Катя укоризненно покачала головой.
— Так, не надо мне приписывать лишнего, — возмутился. — Я только за место работы высказался. На правах того, кто тебя после этой работы домой заносил.
Она замахала руками.
— Не ты, мой бывший. Просто так похоже сказал, меня прям затрясло. Ой! Я же не поблагодарила тебя за то утро...
— Брось, — отмахнулся. — Не стоит.
Катюша насупилась.
— А вот это мне решать. Слушай, я заранее сегодня вышла. Есть полчасика на поболтать. Может, пройдемся? Или кофе где-нибудь выпьем? Я угощаю.
Вообще, я тоже вышел из дома пораньше с мыслью заскочить в Дом книги. Хотел скромный презент для Феди Ивановны прикупить.
— Прогуляемся, — широко улыбнулся. — Погода отличная, а чаю-кофе нахлебаться мы еще успеем.
Пожалуй, обойдется специалист по древностям без очередной книжечки в коллекции. Может, в другой раз.
А вот за счет Кати куда-то идти совсем не правильно. Я помнил, как она в полубессознательном состоянии пересчитывала сотенные купюры, и как мало тех было. Вот ее угостить — это запросто, но она же упрется в свою «благодарность».
Лучше подышать свежим воздухом. Парк под боком, труп из него уже вывезли...
Я перехватил футляр с инструментом и пошел вперед. Следом застучали каблучки.
— Я действительно очень, очень тебе благодарна! — выпалила на ходу Катюша, когда мы завернули за угол, к выходу на парковую дорожку. — Плохо помню то утро, но то, что ты там был, и ты мне помог — помню. И что ничего не сделал, когда я была... никакая.
Она смутилась, отвернулась и, кажется, покраснела еще больше.
— Слушай, ничего такого, — принялся отбояриваться от «подвига». — Немного помог по-соседски. А насчет «ничего не сделал», так то было бы смесью изнасилования с некрофилией. Ни тем, ни другим не увлекаюсь.
Поежился. Явственно ощутил, что такое «быть не в своей тарелке».
— Я знаю, — заверила меня девушка. — Ты хороший. На самом деле хороший, а это редкость в наши дни. Андрей... Я кое-что вспомнила про то утро. Как в тумане все, но всплыло вот...
Она остановилась, выписала несколько окружностей руками. Странный жест.
— Рассказывай, — велел резковато. — В мельчайших подробностях, даже если сомневаешься, было оно или примерещилось. Все, что помнишь.
— Я помню голос, — послушалась Катюша. — Из-за спины. Мужской, низкий, такой... бескрасочный. «Забирай это», — сказал он. Потом меня подняли и понесли. Запихнули в машину. «Следует что-то предпринять, господин?» — спросил тот, кто меня нес и запихивал. Этот был гнусав, неприятен в звучании. Извини, если плохо объясняю, мне привычно воспринимать и описывать мир через звуки. Какие они, как ощущаются...
— Ты ведь музыкант, — пожал плечами. — Специфика профессии.
Для меня весь мир — игра. Для нее — набор звуков. Это понятно.
Соседка кивнула, улыбнулась признательно.
— Бескрасочный сказал: «Сосунок даже помог мне. Ничего с ним не делай. Мясо сгрузи и жди сигнала. Как получишь — дай нюхнуть и уходи». Дальше провал, наверное, я совсем выключилась. Следующее, что помню, уже твое лицо, твой голос.
Бескрасочный, значит? Дайте, угадаю: Егор Митин, собственной кровожадной персоной. Господин, раком его к солнышку... Малозначимое по меркам моих знакомых вурдалаков происшествие становилось все интереснее.
— А до слов из-за спины ты что-то помнишь? — решил попытать удачи.
Катя помотала головой с виноватым видом.
— Только как вышла с работы. Потом, что была в машине. И затем уже ты. И вот то, что всплыло в памяти. Прости, больше ничего не помню.
— Какая была машина? — закинул очередную удочку.
— С черными сиденьями, — крючок вернулся пустым. — Кожаными? Вроде, скрипела кожа подо мной... Или дермантин? Не уверена, сразу, считай, выключилась. Слушай, мне пора бежать. Спасибо еще раз, Андрей!
Она всплеснула руками, встала передо мной. Протянул ей футляр, думая об услышанном. О том, что именно мог внушить моей соседке Егор. Ведь не просто так «мясо» доставили к двери и заставили шевелиться («нюхнуть», уверен, было для этого) аккурат перед моим приходом. Любопытно, любопытно...
Вместо того, чтобы взять протянутый футляр со скрипкой, Катя встала на цыпочки, обвила руками мою шею, поцеловала в губы. Жарко, прочувственно... Форма благодарности, признаю, оказалась лучше кофе. Портили вкус только мои мысли о вурдалаке, уже вкусившего крови этой девочки. И о том, что этот гад мог вложить в ее голову.
Специалист по древностям была гостеприимна, по обыкновению. «Прикармливает, приручает», — не мог я мысленно не ерничать. А еще она была в своей квартире не одна.
— Жар-жар-пожар! — поприветствовал меня «третий лишний», непредусмотренный участник разговора.
И ужина с чаепитием, где этому товарищу было отведено специальное место, с персональным меню. Ел он исключительно фрукты и время от времени вставлял свои ценные комментарии.
— Он раньше путешествовал с фокусником, — сказала про него Федя Ивановна. — Увы, тот умер. Банально, от инфаркта, даже не во время представления. Инвентарь фокусника и его спутника контрабандой доставили в Петербург. Кое-что из вещиц оказалось достойным моего внимания. А он... его я взяла на пансион. Надеюсь, временно. Поиск нового дома для него непрост.
— Душили, душили. Душили, душили, — покачал головой «третий лишний».
— Похоже, у него своя точка зрения касательно смерти фокусника, — предположил я. — Он при этом присутствовал?
— Понятия не имею, — хозяйка отложила приборы. — Поскольку это было в другой стране, и сам фокусник был иностранец, о нюансах его кончины знать я хочу ровным счетом ничего. Мне бы его птицу пристроить...
Тот, о ком говорила Палеолог, расправил желтый хохолок.
— Vraiment?[1] — спросила птица.
— Право, право, — сурово и слегка ворчливо отозвалась хозяйка.
И, как мне показалось, с толикой довольства. Понравилось препираться с забавной птицей? Кто знает. Возможно, вскоре Федя Ивановна станет специалистом не только в древних артефактах, но и в орнитологии.
— Слышал, недавно из зоопарка украли попугая, — улыбнулся я, вспомнил историю, рассказанную Бартош. — Какаду.
С подозрением уставился на белую птицу.
— Он тоже какаду, — подтвердила мою догадку Палеолог. — И я б не прочь, чтобы и его тоже выкрали. Впрочем, я не ради попугая вас звала, Андрей.
Я подался вперед.
— Прежде, чем перейти к тому вопросу... — Федя Ивановна сделалась задумчивой. — Вы ведь осведомлены о том, что в парке имени Академика Сахарова нынче был найден покойный? И о том, кем покойный являлся?
— Моторист с теплохода, — подтвердил. — Его закопали в парке неподалеку от моего дома.
Похоже, весь город в курсе, где я живу. Всякие рябые за мною таскаются, вурдалаки подкидывают «мясо» в парадную... Нет смысла скрываться от этой дамы. Эта дама обо всех знает так много, что едва ли мое место жительства для нее тайна.
— Верно, верно, — проговорила она, явно довольная моим ответом. — А вы не размышляли, отчего так? Проживал покойный в ином месте, трудоустроен также неблизко...
— Гриша — хороший! — встрял попугай.
Я непроизвольно улыбнулся.
— Да, Гриша, ты прав, — заверил пернатого.
— Попугая зовут Ганс, — хозяйка окинула птицу изменившимся взглядом. — Он австралиец. Путешествовал по миру с владельцем, но в России оказался впервые. Он легко обучается новым словам, даже слишком легко. Но что в самом деле занимательно, так это то, что Григорием звали покойного моториста. Григорий Иванович Савченко.
— Гриша — хороший! — уверенно повторил какаду. — Некрасивый, но хороший. Good![2]
— В точку, дружище, — поддержал я Ганса.
И крепко так призадумался. Гриша — моторист — красотою мне не запомнился. А уж после нескольких дней в земле... К чему бы тогда привязать «хорошесть» Гриши?
«Пьяные и младенцы говорят правду», — не уверен в точности цитаты, но вроде как из Платона. Чем в нашем случае хуже младенца попугай? Говорят, они по интеллекту как раз с малыми дитятками и сравнимы.
— Вы ведь в тот день спасли его жизнь, Андрей, — похоже, Палеолог думала в том же направлении. — Обыватели редко испытывают благодарность, еще реже ее проявляют. Однако, предположим, что Григорий пожелал отплатить за добро добром. Для того направился к вам... Впрочем, откуда бы ему знать, где вы проживаете?
Я был не вполне согласен с ее мнением о проявлениях благодарности. Катюша, например, ее проявляла довольно горячо и искренне.
— За мной следили, — озвучил я известный факт. — И продолжают следить. Добро... В чем оно могло заключаться? Хотел рассказать о сообщниках?
Вот тут я опечалился, что «слил» труп законникам, а не выкопал сам. И, выкопав да признав, не вызвал на «беседу» с покойником Миху по прозвищу Смерть. Теперь-то знакомить служивых со Смертью не лучшая идея. Полагаю, Миха будет против такого знакомства.
— Или же предупредить о покушении на вас, — выдвинула свою версию Федя Ивановна.
— Моторист застрелен и зарыт недавно, счет на дни, — усомнился. — А Липин пытался меня прикончить две недели назад. Не сходится.
— Вы уверены, что новых покушений на вашу жизнь не предвидится? — серьезно и с толикой заботы в голосе спросила специалист по древностям. — Взгляните на фотокарточку.
Она поднялась, дошла до шкафа, принесла мне фотографию.
Момент (для Питера) на ней был запечатлен самый обычный: женщина под зонтом в дождь.
Я повертел фото в поисках чего-то особенного. Но нет: дождь, зонт и женщина в плаще. Лицо скрыто зонтом. Замшевые туфли, разве что, для хождения по лужам плохой выбор. Промокают.
— Что именно я должен здесь разглядеть? — перед этой женщиной выглядеть глупо я не стеснялся, скорее, наоборот.
— Кадр был сделан возле дома Игоря Липина и его матери, — ответила Федя Ивановна. — Дама долго стояла под окнами их общей квартиры, затем поклонилась и ушла. Проследить за ней не удалось. Приставленный к дому потерял ее, когда она зашла за угол.