За сутки до отъезда она проснулась ночью от голоса.
Олег напился, с ним это случалось постоянно. После смерти Павла он пил умеренно, стараясь держать себя в рамках, но сейчас, когда решение об отъезде было принято, снова отпустил вожжи, явился за полночь и сразу же рухнул, оглашая все храпом. Маше удалось уснуть, но ночью ее оглушили тишина и вкрадчивый голос, от которого она подскочила, подумав, что в номере посторонний. Но рядом не было никого чужого. Муж, лежа на спине с закрытыми глазами, бормотал какую-то чушь мяукающим, почти забытым тоном, который она слышала от него всего несколько раз. После нескольких невнятных звуков, он вдруг отчетливо произнес:
– Она ничего не знает. А узнает, так не проблема. Я разберусь… Собака под пальмой, и счета все в соли…
Маша застыла. Последняя абракадабра ничего не проясняла, но первая часть сообщения была отчетлива. Что, если муж говорил о ней? И это с ней он думал разобраться, если возникнут проблемы?..
Надо убираться подальше… Но что будет, если в час икс ей не удастся выйти из гостиницы без его сопровождения?
«Значит, попробую удрать в Москве, – мрачно подумала Маша. – Схема та же, но надо умудриться забрать сумку Риты, что может быть проблематично».
Это действительно было так. В номере Олег мог найти чужой аксессуар, начать задавать вопросы и не дай бог что-то заподозрить. Не говоря уже о том, что он мог просто вспомнить, что она вышла из номера с сумкой в руке. Олег, к несчастью, обладал прекрасной памятью на вещи, которые частенько покупал для жены сам в те минуты, когда ему хотелось поиграть в куколки. Он мог вспомнить что эта ярко-красная лакированная вещичка не принадлежала жене. То есть забирать ее в номер было нельзя. Приходилось рисковать. Если сумка останется похоронена под грудой камней, в Москве придется придумать какой-то иной выход.
«А если удастся, то что? – вдруг уныло подумала Маша. – Чужой город, чужой паспорт, чужая квартира. Сколько я могу там оставаться? А если в квартире кто-то живет или банально не подойдет ключ? Деньги рано или поздно кончатся, не так их и много, при самом бережливом расходовании их хватит месяца на два-три. Любая неосторожность, и меня сдадут в полицию. В лучшем случае получу срок за взлом. А в худшем…»
А в худшем муж мог разобраться с беглянкой. И Маша даже в самых страшных снах не хотела представлять, как это будет. Неистовое желание жить, мирно и спокойно, и неистребимая ненависть вдруг захлестнули ее в один миг. Она подумала про Риту, которая долго боролась со смертью, потом сдалась, но даже тогда предпочла уйти по-своему. Ее перепуганное лицо возникло у Маши перед глазами, и она расплакалась, но не от отчаяния или страха, а от жалости, к себе, к Рите и еще бог знает к кому.
Она даже удивилась той обыденности, с которой пошла на пляж в последний день, разложила книжку и телефон на полотенце и с безмятежной улыбкой загорала минут двадцать, отвечая на идиотские вопросы какой-то незнакомой толстухи, хотя ее трясло от напряжения и страха. Выпив коктейль, Маша пошла к воде, повизгивая, бросилась в волны и поплыла, неспешно и незаметно удаляясь с акватории отеля вправо. Отплыв на приличное расстояние, Маша нырнула и в несколько мощных гребков приблизилась к берегу.
Пляжный отельный отрез находился слева, отгороженный сеткой, чтобы на бар и шезлонги не покушались отдыхающие более дешевой гостиницы. Убедившись, что на нее никто не обращает никакого внимания, Маша вышла из воды и небрежно направилась к выходу с пляжа. У пустующего шезлонга валялись чьи-то резиновые тапки, и Маша сунула в них ноги. Сейчас она, мокрая, с отброшенными назад волосами, шла к отелю, опасаясь, что ее остановит кто-нибудь из персонала. Но на нее никто не смотрел. Она была одной из многих, пребывающих тут уже давно, бронзовой от загара.
Маша без труда пересекла территорию скромного отеля, вышла на улицу и зашагала прочь, к тайнику, поймав на себе пару заинтересованных взглядов: все-таки по городу люди не часто ходили в купальниках. Но сейчас, в час дня, народу на улицах было немного, все попрятались от жары. Свернув в кусты, к тайнику, Маша взмолилась всем богам, чтобы за время ее отсутствия никто не разворошил нехитрый схрон.
Вещи были на месте, сумка с документами и телефоном тоже. Маша торопливо натянула хламиду поверх купальника, обулась и бросилась прочь, подальше от своего отеля. Отойдя на пару кварталов, она взяла такси и поехала на вокзал. Там, выжидая три часа до поезда, Маша купила в ближайшем магазине чемодан, кое-какую одежду и белье. В туалете супермаркета она переоделась, нанесла на лицо толстый слой грима, состарившего ее на десять лет, приклеила на щеку пластырь, а на нос водрузила огромные очки. Поблизости не нашлось магазинов с париками, потому Маша намотала на волосы шарф, отказавшись от мысли постричься покороче. На волосы всегда обращают внимание, яркая зеленоглазая блондинка наверняка привлекла бы внимание, но стрижка всегда молодит. Маше же приходилось выдавать себя за женщину старше тридцати пяти.
Ей повезло. Маша минут пятнадцать топталась на перроне перед вагоном, ожидая наилучшего момента, и когда прямо перед ней парочка влюбленных, осоловев от чувств, под горестные вопли вывалила к ногам проводника прямо на асфальт паспорт, телефон, фотоаппарат и кучу барахла, а потом принялась торопливо все собирать, Маша бросилась к дверям, сунула проводнику паспорт, а тот, сверив его с электронным списком пассажиров, лишь мазнул по ее лицу невнимательным взглядом, привыкшим к распаренным красным физиономиям отдыхающих.
До последней минуты, пока вагон не тронулся, Маша не верила, что у нее все вышло. Проводник зашел позже, и, когда вновь попросил предъявить паспорт, на его лице мелькнуло что-то вроде сомнения, но Маша, сидя у окна, старательно впечатала кулак в собственную щеку, так и не сняв очки, а после ее персона уже никого не интересовала. До самого Ростова-на-Дону Маша ехала, чувствуя, как под раскачку вагона медленно успокаиваются ее истерзанные нервы.
Соседка попалась неразговорчивой. Почти сразу она улеглась на полку, достала электронную книгу и увлеклась чтением. От нечего делать Маша вынула телефон Риты и пролистала список контактов, удивившись, что в нем очень мало имен. Один номер, с краткой надписью «Иудушка», привлек ее внимание, но звонить Маша не стала. Удивило ее и то, что на Ритин телефон вообще не звонили, даже спамеры. Маша подумала, что надо бы когда-нибудь обзвонить всех близких и предупредить о кончине Риты, но сделать это нужно будет осторожно и ни в коем случае не с этого номера.
Ну а в Ростове Маша с изяществом, достойным лучших жуликов современности, исполнила тот же финт, но уже под аккомпанемент отставного генерала Аристарха Львовича, дождавшись, когда его подвезут к вагону и удивившись собственному везению. В соседний вагон загружался целый табор с оравой орущих детей, из-за чего внимание проводников было рассеяно. Спустя час Маша уже с удовольствием слушала байки престарелого донжуана, отвлекаясь лишь на собственные мысли о брошенном в отеле муже, который наверняка сходит с ума от беспокойства и непонимания, что же случилось с его глупой и наивной женой.
Новосибирск оглушил Машу тяжелой кувалдой зноя, настолько сильного, что она даже растерялась: как это так? Сибирь – место, где должны ходить медведи, расти кедры и папоротники, летать гигантские комары, а не пальмы и баобабы. Но жара была невыносима уже в десять утра, когда прибыл ее поезд.
В вагоне, обмахиваясь платочком, она все ерзала на месте, доводя себя до истерики при мысли, что сейчас приедет в дом к незнакомым людям и попытается объяснить, откуда у нее взялись документы и ключи покойной Риты. Нечего даже думать о благополучном исходе событий: квартира наверняка обитаема, там живут лоховатый муж и кучка отпрысков, о которых Рита не упомянула, чтобы просто показаться загадочной. Не в силах выдерживать напряжение, Маша скачала себе мобильное приложение и торопливо бросила в корзину несколько вариантов квартир в аренду. На первое время хватит, в гостиницу соваться не стоило, а данные с «Букинга», как она надеялась, нигде не появляются.
Телефон так ни разу и не пискнул. Рите никто не звонил. Маша еще раз пролистала список контактов, вновь удивившись его скудности и не найдя там никого, кто был бы записан как «муж» или «любимый», не говоря уже о «дочке» или «сыночке». Несколько имен, включая ее собственное, пара организаций, загадочный «Иудушка». Ни одной записи о семье или работе. Ничего. Впрочем, даже по виду телефон был новым. Не успела перенести данные? Завела новую сим-карту? На размышления об этом не осталось времени. Поезд прибыл на вокзал, и Маша, не став дожидаться, пока из вагона транспортируют назойливого Аристарха Львовича, чьи россказни ей давно прискучили и уже даже раздражали, выпорхнула на перрон. Толпа пассажиров обтекала ее нервным потоком. Не представляя, куда идти, Маша направилась за людьми, спустилась в подземный переход, оказалась внутри вокзала, пропахшего мазутом, хлором, потными телами и жареными пирогами сомнительного качества, от чего у нее моментально свело желудок. Со вчерашнего дня она ничего не ела, дергалась от нервов, жадно выпила почти два литра воды, отчего надолго засела в туалете вагона. Сейчас, когда дорога была позади, Маша угрюмо волокла за собой не особенно тяжелый чемодан, спускаясь по ступеням на входе в вокзал и поднимаясь на выходе.
Привокзальная площадь не отличалась изяществом. Здание главного порта железнодорожных путей, выкрашенное в веселенький салатовый цвет, осталось позади, перед ним красовались довольно облезлая гостиница, «Бургер Кинг», торговый центр и кофейня. Отвергнув предложения подлетевших таксистов, Маша докатила чемодан до кафе, заказала громадный чизбургер и кофе с пончиком, которые проглотила в один присест, словно голодная волчица. Теперь, когда революция в животе утихла, чувство страха притупилось, уступив лихому азарту. Что, собственно, она теряет? Не побьют же ее, в конце концов?