сквозь зубы, сообразив, что разговаривает с котом. – Эта девчонка сводит меня с ума. Я говорю с котом и трясусь над ней, как курица над цыпленком. Она не права, и я ей прямо об этом скажу. Не должна она удирать одна. Можно подумать, мы в раю живем, и ей ничего не грозит.
Шарлемань мяукнул, словно соглашаясь, и Грегор, криво усмехнувшись, вышел из хижины. Ему пришлось быстро прикрыть за собой дверь, чтобы кот не отправился за ним следом. «Какое странное животное, – подумал Грегор. – Неужели кот что-то понимает из моих речей? А если понимает, то что именно? Может, он чувствует, что моя женщина срочно нуждается в помощи?»
«Моя женщина», – мысленно повторил Грегор, и решил, что ему нравится, как это звучит. Слово «моя» дарило ему чувство удовлетворения. Правда, он испытывал некоторое удовлетворение и тогда, когда собирался жениться на Мейвис, но это удовлетворение было скорее от того, что мог заполучить надел земли и стать обладателем увесистого кошелька. А с Аланой ему все равно, что он за нее получит. Он был бы счастлив стать ее мужем даже в том случае, если бы она принесла ему в приданое только своего кота. Сегодня они должны добраться до Скаргласа, если им ничего не помешает, и он сразу начнет распутывать отношения с Керрами, то есть с родичами Мейвис. Конечно, все будет не так-то просто, и это займет некоторое время, но лишь потому, что придется вести себя с Мейвис полюбезнее. Но слишком много времени тратить на любезности он не собирался. Как только с недоразумением будет покончено, он открыто объявит Алану своей женщиной и уговорит ее остаться с ним и стать его женой. Но сначала придется поговорить с Керрами.
То, как Алана вела себя несколько часов назад, давало ему уверенность в том, что она захочет стать его женой – даже если ему нечего ей предложить, кроме самого себя. Ни одна женщина не станет делать этого с мужчиной с такой нежностью и страстью, если он ей безразличен. Каждый ее поцелуй, каждая ласка говорили о глубине того чувства, что она к нему испытывала.
Грегор внезапно понял: он хочет, чтобы она испытывала к нему нечто большее, чем привязанность или желание; он хотел, чтобы она его по-настоящему полюбила. Наверное, ему не следовало рассчитывать на ее любовь, если сам он не торопился дать имя тому чувству, что к ней испытывал, но он действительно хотел ее любви. Он будет заботиться о ней, дарить ей удовольствие и детей, и он никогда не предаст ее с другой женщиной. Неужели ей этого мало?
Внутренний голос журил его – мол, он, Грегор, лицемерил. Да, пожалуй, лицемерил. Но что же с того? Как бы Эван и Сигимор ни были счастливы в браке, как бы ни демонстрировали хорошее отношение к своим женам, даже они не говорили о любви. Грегор видел немало примеров того, что чувство это заставляет людей ужасно страдать. И еще это чувство будит в душе что-то настолько пронзительное и болезненное, с чем ему, Грегору, не хотелось иметь дела.
У речушки, что они вчера перешли вброд, Грегор Алану не увидел. Разглядывая примятую траву на берегу, он понял, что она тут была, но потом ушла. Куда?
Тут внимание его привлекли какие-то крики в отдалении, и Грегор взглянул в ту сторону, где за тонкими стволами деревьев проглядывала поляна. Вначале ему показалось, что он стал свидетелем сцены охоты, но ни косули, ни оленя не увидел. И вдруг, увидев Алану, он понял, что охотятся на нее. У него не было сомнений в том, что с ней собирались сделать после поимки, и кровь закипела в его жилах при мысли о том, что к Алане может прикоснуться кто-то чужой.
Увидев, что ее повалили на землю, он едва справился с желанием броситься на разбойников, размахивая мечом. Грегор знал: такой поступок будет иметь один результат – его убьют, а Алана достанется победителям. Трудно было соблюдать осторожность, глядя, как тот, что сбил Алану с ног, перевернул ее на спину и ударил по лицу. Но он понимал, что только хитростью можно одолеть врагов в столь неравном бою.
Грегор облегченно вздохнул, когда увидел, что Алана высвободилась, но увы – облегчение было недолгим. Теперь, когда он смог подобраться к ним поближе, он видел, что «охотники» медленно загоняют ее в ловушку, окружают. И даже с немалого расстояния Грегор увидел, что у Аланы нет выхода, что ей спастись не удастся. Он до боли прикусил губу, чтобы не крикнуть ей что-нибудь ободряющее. Как бы ни хотелось ему изрубить на куски тех, кто напал на нее, он заставлял себя выжидать, воспользовавшись тем, что все участники «охоты» внимательно наблюдали за происходящим и забыли об осторожности. Он был горд за свою Алану – она отважно боролась и умело защищалась. Но тут… Его сковал леденящий ужас, когда он увидел, что Алана, оступившись на краю обрыва, полетела вниз. Грегор беспомощно наблюдал за происходящим. И воцарившаяся тишина была для него страшнее самой смерти.
Услышав рев, полный боли и гнева, Грегор понял, что этот рев исходил от него. Он бросился к тем, кто стоял у края обрыва, бросился, уже не думая о том, что идет один на семерых. Казалось, он обезумел от ярости и горя. Убить, убить, убить! Убить тех, кто отнял у него Алану!
Краем глаза Грегор успел заметить, что всадники, увидев его, умчались прочь – должно быть, решили, что он привел с собой подмогу. Так что теперь против него остались пятеро. Но вместо того чтобы обрадоваться этому обстоятельству, Грегор еще больше разозлился – он жаждал крови всех этих негодяев.
Один из разбойников тут же пал от меча Грегора, двое в панике бросились бежать, и теперь против него были только двое. Хотя отец его навлек на свое многочисленное потомство немало бед, кое-что хорошее он все же сделал для своих сыновей – научил их драться, и драться умело. Грегор не сомневался в том, что справится с противниками. Он только должен был решить: убить их быстро – или дать помучиться.
Но голос рассудка воззвал к нему, напомнив, что Алана, возможно, не погибла, и Грегор остановился на первом варианте – решил убить их побыстрее. Пусть шансы остаться в живых при падении с такой высоты были не слишком велики, он не мог оставить тело Аланы на дне оврага. Хотя, конечно же, он очень надеялся, что она жива и ей лишь требуется срочная помощь.
Шагнув к негодяю, ставшему виновником падения Аланы, Грегор всадил ему меч в живот. И тотчас же прикончил ударом в сердце. Повернувшись ко второму врагу, он увидел, что по лицу его стекают ручейки пота. Но Грегор слишком торопился к Алане, чтобы медлить, и быстро избавил мерзавца от мучительного страха, поразив в самое сердце.
Осмотревшись, дабы убедиться, что трусы на лошадях, оставившие своих друзей умирать, не вернулись, Грегор подошел к краю обрыва. Он не смог сдержать крика боли, увидев Алану, лежавшую на дне оврага. Она не двигалась, но Грегор запретил себе думать о худшем. «Она просто без сознания, – сказал он себе. – Сейчас она придет в себя, и все будет по-прежнему».
Грегор вытер меч о килт одного из убитых, зачехлил оружие и стал осторожно спускаться по каменистому склону. Оказавшись на дне оврага, он какое-то время просто смотрел на Алану, боясь прикоснуться к ней и обнаружить, что она мертва. Поборов страх, он опустился рядом с ней на колени. Заметив, что грудь ее вздымается и опадает, Грегор почувствовал такое облегчение, что голова закружилась. Закрыв ладонями лицо и пытаясь успокоиться, он совсем не удивился тому, что ладони его стали влажными от слез. Тот краткий миг, когда он подумал, что она умерла, разрушил все барьеры, которые он так старательно выстраивал вокруг сердца, и ему ничего не оставалось, как принять истину такой, какова она есть. Эта женщина была не просто дорога ему. Она была для него всем. Она – в его сердце. Он любил ее.