Тревожно ему, видите ли. То есть, как меня одного в третьем часу отправлять за хлебушком — нормально. А с Ташей вдвоем прогуляться вокруг дома и по парку — тревожно. Так бы и сказал: хочу проветриться, засиделся в четырех стенах.
Взял я его, конечно. И озвучил для парадников, что это ушастое недоразумение со мной выходит на их территорию, под мою ответственность. Таше было глубоко фиолетово, вдвоем мы идем на улицу или с нагрузкой в виде заскучавшего манула. Чай, не свидание.
Вообще, оказавшись на ночной улице, я переосмыслил наличие овинника в нашей компании. Мне же хотелось провести эксперимент в приближенных к недавним (часа не прошло) событиям. В таком раскладе я уходил вперед, а Бартош просил выждать некоторое время, и только потом идти следом за мной.
Одну. Девушку. Посреди ночи. За спиной. Ни разу не джентльменский поступок.
Теперь же с нею рядом перебирал лапами Кошар, с виду безобидный «котик», а на деле нехилая огневая мощь на пушистых мягких лапках.
Устроили мы прогулочку: походили, побегали. Арктика кралась за мной на цыпочках, я бегал за нею, дав фору в дистанции... Слушал. И слышал! То веточка под ногой хрустнет, то листик опавший зашуршит — это только о той части, где легонькая девушка ступала осторожно, мелкими шажками. Бег и вовсе был замечательно слышен.
Мой же соглядатай шел за мной бесшумно. Вон, как сущность из преданий старины далекой, но тому простительно. Овинный хозяин, кстати, когда захочет, такие топотушки может устроить, что мертвого разбудит. А в другое время движется так, словно призрак парит над землей. В кошачьем обличье дело или в том, что суть его не вполне материальная, я не разбирался.
Предположить бы, что и меченый — дух, нечисть. Или нежить, как вариант. Только я ходуна-бегуна этого за грудки хватал, видел, как его грудь вздымается. Дыхание его, тяжелое после пробежки и пахнущее не ментоловой свежестью, ощущал.
Он живой. Может, и соотносится как-то с миром Ночи, но точно не дух и не иллюзия. Эта сволочь дышит, он существует, облеченный в плоть.
Вспомнилась фразочка из тех, что ма любила и с ехидцей вставляла в речь: «Человек — это душонка, обремененная трупом», как говорил Эпиктет»[3].
Сведет нас с меченым снова жизнь на кривой дорожке, плюну на миролюбие. Оставлю между данным трупом и его душонкой выжженную полосу.
Бартош все-таки не удержалась, спросила, что именно мы тестируем на ней в ночи. И о подоплеке действа.
— Шел по дороге один типчик, — пришлось отвечать. — Совершенно неслышно его было. Я озадачился, врожденное это свойство, или можно научиться так же ходить. Хотя, думаю, с моей комплекцией, такое возможно только после великого колдунства.
Таша задумалась. Присела на корточки, приложила ладони к обувке. Зажмурилась, принялась что-то беззвучно шептать: голоса я не слышал совсем. Налетел, крутанулся вокруг хрупкой фигурки ветер, взметнул пыль и какие-то травинки. Может, так совпало, может, это был эффект от ее действий.
— А теперь прислушайся, — посоветовала Арктика и сорвалась на бег по парковой дорожке.
Мы уже обогнули дом и двигались в сторону поющего куста — места, где засела садовая камышовка.
Бартош неслась, я видел в отсвете огневых шаров (их запустили мы с овинником, а то с фонарями в парке полный швах) мелькание светлых подошв. Но, когда те подошвы соприкасались с дорожкой, не издавалось ни единого шороха. Так было до негромкого вскрика на неосвещенном участке (отстали наши шарики), треска и звука падения.
Мы с Кошаром стартанули с места в забег, не сговариваясь. Мигом вспомнилась манулья тревожность перед выходом, я ее тут же мысленно помножил на закон подлости. Поучалось, что в лучшем случае Таша споткнулась о чей-то труп. В худшем, что трупом вот-вот станет сама Арктика.
— Чего это вы? — бодро и самостоятельно поднялась, и принялась отряхиваться Бартош. — Встань передо мной, как лист перед травой?
— Ты в порядке? — требовательно спросил, повертев ее из стороны в сторону, чтобы убедиться в целости.
— В полном, — пожала плечами девушка. — Я в темноте деревяшку не заметила, запнулась об нее и жахнулась. Пара ссадин и синяков, сведу и забуду.
Кошар отогнал нас от места падения, затем запалил своими шерстинами огонь на дорожке. Траве поблизости тоже досталось.
— Где ссадины, там и кровь, — обосновал разведение «костра» в неположенном месте шерстистый. — Лучше прибрать.
Второй урок подряд про кровь пролитую. Я запомнил.
— А что ты сделала, чтобы тебя слышно не было? — раз уж все в норме, полюбопытствовал.
— Приглушение шагов, — ответила Таша. — Даже моих сил хватило, не такое и великое колдунство. Правда, действовало недолго совсем.
И верно, я уже слышал шелест щебенки под ее подошвами.
— За мной мужик шел, — сморщил лоб. — Или это никак не связано?
Мне никто энциклопедии по возможностям и умением существ из мира Ночи не выдавал. Оттуда и вопросы, местами откровенно глупые.
— Говорю же, не нужно большого искусства и затрат сил, — ровно высказала Бартош. — Много кто может, разве что, называть могут по-разному. Опять же, ему кто-то мог помочь. Заранее.
— Понял, — кивнул, снова задумался. — А сложно, если тебя преследуют... С огнями: фонариками или там с факелами... Уйти от такого преследования?
— В ночи? — уточнила Таша, и я кивнул. — Думаю, зависит от того, кто убегает. Скажем, леший в лесу зайдет за деревце и все. Хоть забегаются до стертых по уши ног за ним, в своем лесу он всюду скроется. Волколак обернется. Пока ищут человека, зверь найдет, где спрятаться. Другие... Отвод глаз — он много кому доступен.
Кошар слушал с видом степенным, не встревал. Значит, согласен, а если и нет, исправит (дополнит) позже. Еще он нет-нет, а принюхивался к чему-то, водил носом.
— Отвод глаз, значит... Спасибо, Таша, — поблагодарил девушку.
— Я увижу через любой отвод, — добавила Арктика. — Кроме как через сродство хозяина с его местом. Лесного с лесом, водного с водой и так далее. Это не сокрытие, это тождество.
— Учту. Домой?
— Ф-р-р! — вздыбил шерсть и по-кошачьи зафырчал Кошар.
— В роль вошел? — спросил я с сарказмом. — Так все свои.
— Там, — шерстистый выставил переднюю лапу в направлении Пискаревского проспекта. — Разложение. Кровь. Крови немного. Спеклась.
«А вечер-то перестает быть томным», — сказал я в ответ совершенно другими словами. Цензурными там были только предлоги и союзы.
Труп заботливо прикопали под кустом, да поверх землицы накидали обломанных веток. Кажется, ивовых. А в целом — чхать, каких. Забота заботой, но зарыли тело халатно, на малую глубину, потому и учуял запах смерти мой нюхач.
Впрочем, не окажись в парке Кошара с его неимоверным обонянием, лежало бы себе под слоем почвы мертвое тело и лежало. Кусты высились метрах в пяти от хоженых дорожек, и интереса прохожих, как мне думается, не вызывали. Мимо могли катать коляски мамаши, бегать всякие сознательные, ведущие здоровый образ жизни, личности, бродить и выть на луну бродячие псы... Зря наговариваю: как раз псы бы этот труп рано или поздно обнаружили бы. Просто так сложились звезды, что Кошар оказался поблизости раньше иных нюхачей.
Три сорок четыре — это я на часы глянул. Рассвет. Самое время обрадовать родную милицию, пусть просыпается и нас бережет. От чего? Да хоть бы от всяких трупов в городском парке.
Знакомых милиционеров у меня было немного, а вызывать любых по горячему номеру — это потом разные протоколы подписывать, показания давать, доказывать, что ты не верблюд и не зарыл сам несчастного. Ага, а после частично раскаялся и сдал органам место захоронения. И если слегка ковырнуть, надавить, то раскаюсь и во всем прочем.
— Бодрого утра, Сергей! — оживленно выпалил в трубку после шестого гудка и сонного бормотания. — Как спалось? Где это ночь? Вовсю светает, самолично наблюдаю блеклый горизонт. Отставить спать! Копать! Нет, мне ничего не надо раскопать. А вот трупу, наверное, не помешало бы выкопаться и нормально перезахорониться. В специально отведенном для этого месте, специально обученными людьми. Почему сразу я? Стечение обстоятельств. Шел, шел, нашел. А что ты мне предлагаешь с ним сделать? Могу кремировать. Нет, я не знаю, чей это труп, на данный момент он бесхозный. А куда мне звонить? В бюро находок? Я не смеюсь. Да, понимаю, что мосты. Никуда он не денется до сведения мостов. Как доедете, наберете меня, провожу и покажу. Угу, понял. Сразу бы так.
Как нетрудно догадаться, Сергей Крылов был просто неописуемо рад моему звонку. Я б даже сказал, что неописуенно он обрадовался. И, наверное, не стоило ржать в середине разговора, все-таки мертвяк не повод для веселья. Так я не над ним смеялся, а над идеей позвонить в бюро находок. Сразу вспомнилась Бореева с ее шуткой про бюро находок и потерянный крестик с позолотой. Это после того, как ненастьем сшибло крест со Смольного.
Сергей, конечно, тоже молодец. Мне в его вопросах особенно понравились: «Кого ты на этот раз уработал?» — и: «Где ты в таком случае взял труп?»
Сразу видно, профессионал.
— Ладно, гражданский долг мы выполнили, потопали отсюда, — махнул рукой шерстистому и Таше.
Последняя не без любопытства поглядывала на меня во время разговора с оперативником.
— Идем, — легко согласилась Бартош. — Я проголодалась.
Я говорил уже, что она классная? Готов повторить.
Законники явились в половине шестого утра. Провел им экскурсию по зеленой зоне, памятник показал. И место захоронения, ведь они не за красотами приехали, а к ночной находке.
Потыкал издали прутиком в сторону торчащего носа замызганного ботинка. Из-под веток тот торчал, из земельки высовывался. Явно спустя рукава мужика закапывали, схалтурили. Дальше, наверное, еще дождичком размыло, и почва осела, вот обувка наружу и показалась. Если б зимой или по ранней весне дело было, назвали бы тело подснежником. А в августе он кто? Пион?
О том, что труп мужского пола, я знал от Кошара. Сам к тельцу не совался, мне оно не надо, чтобы там мои следы поблизости обнаружили или отпечатки.