Меня не расстреляли. Хотя наверно надо было. Зато хотели избить. Одному против десяти здоровенных обозленных дембелей мне было не выстоять. Какие были в альбомах стихи? Цитировать не буду, а то ещё и вы пожалеете, что меня не расстреляли. Попрекнете ребят излишним милосердием и слюнявым гуманизмом, а они это совсем не заслужили.
От лютой и заслуженной казни меня спас командир взвода. Он случайно услышал, как перед избиением в качестве приговора цитируют мои альбомные стансы взбесившиеся солдаты, вышел к нашей группе и:
— Вы что сами не видите, что он дебил? — с грустью заметил возмущенным воинам лейтенант и продекламировал мои вирши (заметьте он, а не я):
Ты поверила в дружбу Союза
и сняла паранджи оковы
и душман в тебя бросил гранату
Но на эту, на эту вражью гранату
лег комсомольской я грудью
Умирая с трудом прошептал я
Верь моя дорогая
Будет у вас социальное счастье …
По ходу декламации с ненавистью смотрели на меня мои боевые товарищи чьи святыни (альбомы) были испохаблены такими рифмами, а лейтенант закончив читать, угрюмо им посоветовал:
— Да ну его к … тут не бить надо, сжечь его мерзавца на костре, да дров нет, а соляру переводить жаль, пусть уж живет …
А мне с горечью бросил:
— Эх ты графоман! А я-то тебя за нормально солдата принимал, доверял. А ты?
А я молчал и думал, о великой силе даже такого слова, которое чуть не довело моих сослуживцев до преступления, а моего образованного знающего слово "графоман" командира до полной утраты доверия.
— Простите ребята, — понурил я повинную голову и глядя на глиняную стену солдатского сортира, где меня хотели утопить, торжественно поклялся:
— Никогда! Никогда я больше не буду писать стихи!
Держался я долго, а от литературы как можно дальше. Но произошли три события которые вызвали рецидив дремлющей болезни. Первое, это как положено: покрыла мою голову седина и тут же саданул мне бес в ребро. То ли бес был неумеха, то ли он сам на досуге бесовской литературой забавлялся, но после его удара я не побежал "налево", нет, все стало намного хуже, мне вдруг неудержимо захотелось сочинять не иски и ходатайства, не опошлять прозу текстами договоров, а творить. Второе это всеобщая компьютерная грамотность. Сами знаете, что теперь если печатаешь на компьютере, то знать орфографию совсем не обязательно, программа тебе сама все ошибки подчеркнет и предложит правильные варианты. А третье это доступ к Интернету. А уж в Интернете …
А в Интернете стал я просматривать литературные сайты и читать работы различного качества. В рабочее время читал, пользуясь безлимитным тарифом и безлимитным доверием которые раньше питали ко мне потребители моих юридических услуг. Подходящий сайт я нашел довольно быстро и в кругу лиц контуженых войной и пришибленных литературой почувствовал себя как рыба в воде. Вот тут-то болезнь и забушевала. Согнула меня эта зараза в три погибели, а я стал гнуться за компьютером. Днем, когда сидел на работе, так меня всем в пример приводили: "Вот как человек над документами работает, глаз от монитора не отрывает, себе не бережет. И нечего возмущаться, что ему больше платят, так же работайте так и вам ставки повысят", а дома …
— Дорогой ты так много работаешь, всё для семьи стараешься, — ласково замечала мне жена, и заботливо просила, — да хватит уж тебе, отдохни …
— Папа, наверно это такое трудное дело тебе досталось, — с сочувствием замечал сынуля, — что ты все пыхтишь и пыхтишь, — и тут же практично замечал, — ну ничего, зато тебе заплатят за него хорошо.
Я сильно сомневался, что мне заплатят в денежной форме, но не сомневался, что рано или поздно я своё получу.
И получил.
— Это ваше произведение? — сурово спросил меня доверитель, показывая на экране монитора известный сайт где "красовалась" и моя фамилия.
Не скрою, первой мыслью было отречься от литературы вообще, а от своего авторства в частности. Но тут я вспомнил строку из Библии: "Кто отречется от Меня перед людьми, от того Я отрекусь перед Отцом Моим", весьма самонадеянно примерил ее к себе и небрежно ответил суровому и весьма платежеспособному человеку:
— Да, моё …
— Гм…, — задумчиво посмотрел он с брюзгливым выражением лица на меня такого маленького в его большом кабинете и с явным раздражением заметил, — ну теперь-то я понимаю, почему заказанные мною документы не были готовы в срок, а моё дело проиграно в арбитражном суде. Вы оказывается, творили! Вот и натворили …
— Я надеюсь, вам понравилась моя повесть, — нахально спросил я.
— Очень, — признался он и ядовито сообщил, — правда после третьего предложения я дальше читать не стал, меня затошнило, но не сомневаюсь, что дальше все было просто гениально …
Помолчав, он дал рыночную оценку моему "гению":
— Не смею более отвлекать вас от служения искусству. Дерзайте! А моими правыми проблемами займется менее творческий, зато более серьезный и ответственный человек. И кстати … в гордыне своей не забудьте зайти за расчетом.
Короче я остался без работы. Без работы, но при литературе. Дурдом! Впору бежать к психотерапевту и молить: "Отец родной излечи меня от этой напасти! Последние деньги отдам, только спаси!" Последних денег было жалко, да и психотерапевты у нас провинции явление довольно редкое.
Вот и понес я свою безработную, но полную творческих идей голову в родную семью. Семья у нас хорошая, в чем моя заслуга минимальная, а вклад моей жены безграничен и не подлежит исчислению. Жена у меня художник, а вот сынуля …
Вот вы как думаете, кем может вырасти ребенок, если мама у него художник, а папа графоман? Мальчик вырос умным и очень практичным. Он сделал свои выводы из наших увлечений. Он выбрал компьютерную графику и игры для досуга и юриспруденцию для образования.
— Значит я не получу новый сотовой телефон, — сделал из моего покаяния практичный вывод умный мальчик и бросил взгляд на свой телефон.
— Э… понимаешь … — начал было я, но он меня прервал и оказал моральную поддержку своему безалаберному и безответственному отцу:
— Ладно уж буду и дальше ходить с этим отстойным аппаратом, — мужественным тоном заявил умный мальчик.
Он с укоризной посмотрел на меня и воздержался от иных комментариев, зато взял свой телефон и просматривая опции шептал:
— Отстой… отстой … отстой …
Надеюсь он имел виду только модель аппарата, купленного всего три месяца назад и уже безнадежно устаревшего.
Зато моя жена… О! Она оказалась на высоте и достойно выполнила супружеский долг. Для начала она заткнула рот умному мальчику.
— Помолчи, — рявкнула она на ребенка и кинулась на мою защиту:
— Зато твой папа не приходит домой в стельку пьяным, не тащит с рыбалки вонючую рыбу требуя её почистить и тут же сготовить, он не пьет в гараже с дружками и не тратит деньги на машины. Сидит себе тихо и мирно в уголочке, печатает себе на компьютере и никому не мешает. А еще он выносит мусор, ходит за хлебом и иногда убирает квартиру.
— Уж лучше бы он пил … — еле прошептал умный мальчик.
Я пригорюнился, но жена меня заботливо утешила:
— Не переживай дорогой, мы будем жить на мою зарплату!
Я вздрогнул, да это достойная кара за все мои прегрешения.
— Я жена писателя, — довольно пробуя новое словосочетание и привыкая к новому статусу улыбнулась моя супруга.
— Ну так и я муж художницы, — уныло согласился я.
— Что за тон! — взвилась моя жена, — я что по-твоему не художник?!
— Не знаю как художник, а вот то что ты жена безработного графомана сомнению не подлежит.
— А я ваш сын, — с грустью и давя рыдание в голосе признался умный мальчик, внося свою лепту в разгорающийся скандал и обращаясь не к нам, а в безвоздушное пространство вопросил:
— А я-то, кем стану, при такой-то наследственности?
Скандал закончился не успев разгореться. Укладываясь спать мой сынуля на сон грядущий прошептал:
— Никогда! Никогда! Никогда! Я не буду писать картины, я не буду писать рассказы! Вот клянусь, что не буду!
Выполняя свой родительский долг я его утешил:
— Ты будешь лучше нас! — чуток помолчал, а потом не удержавшись ласково заметил:
— Ты будешь составлять мозаичные панно и писать романы!
В ужасе от грядущей "накарканной" судьбы великовозрастный ребенок спрятал голову под одеяло. Ну, это для нас родителей он ребенок, а так он студент университета, а ещё гены есть гены и он втайне пишет стихи и иллюстрирует их рисунками в стиле "граффити". Эх, сынок, сынок ты в этом не виноват.
Личность в нашем городе я малоизвестная, если честно, то совсем не известная, но знакомых у меня полно. Через них я довольно быстро нашел новую работу, но так как в профессиональном плане человек я вполне порядочный, то перед трудоустройством честно предупредил своего нового работодателя:
— Должен вам признаться, что я пописываю …
Крупный солидный немолодой мужчина с сомнением посмотрел на меня и соболезнуя тихо спросил:
— И давно это у вас?
— С детства, — стыдливо прошептал я.
— У меня есть знакомый, он хороший врач уролог, могу вас направить к нему, — быстро принял решение принять меня на работу мужчина и дорогой ручкой стал писать резолюцию на моем заявлении.
— Я пописываю в другом смысле, — поспешил уточнить я, — пишу всякие там рассказы, повестушки.
Директор задумчиво смотрел на мое заявление о приеме на работу. Там уже стояла его виза: "Отделу кадров: В приказ!" Я видел как он мучительно размышляет: Что делать? Скомкать заявление и выбросить его в корзину или рискнуть и принять на работу этого … Конечно рекомендации у него не плохие, но при этом он не только пописывает, но еще и не стесняется в этом признаться. Да, есть над чем подумать.
— У вас есть изданные книги? — полюбопытствовал работодатель перед принятием окончательного решения.
На коленях у меня лежала сумка от ноутбука и я стал судорожно рыться в ее содержимом. Нашел и с гордостью достал книжку в мягком переплете, где на обложке красовалась моя фамилия.