— Уж конечно унесете! — сердито выкрикнула она, продолжая нестись вперед, как пушечный снаряд.
— Гиацинта, стойте!
— И не подумаю!
Он догнал её и ухватил за плечи, пытаясь остановить. Она с силой ударила его кулаком под ребра.
— Да что вы ко мне прицепились!
— Слышите? Это всадники.
Генерал, морщась от боли в боку, потащил Гиацинту в сторону ближайшего стога сена, который еще не успели убрать со скошенных полей.
— Ваша шляпа!
Горгона быстро стащила её с головы.
— У них знамена короля, — взволнованно воскликнула она. — Это помилование! Джонни зовет меня ко двору!
— Вы в этом уверены? Этим утром вас пытались убить!
— Наверняка это невеста короля узнала об амнистии и подослала ко мне убийцу.
— Уверены-уверены?
Она проводила расстроенным взглядом удаляющуюся четверку гвардейцев.
— А если это мой шанс вернуться домой? — спросила Гиацинта тоскливо. — И я его прохлопала, сидя в стогу сена рядом с облезлым неудачником.
— Облезлым? — переспросил генерал. — Да на мне шелковая рубашка!
— Мне надо узнать, что происходит — решила горгона, вставая.
— Прощайте, Гиацинта. Было приятно познакомиться с вами, — отозвался он, поудобнее разваливаясь на сене.
Раздираемая сомнениями, она снова плюхнулась рядом с ним.
— Ну может не столько приятно, столько любопытно, — продолжил размышлять вслух Трапп.
— Что мне делать, Бенедикт?
— Подождать, — ответил он.
— Подождать чего? Это гвардейцы короля!
— Кто угодно может притвориться гвардейцами короля. Мы сами сто раз так делали, когда шлялись по притонам и не хотели позорить честь мундира.
— Как вы можете сейчас говорить такие глупости? — снова вспылила она. — Господи, я идиотка, что слушаю вас! Возможно, это самая большая глупость в моей жизни!
— Что-то мне подсказывает, что не самая.
Горгона нервно засмеялась, скрещивая пальцы в замок. Её слегка потряхивало.
— Они сейчас приедут в замок, — спокойно заговорил генерал, — служанки скажут, что вы ушли в деревню. Нормальные гвардейцы расположатся в столовой и потребуют еды и вина.
Фальшивые — помчатся искать вас в деревню.
— Нет — клацнула зубами гематома: — если гвардейцы приедут и потребуют меня; то Аврора наденет мои шляпку и платье и представится мною. Таковы распоряжения.
— Вы безжалостны к своим людям, — неприятно поразился генерал.
— Не убьют же они её!
— Уверены?
— Вот вы заладили…
— Не уверены. Поэтому и оставили такие распоряжения — проверить. Гиацинта, вы чудовище.
Она вспыхнула.
— Ничего подобного не случится, вот увидите. Никто не будет убивать знатную даму, которую любит сам король. Аврора в полной безопасности.
— Их всего четверо, — вставая, вздохнул Трапп. — Оставайтесь здесь. Я вернусь за вами чуть позже.
— Я пойду с вами.
Как же она ему надоела — как будто прочно привязала себя к нему толстой веревкой, и теперь от этих пут никаким образом не избавиться.
Нужно было оставить её на дороге — в этой огромной шляпе — и пусть бы четыре всадника апокалипсиса сделали бы с ней, что захотели.
— Вы будете мне мешать.
Гиацинта сглотнула и медленно кивнула.
— Идите. Я просто…
— Они возвращаются.
— Уже? — вырвалось у неё.
В полном молчании они смотрели, как гвардейцы на полном скаку проносятся мимо и сворачивают в сторону тракта, а не в сторону деревни.
— Бегом, — Трапп схватил Гиацинту за руку и припустил к замку.
— Они не остались на обед, — закричала она; — не дали отдыха коням! Что это значит Бенедикт?
— Что их дела здесь закончены.
— Что значит — закончены?!
— Что вам, судя по всему, понадобится новая прислуга.
Пэгги и Аврора лежали в холле, головами друг к другу.
На Авроре было одно из пышных платьев Гиацинты.
— О, господи, — задыхаясь от бега, горгона вылетела во двор.
Он услышал звуки рвоты.
Глядя на тонкие струйки крови, стекающие по камню, Трапп отстраненно считал количество сегодняшних могил. Бывают же такие дни.
— Поздравляю, — сказал он, выходя к Гиацинте, — теперь вы официально мертвы. Добро пожаловать в небытие.
— Это я виновата, да? — испуганно спросила она. Пошатываясь, она добрела до колодца и опрокинула на себя ведро воды. Хрипло закашлялась.
— Они бы убили её в любом случае, — ответил Трапп, подходя ближе. Он с силой притянул окаменевшую Гиацинту к себе, с наслаждением ощущая ледяную влагу колодезной воды, стекавшую с неё. Послеобеденный зной туманил рассудок. — Они убили и Пэгги тоже, хотя в этом не было никакой нужды.
— Я не останусь в этом замке.
— Никто не останется.
Гиацинта вцепилась в его рубашку мертвой хваткой, прижалась всем своим сильным, мокрым телом. Он даже ощутил, как впиваются ему в грудь пластинки её корсета.
— Никогда в жизни, — объявила она с истерическим смешком, — меня не пытались убить дважды за день.
— Трижды, если считать больного волка.
— Еще и волк! Господи. Вы сказали, что в замке безопасно! Что у нас есть еще несколько дней!
— Я ошибся. Через несколько дней пришли бы за мной — откуда мне было знать, что сегодня придут — за вами. Паломники, буквально, тянутся друг за другом. Что интересно — заказчиков как минимум двое, уж больно разные у них исполнители. Тайный убийца с рисунком в кармане и вполне явные гвардейцы: которые не знают вас в лицо. Какая интересная у вас жизнь, Гиацинта.
Скрипнула калитка. Горгона подпрыгнула в его объятиях и обернулась.
Древняя, как иссохшее дерево, Эухения вошла во двор. Под узды она вела неброскую, но явно очень выносливую лошадку, чьи копыта были обвязаны тряпками.
— В соседней роще была, — проскрипела она, не удивившись мокрым и обнимающимся господам, — в седельных сумках только вода и хлеб. У нас были гости?
— Мы покидаем замок, — объявил Трапп.
Старуха пожевала губами, глядя на него безразличными выцветшими глазами.
Потом, накинув поводья на ограду, ушла внутрь.
— У меня от неё мурашки, — призналась Гиацинта.
— Если гвардейцы фальшивые, — генерал попытался хоть немного отодвинуть её от себя, чтобы свободно вздохнуть, — то это очень нагло. Если настоящие — то у вас огромные проблемы.
Вернулась Эухения, молча протянула Гиацинте крестьянское платье и снова ушла.
Через открытое окно Трапп услышал, как она гремит на кухне посудой, очевидно собирая им припасы в дорогу.
Горгулья душераздирающе вздохнула и отлепилась от Траппа.
— Прощайте, красивые платья, — сказала она мрачно. — Здравствуй, тряпье.
— Помочь вам с корсетом? — спросил Трапп.
Она вздрогнула и затравленно оглянулась в ту сторону, где лежали её мертвые горничные. Ужас и страдание на секунду проступили на её лице, потом гематома молча кивнула.
— Вам придется мне помочь. И мне нужно будет подняться к себе…
— Никаких драгоценностей вы с собой не возьмете, — напомнил он. — Может, только какой-нибудь скромный жемчуг для Эухении.
— У меня нет скромного жемчуга.
— Значит, вы все оставите здесь, Гиацинта.
— Лучше бы вы меня убили! — простонала она.
— О, желающих и без меня предостаточно.
Они покинули замок в легких сумерках. Эухения дремала в седле неизвестного убийцы, незнакомая в простеньком цветастом платье Гиацинта была задумчива и печальна. Вместо пышной прически и шляпки на её голове был обычный платок, а утратившие кольца и перчатки ладони казались совсем крошечными.
— Несколько дней мы проживем в соседней деревне, — сказал Трапп, — пока не будет готова наша карета. Я грум, вы моя жена, горничная.
— Отвратительно.
— Я буду называть вас Бэсси.
— Отвратительно.
— Вы все-таки обгорели, и у вас красный нос.
— Отвратительно.
— Да ну бросьте. Я думал, циркачи легко переносят лишения и трудности.
Она издала какой-то неопределенный звук.
— В четырнадцать лет стало понятно: что моя акробатическая карьера грозит перерасти в проституцию, — вдруг сказала она, видимо решив пройти до конца по пути своего низвержения из богатой семьи. — Тогда я поступила на службу к одной обедневшей аристократке. Это было в городе Пьорк. Провинциальная дыра. Прислуживала и все время училась — как держать спину и какими столовыми приборами пользоваться. Она занималась подготовкой инженю, и я вечно подглядывала и подслушивала. Я мечтала стать знатной дамой. Иногда я заводила близкие знакомства с джентльменами её круга — надо же мне было на ком-то тренироваться в искусстве обольщения… Тогда-то мы и познакомились со Стетфилдом. Мы придумали мою биографию вместе с ним. Он всё обо мне знал, мой первый муж.
— Я его недооценивал. Старикану хватило пороха жениться на уличной пройдохе и не моргнув глазом ввести её во все светские салоны.
— Взамен он получил красавицу-жену, которой хвастался напропалую. Более-менее равноценная сделка. И, кажется, эта авантюра изрядно его веселила.
— Крауч узнал о вашем прошлом?
— Крауч, — Гиацинта вздохнула, — об этом так и не узнал. Иначе он бы не требовал от меня брака… От уличных девиц требуют совсем иного, знаете.
— Только не заводите унылой шарманки о своем трудном детстве. Я наслушался вдоволь таких историй от маркитанток. Все они мечтали быть белошвейками.
Она помолчала, приглядываясь к нему.
— Вы изменились ко мне, — заметила Гиацинта прохладно. — Это из-за того, что узнали правду о моем прошлом?
Он слишком давно подозревал что-то такое, чтобы это его изменило.
Скорее, слишком тяжело ему давалась история с Авророй. Шагая в синеватых летних сумерках рядом с Гиацинтой, Трапп снова и снова спрашивал себя: возможно ли: чтобы она не понимала: чем её распоряжение может обернуться для служанки?
И ему очень хотелось сказать себе: нет, не понимала.
Хотелось обнять её или взять на руки, потому что у неё был действительно адский день, и она была преисполнена страха и сожалений, и еще наверняка каждую минуту спрашивала себя, имеет ли её возлюбленный король хоть какое-то отношение к этим гвардейцам, и путь сверху вниз оказался так короток. Вчера еще ты была увешанная бриллиантами и сияла на балах, а сегодня тащишься по сельской дороге в убогую деревушку, и всё, что у тебя осталось — это ссыльный преступник, который сравнивает тебя с маркитантками, которые всегда следовали за армейскими обозами.