Появление в общине Майи Клавдию насторожило. Именно из-за этой девушки начались проблемы в «Согласии», именно по ее следу на них вышли те люди, что убили Гостя и, по сути, разорили все «Согласие», заставив матушку Евдокию бежать без оглядки.
Клавдия пыталась поговорить об этом с матушкой, но та отмахнулась – мол, какая разница, не гнать же, пусть живет. Однако Клавдия видела, что и ей неприятно присутствие этой девушки в общине. А потом она увидела, как Майю в пятницу вечером увозит в город на машине один из «братьев» – так матушка называла нескольких особо приближенных мужчин, выполнявших функции водителей и охранников для батюшки Ивана, когда тот выезжал с проповедями.
В пятницу Майя исчезала, в понедельник утром возвращалась, долго спала в своей комнате, потом появлялась во дворе – с потусторонним взглядом и все время блаженно улыбающаяся. У нее появилась привычка носить одежду с длинными рукавами, а когда волновалась, Майя начинала расчесывать руки сквозь рукава – как будто там у нее все зудело.
Однажды Клавдия силой прижала ее в кухне, задрала рукав и обомлела – все вены девушки были испещрены следами от уколов. Клавдия отвесила Майе оплеуху и велела идти к себе, а сама направилась прямиком к матушке.
Евдокия встретила ее холодно, молча выслушала, а потом, глядя в глаза, произнесла:
– Не вашего ума это дело, сестра Клавдия. Если что-то происходит с кем-то, значит, на все есть чужая воля. Больше вы мне вопросов о Майе не зададите. Понятно?
Клавдия почувствовала, как в мозг словно впилась раскаленная игла – стало так больно, что едва не потемнело в глазах.
– Понятно, матушка Евдокия… – выдохнула она и схватилась рукой за дверной косяк.
Глаза матушки тут же стали прежними, а голос ласковым:
– Вы устали, сестра Клавдия…
– Да… – пролепетала она, чувствуя, как ноги наливаются тяжестью, а спина делается деревянной.
– Вам полежать нужно, отдохнуть… Идите к себе, поспите. Девушки справятся без вас.
Три молодые девчонки были у Клавдии помощницами во всех домашних делах, но она всегда и все контролировала сама. Однако сейчас она почувствовала, что смертельно устала, и если не приляжет немедленно, то попросту заболеет. Потому отправилась к себе в комнату и забылась там долгим сном.
На нее навалилось все, как и прежде, а теперь нужно было еще и оформить патент на масло – Евдокия требовала, чтобы с этой стороны к ним невозможно было придраться, и Клавдия сама ездила по учреждениям и получала нужные бумаги. Завод по производству флаконов, правда, нашла Евдокия – владельцем оказался родной брат начальника местной полиции, это было даже хорошо.
Клавдия по-прежнему два раза в месяц ездила в ближайший районный центр, делала там заказы необходимых продуктов, потом забирала их на машине вместе с Игнатьичем. Также в ее ведении находились все вновь прибывшие в общину – расселить их, найти занятие, присмотреться…
В последнее время стали появляться довольно молодые женщины – какие-то словно бы потухшие, отчаявшиеся, разочаровавшиеся в жизни. Они выслушивали все, что говорила Клавдия, исполняли работу, которую она им давала, но единственное, что делали действительно с энтузиазмом, – изучали постулаты учения матушки Евдокии. Создавалось впечатление, что в головах у них больше ничего не было.
Однажды Клавдия услышала, как одна из только что приехавших в общину женщин рассказывает другой о том, что раньше, в прошлой, как она выразилась, жизни, у нее была роскошная квартира в центре Москвы, которую она продала, чтобы оказаться здесь.
Клавдия насторожилась – никаких денег на счета не поступало – во всяком случае, таких, что могли быть равны стоимости московской квартиры.
Проведя своеобразную ревизию в бухгалтерских документах, Клавдия поняла, что ее водят за нос. Она нашла счет, который ей был неизвестен, а на нем довольно крупную сумму, происхождения которой объяснить она никак не могла.
Не очень внимательная в делах Яна просто забыла убрать эти документы в собственный тайник, небрежно сунула к общинным, и Клавдия абсолютно случайно стала обладательницей информации, которую Яна старалась от нее утаивать.
С Волокушиным Яна познакомилась давно, еще будучи Прозревшей – это был какой-то должник Игоря. Яна все пыталась понять, что же такое Зобов, ненавидевший всех людей в принципе, сделал для этого прожженного уголовника, что тот теперь так стелется перед бывшим замначальника режима.
Оказалось, что Игорь, едва начав работать в колонии, где отбывал срок Волокушин, сумел предотвратить нападение на него и тем самым крепко поймал на крючок.
Когда Игоря не стало, Волокушин продолжил сотрудничать с Яной, но уже в другом качестве – теперь она помогала ему и его жене Лолите избавляться от облапошенных женщин, начисто выметая из их голов все воспоминания о курсах Лолиты и проданных квартирах. За это чета Волокушиных регулярно отчисляла ей тридцать процентов от сумм, за которые сбывала потом квартиры этих женщин. Именно этот счет и обнаружила в результате своих поисков Клавдия.
Яна, поняв, что прокололась, пришла в ярость – эта любопытная клуша могла разрушить все, что она так старательно выстраивала с нуля. В этот момент Яна даже забыла, что, не будь Клавдии, она вообще бы ничего не создала, просто не смогла бы осилить такой объем подготовительных и рутинных забот. Она была мозгом – но и только. Мозг без умелых рук стоит довольно мало.
Поработать с Клавдией ей труда не составило, но Яна поймала себя на том, что с большим трудом удерживается от искушения совсем стереть из памяти женщины некоторые моменты – как стерла все воспоминания о «Согласии» и Прозревшей. Но она понимала, что нельзя делать этого – вдруг Клавдия перестанет соображать и не сможет вести дела в общине? Кто тогда займется всем этим? Нет, с Клавдией следовало быть очень осторожной.
Шлыков продолжал ездить по городам, иногда Яна тоже ездила с ним, нанеся грим и переодевшись так, что ее не опознал бы даже тот, кто видел постоянно. Ей нужно было иногда «работать» на большую аудиторию, чтобы не потерять свой навык владения толпой.
После подобных сеансов число желающих разделить учение светлейшей матушки Евдокии всегда было больше, чем после одиночных выездов Шлыкова – цифровая запись голоса работала гораздо хуже, но рисковать и выезжать слишком часто Яна все-таки боялась. Она все еще не забыла тех двоих, разрушивших ее с таким трудом выстроенный собственный мир, забравших у нее Игоря.
Увидев Добрыню, она сразу поняла – это конец. Яна могла, конечно, применить все свои умения и подчинить его себе – да, понадобилось бы чуть больше усилий, она помнила, что этот мужчина не поддавался ее гипнозу, потому и был взят охранником.
Но сперва ей нужно было избавиться от Клавдии – вот кто был для нее по-настоящему опасен.
Быстро выскочив из комнаты, где сидела вместе со Шлыковым и Волокушиным, она взлетела на третий этаж, в свои апартаменты, где Клавдия как раз мыла окно, и с порога уставилась той в затылок.
Клавдия покачнулась, схватилась одной рукой за оконную раму, а другой за голову, мешком рухнула, не удержавшись, на пол и затряслась в судорогах.
Яна встала над ней и молча смотрела в глаза женщины до тех пор, пока та не начала выть истошным голосом и кататься по полу, вырывая волосы.
Оставалось быстро нейтрализовать Добрыню, чьи шаги она уже слышала на лестнице, а потом уж разобраться с полицейскими, которые вообще большой опасности для нее не представляли. И она уже практически решилась на это, как вдруг увидела картину – мертвый Игорь на полу в доме, который был выстроен специально, чтобы он мог спокойно приезжать к ней. Мертвый Игорь…
Яна упала замертво, а когда пришла в себя, оказалось, что руки ее закованы в наручники, а на глаза надета черная маска для сна. Она захохотала – закатилась каким-то жутким, дьявольским смехом, хохотала все громче. Они не понимали, что даже с закрытыми глазами она все равно способна ввести в транс людей со слабой психикой, а такие всегда находятся.
Но вокруг никого, похоже, не было – стояла тишина. Яна начала биться головой о стену – раз, другой… в ушах зашумело, сознание через какое-то время пропало.
Она приходила в себя несколько раз, но ничего не помнила – ни что случилось в доме, после того как Добрыня вошел в комнату, ни как ее куда-то везли. Воспоминания словно стерлись, испарились – как будто с ее головой поработал кто-то вроде нее самой.
В следующий раз она очнулась уже в камере медблока – наручники, приковывавшие ее руки к раме кровати, и снова маска на глазах. То, что это медблок, она поняла по характерному острому запаху. Кто-то вошел, взял ее руку, кожи коснулась влажная ткань, потом Яна почувствовала укол, через несколько минут она снова провалилась в сон.
Так продолжалось довольно долго, она потеряла счет времени – собственно, она потеряла его с момента, как увидела в Гнилой Топи Добрыню. Сейчас было уже неважно, какой день…
В один из дней с нее наконец сняли повязку, и Яна, зажмурившись от непривычно яркого света, лежала с закрытыми глазами до тех пор, пока в камеру кто-то не вошел.
– Мы можем поговорить? – раздался женский голос.
– Кто вы? – хрипло спросила Яна, боясь открыть глаза.
– Меня зовут Валентина Володина, я частный детектив.
Яна открыла, наконец, глаза – возле кровати на стуле сидела невысокая женщина с темными волосами. Она казалась Яне смутно знакомой, но вот вспомнить ее она никак не могла до тех пор, пока не увидела в волосах заколку с «тигровым глазом» – в памяти сразу всплыло Листвяково, подвал и эта женщина.
«Так это же она привела тех двоих в «Согласие»! Она! Это из-за нее погиб Игорь!».
В груди начала подниматься горячая волна злости и боли, Яна попыталась сесть, но прикованные руки не давали. Она уставилась в лицо женщины, но та, стараясь не смотреть в глаза, продолжила:
– Если вы расскажете мне, каким образом получалось, что курсантки Лолиты Конде оказывались в вашем Пихтовом толке, я постараюсь сделать так, чтобы это учли как сотрудничество со следствием.