— Не знал.
— Как и я, — приятель хлопнул по седлу... по сиденью мотоцикла. — Понеслась душа по кочкам. Малышка грит: если что можно увидеть, ты светочем засветишь своим. Будет что-то, чего мы не поймем, два мужика-долбоящера, то ей пересказать, она докумекает.
— Прямо так и сказала? — хмыкнул я, зная немного манеру Бартош выражать свои мысли, и манера эта была куда суше, сдержаннее.
— Хрен ты засушенный, АБ, — отмахнулся Находько. — Добавил малеха экспрессии. Так все ж понятно? А раз так, то двигаем коней, пока коня не двинули.
И мы выдвинулись, свернув болтологию. Что в положительную сторону отличает езду на байке от поездок на четырехколесном транспорте, так это отсутствие лишнего трепа. Тут с тобой говорит один только ветер: шепотом, свистом, а то и воем, и твой механический зверь отвечает рыком мотора. Время от времени «цивилы» своими сигналами встревают в ваш диалог с ветром, но класть вы на них хотели с прибором...
Чем дольше я об этом думал, тем сильнее мне улыбалась идея обзавестись своим двухколесным товарищем. Да, багаж на нем особо не повозишь, извращения вроде коляски не рассматриваем. Но при желании что-то не шибко габаритное можно и ремнями прикрутить, и вести осторожно, без гонок, если груз ценный. Прав у меня нет, но уж этот вопрос решаемый.
Зато в плюсах: скорость, маневренность и свобода. Однозначно, надо брать! Финансов подкопить, со Шпалой про «бэ-у» друга о двух колесах погутарить и — брать. Это не адреналиновая блажь, как у Ирки, нашей «рулящей по ямам», а насущная необходимость.
Серьезно: где вы видели пожарную команду, зависящую от расписания общественного транспорта? А я, по стечению обстоятельств, теперь как раз в качестве такой команды (в одном лице) и рассматриваюсь, случай с теплоходом яркий (пламенный!) тому пример.
А тренировки? Мелочи малозаметные можно кое-как маскировать, а нечто объемное? Сдается мне, если я решусь залить огнем лестничный пролет в своем подъезде — не по надобности, жизнь спасая, а в качестве закрепления пройденного во сне «материала» — то парадники не испытают радости. А я ценю доброе отношение ко мне Мала Тихомирыча, и на добро привык отвечать добром, не копотью на стенах.
Для таких масштабных «учений» нужно безлюдное место, вроде выжженной пущи, но поближе. И туда, когда такое место отыщется (я настырный, найду), тоже крайне желательно добираться на своих ногах или колесах. Паранойя? Нет, здравый смысл.
Или, случись мне вызнать что-то про «шахматистов», и возникни надобность куда-то проследовать срочно и вне маршрутов того самого общественного транспорта? Частники? Таксисты? Недавно уже на такси прокатился, причем в такой славной компании...
Нет. Огонь не станет зависеть от маршруток и прочего, тому подобного. Огонь получит свои два колеса, да рычащее железное нутро в придачу к колесам. Решено.
С этим: «Решено», — совпал выезд за черту города, где светофоры и прочие условности мешали разогнаться от души. И мы рванули: Шпала впереди, он указывал мне путь, я следом. Все размышления мигом выдуло встречным ветром, оставив след из довольства от принятого решения и пыльного «кометного хвоста» за байком.
Ехать нам предстояло ни много ни мало сотню км по Таллинскому шоссе до деревни в области с названием Ильеши. Точнее, по шоссе до другой деревушки, Пружицы, а от нее еще немного по дороге похуже на две полосы.
На правила дорожного движения и скоростное ограничение Находько положил большой пушистый волчий хвост, его лихачество благополучно передалось мне. Так что домчали мы в Ильеши с ветерком.
Если сравнить с деревенькой, где дядькин дом стоит, Ильеши были побольше, скорее с соседним селом их впору сравнивать, но при этом общее впечатление от двух деревень разнилось. Вроде и там и тут домики давно сработанные, не новодел. Однако же влияние времени в той деревеньке, где журавли пролетают, не так уж бросалось в глаза, а где бросалось — выглядело органичным. Тут же все мои впечатления вписывались в одно слово: обшарпанное. Таковым тут выглядело все: дома, заборы, церковь, даже люди.
Макс остановил железного коня у домика с зеленой крышей, я поставил своего «коняшку» рядышком. Приятель хмурился и щерился, похоже, что звериное нутро и недовольство рвались наружу.
Он дважды бухнул кулаком по столбику возле незапертой калитки, гаркнул: «Гости в дом», — и протопал в сторону дома, не дожидаясь ответа.
Я повторил за Максом гостевую фразу и шагнул на придомовую территорию.
Чтобы тут же, без предупреждения, получить толчок в бочину. Я крупный, устойчивый, меня уронить сложнее, чем вырубить, одним словом — Шифоньер. Однако удар был такой силы, что я пошатнулся. Устоял.
Удержал и пламя, что чуть не взметнулось зарницей по огородику.
Кулак в ответочку удерживать не стал, но тот прошел по воздуху: цель проскочила, как молния.
— Свои! — сориентировался Шпала, прикрикнул на нападавшего. — Полкан, свои, не трожь.
Названный Полканом послушно замер, уставился на меня темно-коричневыми глазами. Умный, полный достоинства и уверенности взгляд был у него.
— АБ, все в норме, — хмыкнул приятель.
— Все пучком, хвосты торчком, — я вернул ему ухмылку.
«Все пучком», — так Находько описывал ситуацию нашей общей знакомой лисички, Ханны. Вспомнилось.
— Типа да, — Макс оскалился. — Расслабься, Полкан — добрейшей души...
— Человек, — докончил я фразу.
А что, я бы не удивился.
— Не, он собакен, — коллега подмигнул. — Чистокровный алабай, он же овчарка среднеазиатская. Сам дарил, вот такусеньким!
Находько свел ладони, как бы удерживая между ними сферу размером с баскетбольный мяч. Детский, как на физре в ранние школьные годы бросали в корзину.
— Вуф, — опроверг сказанное большой белый пес с палевыми ушами, явно несогласный с тем, что он, такой гордый и сильный, имел общее прошлое с чем-то «такусеньким».
Нашу славную беседу на троих прервало появление нового лица. Из открытого настежь окошка высунулась русая вихрастая голова с требованием:
— Максим, заходь в дом! Чего возле грядок тереться? Батя велел звать, обед почти готов.
— Вань, мы ненадолго прикатили, — я слушал Шпалу и не узнавал: ни мата, ни коверканий родного и могучего, даже на Максима откликался. — И по делу. Одно колесо тут, другое уже в развороте...
— Ой, будто я не знаю ваших дел, — досадливо откликнулся парнишка в окошке. — Только ненадолго не получится.
— Опять? — скрипнул зубами Находько.
— Угу, — вздохнул в ответ подросток.
Я понял, что нам перепадет обед в деревенском стиле, а после него — веселая пешая прогулка по лесу. Потому как из вышесказанного и Полкану было ясно, что речь о Максовой племяшке, которая имеет нездоровую тягу к побегам и песнопениям.
— Ты-то как упустил, дружище? — Макс потрепал по макушке песеля.
Пес потянулся. Мол: эти лапы другому делу служат, чужих не пущать, а зубы для того, чтобы чужих тех за мягкие и не очень места надежно хватать. Причуды своих человечков — не песья морока.
Мы немножко полавировали между грядок и ягодных кустов, прежде, чем оказались у порога. Там нас уже встречал Ваня, тот самый, что перекрикивался со Шпалой из окна.
— Я ж просил последить за сестрой, чтобы не свалила к нашему приезду, — попенял Макс, переступая порог. — Заранее предупредил, клять.
— А я что сделаю? — подернул плечами подросток. — Ногу ей сломаю? Нет, так-то можно было, но как-то жалко.
— Нога — не шея, срастется, — буркнул мой приятель, впрочем, совсем беззлобно, скорее, для острастки. — А нам теперь по лесам шароё... искать эту ёшкину кошку. Так, знакомьтесь: это чучело — Ванька, брательник дурынды, ради которой мы сюды и рванули, как говно по трубам. Этот шкафчик — Андрей, я за него говорил с твоим батей.
Мы с Ваней обменялись рукопожатиями. Через пару минут процедура знакомства повторилась, только вместо Вани мою руку перехватил Матвей Ильич.
— Без отчеств, чай, не на боярском собрании, — прогудел крупный и крепкий мужик. — Сами мы простые, деревенские. Проходи, будь гостем.
Эти двое, Матвей и Иван, похожи были чрезвычайно, если отбросить печать лет и габариты. Но какие Ванины годы, раздастся еще, заматереет.
Во время обеда (наваристые щи, картошка с курицей и капустные пироги) познакомился я и с другими домочадцами. Круглолицая мать семейства Людмила, Ванин брат-погодка Антон, сестра их Машка — все они говорили за столом о чем угодно, кроме очередного побега Милы, самой младшенькой в семье.
Кормили сытно и вкусно, говорили тоже вкусно — у Матвея обнаружился талант рассказчика. Так что я работал ложкой и мотал на ус — на ус Макса, у него есть, я видел — историю деревни Ильеши. Мое внимание делилось между пищей телесной и пищей для ума, потому дословно рассказ Матвея я не запомнил, и кое-что перескажу с сокращениями, своими словами.
История деревеньки, стоит отметить, корнями уходила глубоко, во времена, когда славянские боги еще не предметом обсуждения историков с культурологами являлись, а мощными силами. Им поклонялись, их просили о милостях, их славили, как речами, так и ратными подвигами.
Конкретно здесь, близ деревни, в десяти-пятнадцати минутах ходьбы, прежде было место поклонения Макоши, той, что покровительствовала ремеслам и рукоделиям, плодородию, матерям и незамужним девушкам. А еще Великая Ткачиха Макошь (или Мокошь) сплетала нити жизни.
— Камень-чаша, источник, береза священная, — перечислил Матвей древние объекты поклонения. — Вода в источнике была целебная, мои дед и прадед от ревматизма ею омывались, а по женской части — там свои были, хех, нюансы в применении.
Поклонение, со слов Матвея, продолжилось и в пору христианства, только теперь люди кланялись Параскеве Пятнице, ей несли первину льна в ноябре. А священная береза Макоши, если верить рассказу, явила рубленую на доске икону с ликом Параскевы. Якобы гнал по пятничному вечеру пастух стадо в деревню и заметил на березе девочку. Стал гнать ее, сбивать кнутом, кричать, кидаться камнями, но дерево сомкнуло ветки и защитило девочку. Пастух довел стадо до деревни да озаботился подмогой, а когда вернулся к березе, девочки уж дух простыл, а у корней икона стояла. Позднее на том месте поставили часовню.