— Прости… — хм, за что? Что-то я его сейчас не понимаю. — В первую нашу встречу я думал ты одна из тех, кто не чурается случайных связей, — вырисовывает узоры на моей коже, медленно подбираясь к грудям. — Я ошибся. Бабушка вот сразу поняла, что вся твоя эта веселость — защитная реакция. Я ей не поверил.
— Почаще слушайся бабушку, она дурного не скажет, — на душе становится приятно, что бабулик меня раскусила с первой встречи, это объясняет ее расположение ко мне.
— Последние годы меня только такие и окружали, которым было дело до моих денег, статуса, чем до меня самого. После развода к женщинам было предвзятое отношение, — прикусываю наволочку подушки, едва его пальцы задеваю чувствительный сосок, низ живота начинает потягивать. И сказать, что мне неприятно — не могу, мне нравится его подкат ко мне.
Переворачивает меня на спину, я смотрю сначала на его губы, потом на шею, опускаю глаза на грудь, наблюдая за капельками от воды.
— Ты просто ворвалась в мою размеренную жизнь и все на хрен снесла, очаровав дорогих мне людей, которым я доверяю, — берет за края футболки и тянет вверх. Я не сопротивляюсь. Его действия, его слова находят во мне отклик. Где-то должен же быть рядом табун единорогов с розовыми хвостами и гривой. Я хочу их увидеть.
— Ты сумасшедшая, — сомнительный комплимент, но последующий поцелуй дает понять, что сказано с нежностью. Давид дразнит. Губами. Руками. Целует каждый миллиметр обнаженной кожи. По венам медленно течет раскаленная лава, которая превращается в пульсацию между ног. Невыносимо жарко. Я приподнимаю бедра, трусь ими об Давида, он прижимается ко мне. Между нами мои пижамные штаны, его полотенце и взаимное возбуждение. Мое рвется на волю, хаотично мною управляет, его знает, как нужно действовать. Вчера такого не было.
— Боже, не могу… — шепчу, прикрывая глаза. Мне стыдно, что у меня внизу все мокро, что в висках бьется мысль о скорейшей близости, хотя муж мой еще даже не прикасался к чувственному бугорку.
— Давид… — поднимает глаза, бесстыдно смотрит, облизывая языком сосок. Я шалею. Знаю, что видит мои муки, но не спешит мне помогать. Стягивает штаны, я натягиваю на голову рядом лежащее одеяло.
— Ален? — в голосе беспокойство, опускает мои руки с головы. — Ты чего?
— Мне стыдно.
— Стыдно? Тут ничего стыдного нет.
— У меня там все мокро и жарко, — ужас, как можно разговаривать о сексе и не краснеть? У меня уши горят от смущения.
— Это хорошо, значит я тебе нравлюсь, — смотрит в глаза, пальцы трогают мои складочки, распределяя всю влагу. — Вчера я накосячил.
— Я забеременею? — паника в голосе, но через секунду успокаиваюсь.
— Нет. Я не это имел ввиду. Ты ж вчера не кайфанула, выражаясь твоим языком.
— А должна? Ведь первый раз.
— Было бы у меня побольше выдержки, было по-другому, но что случилось, то случилось. Сейчас буду исправляться.
— Обещаешь розовых пони?
— Пони? — недоуменно вскидывает брови, прекращая меня ласкать. Аж выть охота от этой пытки, сжимаю его руку ногами.
— Не тупи, пожалуйста, — усмехается на мои слова, целует так, что я цепляюсь за его плечи, двигая бедрами навстречу его пальцам. Кровь начинает бурлить, пузыриться, а в глазах мушки с пчелками летают, сейчас должно быть сладко и хорошо. Но…
— Блин…
— Как мало тебе нужно, оказывается, — его голос дробит меня на молекулы, хрипотца действует, как афродизиак. Я изнываю от нетерпения, жадно следя за темноволосой головой у себя на животе.
— Только не говори, что ты…. — я не заканчиваю свою мысль. Жмурюсь, меня бьет током, бьют такие импульсы, что выгибаюсь в пояснице, сжимая по бокам простынь. Хочу свести ноги, как-то удержать в себе распространяющийся по всему телу жар.
— Боже… Божечки…. - вчера я думала, что умираю, сейчас по-настоящему умираю, потому что не могу вздохнуть, спазм в легких, что-то внутри меня разрывается. Я кричу. Отпускаю простынь и прижимаю руки ко рту. Сердце грохает в груди так, что вот-вот выскочит из меня.
— Все хорошо, моя сладкая, все хорошо… — нежно шепчет Давид, заполняя меня теперь до отказа, до самой макушки собой. И мне не нравится ощущение презерватива.
— В следующий раз без презика, — обнимаю его за талию, приподнимаю голову, чтобы теперь самой его искушать губами, языком. Власть перехватывают, мое временное правление ликвидируют. Я подстраиваюсь под его темп, который находит во мне отклик, а темные глаза совсем чернеют. Вряд ли меня сейчас вновь сшибет волна оргазма, но Давид меняет положение моих ног.
— Я умру, — признаюсь, когда внутренняя спираль сжимается, все звенит от напряжения. Еще чуть-чуть и… Оказывает у розовых пони грива переливается на ярком солнце, которое пробивается через красочную радугу. Я глохну. Слепну. Теряюсь. Скручивающее напряжение пропадает и наступает невесомость. Кажется, что сейчас попаду в рай.
Давид целует в губы, целует, вдыхает в меня свое дыхание, возвращая меня к реальности. Я плачу. Он вытирает пальцами мои слезы, которые попадают в уши. Ничего не говорит, за это молчание я ему благодарна. Я смотрю в его глаза и вижу то, что раньше никогда в них не видела. Нежность, не просто дежурная нежность от умиления, а нежность, которая залечит твои раны, подует на твои разбитые коленки, согреет в морозы, укроет в теньке в жару. Никто на меня так не смотрел. Словно я персональная Вселенная. Только его. И мне становится страшно…. Смогу ли я жить в этой Вселенной?
— Вау! — выдают из себя, цепляя насмешливую улыбку. Давид щурится, я понимаю, что не этого он ждал, но страх впереди меня. — Вау… — повторяюсь. Моргает. И упс… Кажется, что про Вселенную это я поторопилась. Верните эту нежность назад…
Слезает с меня, встает с кровати, берет полотенце и скрывается в ванной. Блин…. Я готова тут же бежать за ним, но натягиваю до подбородка одеяло и считаю до десяти. На счет десять все должно вернуться на круги своя. Как жаль, что у меня нет цветика-самоцветика, назад бы на десять минут.
Давид выходит из ванной, идет к шкафу. Я наблюдаю за ним, прикусив язык. Не смущается, спокойно одевается, но чувствуется напряжение. В голове хоровод мыслей, каждую подбираю, состыковываю, мысленно произношу, прикидывая насколько естественно все звучит. И ничего не выдаю. Все кажется наигранным, вымученным, фальшивым.
— Ты на работу? Завтра как бы свадьба, — нужно попытаться вернуть то состояние комфортности, которое было между нами до секса. Первого и второго. Не оборачивается, застегивает рукава на рубашке.
— Я на пару часов, мне нужно подписать распоряжения, — это запланировано или только что придуманная причина уйти из дома? Логика убеждает меня в том, что это вероятнее всего правда, Давид руководитель, без него там не смеют даже дышать. Интуиция визгливо орет, что не х*я, только что нашел повод. И я склоняюсь к интуиции.
— Ужинать будем дома или выйдем куда-нибудь?
— Мне все равно, — ох ты боже мой, как же сложно. Как же мне сейчас не хватает опыта в общении со взрослыми мужчинами, у которых тараканы давно мелками в крестики-нолики не играют.
— Я планирую на этой неделе поехать к бабушке.
— Отличная идея, — радостно поддерживаю идею уехать из этого города, в идеале нам бы на необитаемый остров, чтобы понять друг друга.
— Потом в горы на два-три дня.
— На Эльбрус? В Архыз?
— Нет. В один поселок, — поворачивается, на лице ноль эмоций, в глазах штиль, никаких бурь, стихийных бедствий.
— И что мы будем делать в горах? — без понятия, чем можно заниматься вдали от цивилизации. Предполагаю, что там, наверное, даже 4g не ловит.
— Раз в год я всегда езжу к своему знакомому. Это своего рода сбежать из города, вернуться к истокам человечества, когда вокруг только горы, туманы, поля, слоны, — задумчиво смотрит перед собой, завязывая галстук. — Когда развелся с Миланой, я прожил там около месяца.
— О, тебя никто не искал?
— Там очень плохая связь. Я просто спал, ел, гулял и рисовал. На тот момент мне больше ничего не надо было.
— Ты оставил так надолго Хадю?
— О ней заботились, а мне нужно было подумать в одиночестве. Это возможно только подальше от родни, которая каждый день выносила мне мозг тем, что своим поведением, поступками позорю весь семейный род, — резко замолкает, кажется дошло, что сболтнул лишнего.
— Они не одобрили ваш развод? — у меня теплится еще маленькая надежда, что разговор продолжится, но муж замыкается.
— Изменил ведь не ты, — очень осторожно и медленно произношу свою догадку, отворачивается, сдергивает с вешалки пиджак.
— Позвони мне, когда решишь, где мы будем ужинать, я постараюсь уладить дела, как можно быстрее, — смотрит в глаза, сомневаюсь, что подойдет и поцелует перед уходом. Но ошибаюсь. И безумно радуюсь этой ошибке.
Он просто прижимается к моим губам без намека на чувства, я обхватываю руками его шею, одеяло сползает с груди, обвожу языком контуры. Не отвечает, словно целую изваяние, но не сдаюсь. Осторожно прикусываю, почти так же, как он ранее, оттягиваю губу, дразню языком. Дрогнул. Я могу сейчас говорить только через движения, прикосновения, я не готова еще анализировать наши отношения. И они изменились без нашего разрешения.
— Возможно, дома поужинать — это самая лучшая идея, — шепчу в губы, все еще держась за его шею. Проходится ладонью вдоль позвоночника, ниже не опускается.
— Ужин тогда на твоей совести, — ах, эта балдежная хрипотца, именно по ней понимаю, что корки льда, которые возникли между нами после секса, растаяли.
— Обещаю приготовить что-нибудь изысканное, — кокетничаю, карие глаза вспыхивают, наконец-то улыбается.
— Что-нибудь легкое, чтобы не нагружать желудок, завтра день обещает быть насыщенным. Мне действительно нужно идти, Алена, — целует в уголок губ, я со вздохом отпускаю его. Нужно позвонить Дине. У нее опыт есть тесного общения вот с такими брутальными мужиками. Может подскажет, как не лохануться, и поможет распутать клубок моих противоречий