Глава 4
По большому счету никакого плана у нее не было. У нее вообще ничего не было, кроме оглушающего страха, холодного и цепкого, как злая рептилия, что впилась клыками в ее открытое беспомощное горло. Не случись того… происшествия… она бы так и осталась в забытьи, покорно волоча ярмо и подставляя щеки для удара. Там, наверху, среди камней, она с ужасом глядела на изломанную марионетку, распластавшуюся в тени скал, на смазанный кровавый след от разбитой головы, и с трудом сдержала рвотные позывы. Тяжело дыша, она отползла назад, перевернулась на спину и уставилась в пронзительную синеву над головой, не в силах поверить в произошедшее. Когда бунт в желудке прекратился, она устало подумала: что же, это закономерный итог весьма печальной истории. Недавняя знакомая, наперсница семейных секретов, высказанных тихим шепотом под бутылочку текилы, развязавшей язык, выбрала путь, который привел ее к затяжному полету в вечное блаженство. Конец истории. Финита. Аминь. Пролежав под палящим солнцем с четверть часа, Маша с трудом поднялась, чувствуя невероятную слабость, и с той же вялостью подумала, что, наверное, надо куда-то позвонить, предупредить, рассказать. В «Скорую», например. Или в полицию. Или в службу безопасности отеля, где должны знать, что делать с прыгунами. Недаром эту площадку назвали аэродромом для самоубийц. Если случай с Маргаритой был не первым, в отеле точно знают, что делать, достаточно рассказать о прыжке на рецепции, вытерпеть изумление и испуг администратора и благополучно сбыть проблему с рук. Сколько их было, размазавших мозги об острые скалы? Кто их считал? А еще можно было малодушно промолчать и сделать вид, что она ничего не видела, привычно отгородившись пыльной маской неведения: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, и тогда трагедия вообще пройдет мимо. Кем была Маргарита? Случайной знакомой, попутчицей в вагоне или кресле самолета, о которой забываешь, едва ступаешь на перрон или трап.
Осторожно, как немощная старуха, Маша спустилась с горы и деревянными шагами прошла через площадь с кафе и магазинчиками, и только когда до гостиницы осталось всего ничего, свернула в сторону и неуклюже села под зонтик крохотного ресторанчика. Подошедшая официантка, толстая, неопрятная, зависла над ней, тщетно ожидая заказа, а потом со вздохом унеслась прочь, вернувшись с бутылкой ледяной воды, которую Маша жадно выпила в три глотка.
– Что-то вы бледная. Может, вам врача вызвать? – участливо спросила официантка.
– Не надо врача, – отрезала Маша.
– У вас, может, солнечный удар? Чего ж вы на гору в такую жару… Мороженого хотите? Или окрошки? Холодненькой окрошечки, а? Вкусная, самое то в жарищу-то…
Маше не хотелось окрошки, не хотелось мороженого. Все, в чем она нуждалась, это в кровати, куда можно было забиться, как в нору, но это была другая Маша, прежняя, трусиха, ни на что не способная улитка, едва высунувшая склизкую голову из ракушки. А та Маша осталась на аэродроме самоубийц.
– Несите окрошку, – согласилась Маша. – И мороженое. Попозже. Пломбир без всего.
– Ай, вот и чудненько, – обрадовалась официантка и, бросив на Машу косой взгляд, добавила: – Ваши-то, из гостиницы, редко к нам заходят, у вас там харчи знатные… Может, пока я несу, вы умоетесь? Вы ж себе все коленки в пыли извозюкали, и руки вон в крови. Сумочку заляпаете. Вон там, во дворе, можно, там и туалет у нас…
– Сумочку? – повторила Маша. – Какую сумочку?
Сумка Риты, красная, полыхающая лаком, лежала на столе рядом. Маша совершенно о ней забыла, а сейчас, едва официантка отошла, схватила и вновь перетряхнула содержимое. Паспорт, деньги, телефон, карточка-ключ от номера, косметика и какие-то таблетки. Да, сумка Риты, почему надо было сомневаться? Кто еще потащится на гору с женской сумочкой? Зачем она вообще взяла ее с собой? Или же это было спонтанное решение?
Маша сползла со стула и пошла в туалет, убогий, вонючий, с облезлым кафелем, смыла пыль и кровь с рук, а потом несколько мгновений молча глядела на себя в треснувшее зеркало. Там, под толстым слоем пыли и точек от мух, пряталась незнакомка с диким взглядом пиратки. Пиратка смотрела на Машу в упор, а потом неожиданно хищно улыбнулась.
С момента, когда Павел Доронин упокоился в неглубоком ущелье, медленно разлагаясь на жаре в собственной машине, прошло уже два дня, и Олег, дергающийся от каждого звонка, начал успокаиваться. В последнее время он все больше оставался в одиночестве, запираясь в сауне отеля, бултыхаясь в крытом бассейне, в который никто не ходил, а однажды даже забрался в платяной шкаф собственного номера и просидел там четверть часа, глупо хихикая, пока наконец не выбрался с ощущением, что ведет себя как полный кретин. Все это время Олег пил весьма умеренно. Спиртное просто не лезло ему в горло, а первая же попытка надраться, чтобы приглушить первоначальный ужас, кончилась объятиями с унитазом, причем на нервной почве. Олега не только рвало, неожиданно у него открылся жесточайший понос.
Отлеживаясь после очередного посещения ванной, Олег думал о смерти Павла, нервно облизывал губы и загадочно улыбался. Ему хоть и не хотелось признаваться самому себе, но решение проблемы таким вот способом принесло ему нескрываемое удовольствие. Он до сих пор помнил, как неловко Павел взмахнул руками, как треснула его голова, ударившись об острый камень, и как мертвый Доронин потом грузно сидел за рулем собственной машины. Олег подумал, что ему удалось все здорово продумать. При встречах и звонках он с неизменным раздражением отвечал, что не в курсе, где Павел, и вообще пусть на глаза ему не показывается до тех пор, пока не изменит решение, а потом, сменив гнев на милость, приговаривал, что у него есть прекрасное предложение для Доронина, пусть он с ним свяжется. Специально обученные люди клялись, что непременно передадут, что вызывало у Олега приступ смеха. Как передадут-то? Архангел Гавриил, конечно, создание святое, но сотовым не обзавелся.
Жена в эти дни вела себя как положено, прислуживала верной собачонкой, подносила тапки, и даже с этой сукой Маргаритой не встречалась, как будто потеряв к ней всякий интерес. Маргарита, к слову, не появлялась: то ли съехала, то ли решила оборвать связи с семьей Куприяновых. Правда, на следующий день Маша пришла с расцарапанными коленками и руками, словно знойные горцы взяли ее силой сзади, но свои царапины объяснила равнодушно: упала, камни вокруг. Олег долго и пытливо вглядывался ей в глаза, но, похоже, жена говорила правду.
По большому счету, в отеле Олега больше ничего не держало, но он понимал, что спешный отъезд в Москву может вызвать подозрения, и потому, выждав, решил, что уедет после выходных, что было вполне логично: наставали суровые будни, дела звали, семья Куприяновых завершила отдых и уезжает согласно купленным билетам. И потому, когда в отель по душу семьи Куприяновых явился следователь, Олег почувствовал, как мир сжался вокруг, выдавив воздух из его груди.
Следователя звали Игорь Попов. Олег сухо пожал ему руку и нелюбезно спросил:
– Вы по поводу Павла?
– Какого Павла? – спросил Попов.
Беседовали они в номере гостиницы, и Попов без особого интереса оглядел комнату пыльным взглядом своих бесцветных глаз. Маша извинилась и хотела было уйти, но следователь попросил ее остаться.
– Павла Доронина, – пояснил Олег. – Зама вашего мэра. Его уже несколько дней не могут найти.
– Вообще я тут по другому поводу.
– Интересное дело, – возмутился Олег. – Такой важный человек пропал, а вы даже не чешетесь, вместо этого отвлекаете людей от важных дел…
– Мы чешемся, – устало прервал Попов. – Но я совершенно по другому поводу. Вам знакома Маргарита Захарова?
– Нет, – коротко сказал Олег.
– Да, – одновременно с ним сказала Маша, бросила на мужа виноватый взгляд и пояснила: – Олег, это Рита.
– А, Ритуся, – фальшиво усмехнулся Олег, – Ритуся мне, конечно, знакома, я, правда, фамилии ее не знал. Да, мы познакомились тут, на отдыхе. Ее сложно не заметить, она же как фейерверк, вся в таких вот штучках… А что?
– Захарова погибла два дня назад, – пояснил Попов.
Маша закрыла лицо руками, Олег округлил глаза, а потом осторожно поинтересовался:
– А что случилось?
– По всей вероятности, она покончила с собой. Здесь неподалеку есть такое место, его даже называют аэродромом самоубийц. Раз в год точно кто-то прыгнет. Вот и Захарова, кажется, прыгнула. Вы не знаете почему?
Маша не произнесла ни слова, а Олег, решив взять быка за рога, неуверенно произнес:
– Вообще она болела. Рак, если не ошибаюсь. Прошла курс химиотерапии, вы же видели, она совершенно лысая. Таблетки глотала горстями, да, Машенька? Вам бы с ее врачом поговорить, может быть, болезнь взяла свое, она узнала… А разве Рита не оставила записки?
Попов вопрос проигнорировал.
– Она с кем-то общалась, кроме вас?
– Возможно, вам это поможет, но как раз с Павлом Дорониным она и общалась, – пояснил Олег. – Он даже за ней немного ухаживал. Я вообще удивился его вкусам, если вы понимаете: тощая лысая баба, нервная, пафосная… Она же актриса, но, кажется, Павла все устраивало. Третьего дня мы все дружно посидели в местном кабаке, обсуждали проект, Рита там тоже была.
– Она ушла вместе с Дорониным?
– Нет. Она ушла раньше. Ей как-то нездоровилось накануне, мы даже не были уверены, что она согласится пойти. Но она пошла и закатила скандал прямо посреди ужина. Мне было жутко неприятно.
– Скандал? – насторожился Попов. – По какому поводу?
– Ой, да какая-то ерунда, – отмахнулся Олег и делано рассмеялся. – В Рите вдруг проснулись пролетарские корни, она принялась осуждать нас за стиль жизни, вещала, как Ленин с броневичка: землю крестьянам, фабрики рабочим, а потом психанула и свалила. По-моему, это в ней препараты говорили, ну или бухло, она пила и не очень закусывала. Но это все несерьезно было, такая игра на публику, бенефис.
– Почему вы думаете, что несерьезно?