Следователь Попов без всяких нервов прохаживался у морга, сосал фруктовый лед и поглядел на подъехавшего Олега без малейшего сочувствия. Бросив недоеденное лакомство в урну, Попов пригласил Олега следовать за ним. Против воли тот почувствовал, как подгибаются его колени.
– Зрелище не для слабонервных, – предупредил Попов. – Как я говорил, ее сильно побило о скалы, ну и рыбы… Вы уверены, что сможете?
– Смогу, – ответил Олег, и его голос сорвался на гласных, превратившись в писк. Попов подарил ему долгий внимательный взгляд. – Уже известно, от чего она…
– Пока только предварительно, – ответил Попов. – Следов насилия не обнаружено. Скорее всего, утонула. Непонятно только, что она делала так далеко от гостиницы.
Внутри морга было серо, холодно, пахло формалином и чем-то сладковатым, неприятным и тошнотворным. Олег подумал, что так пахнет смерть. Попов провел его в комнату, облицованную кафелем свинцового цвета, где на железной каталке лежало прикрытое простыней тело. Рядом, за облезлым столом, заполнял бумаги патологоанатом, одновременно откусывая от бутерброда с колбасой и прихлебывая обед чаем из щербатой кружки. Бросив на вошедших хмурый взгляд, он нехотя поднялся. Олег поглядел на бутерброд и его затошнило.
– Вы готовы? – спросил Попов. Олег часто закивал. Патологоанатом вздохнул и, сунув руку в карман, вынул оттуда склянку, протянул Олегу.
– Вот. Возьмите, это нашатырь. Может пригодиться. Вы точно готовы?
Олег, как во сне, кивнул. Патологоанатом медленно и торжественно поднял простыню с обнаженного тела. Олег охнул, отвернулся и почувствовал, как его завтрак, смешанный с кофе, льется на пол.
– Сестра! – закричал патологоанатом, а Попов попытался поддержать Олега, но тот отпихнул его и вновь уставился на труп. Изуродованное тело было покрыто кровоподтеками, в одной глазнице не было глаза, и она глядела в потолок сквозной дырой, разорванные губы были обглоданы, а пальцы сбиты до самого мяса, на нескольких не было ногтей. Олег завороженно глядел на тело, впитывая каждую деталь, не в силах оторваться и с радостью понимая, что это – не Маша. Глаза скользнули по щиколотке, по вульгарной татуировке с дельфином или акулой, которую он бы никогда не позволил сделать жене.
– Это ваша супруга? – спросил Попов.
Олег же осознал, что смерть жены, пусть даже ненастоящая, дает ему больше свободы, чем ее жизнь. Мертвая Маша была ему выгоднее живой на данный момент, оставляя возможность для маневров и надежды вернуть ее когда-нибудь, если она еще жива. И потому он попятился, едва не поскользнувшись, и, собрав волю в кулак, чувствуя во рту сладковатый вкус рвоты, решительно сказал:
– Да, это моя жена Мария… Господи боже… господи боже…
Вернувшись из морга, Олег не стал отпускать водителя, поднялся в номер, вызвал портье и велел спустить багаж вниз. Аккуратно собранный чемодан жены попался ему на глаза в последний момент. Олег не знал, что с ним делать, но в итоге решил не оставлять в гостинице, запихнул сумочку жены в свой портфель и бросился вниз, подальше от тяжких воспоминаний. Спустя полчаса он уже ехал прочь, в аэропорт, хотя до вылета было еще больше пяти часов, но оставаться в гостинице было выше его сил. Прослонявшись по зданию, Олег изрядно напился и, если бы не верный Николай, наверняка пропустил бы рейс. В самолет его грузили почти в полуобморочном состоянии. К счастью для Николая и экипажа лайнера, в самолете Олег сразу уснул, храпя так, что морщились даже ближайшие пассажиры из эконома.
В Москве было прохладнее, оттого Олег как-то быстро протрезвел. Поручив Николаю багаж, Олег оставил помощника в аэропорту и направился сразу домой, по пути соображая, что делать.
Тело неизвестной женщины следовало похоронить как Машу. В Крыму Олег распорядился, чтобы тело кремировали. Урну обещали доставить спецпочтой, но Олегу было безразлично. Там все равно покоилась не Маша. Даже если бы по пути с прахом что-то и случилось, это было непринципиально.
Родственникам, конечно, придется сообщить. Олег представил вой тещи с тестем и поморщился, одновременно с удовольствием представив, как раз и навсегда выкинет их из своей жизни и кошелька. Теща непременно оденется в черное и будет рыдать у него на плече, намекая, что он не уберег их кровиночку и потому должен заплатить. Собственно, сценарий всегда был один и тот же, только масштабы трагедии разные. Хоронить незнакомку, ставить ей пышное надгробие, произносить траурные речи и выслушивать соболезнования Олегу не хотелось, но положение обязывало. Надо заставить Николая заняться похоронами. Он, кажется, заподозрил неладное, потому что косился и порывался о чем-то спросить, идиот.
Дома о беде уже знали, прислуга ходила на цыпочках, лишний раз не лезла и старалась не попадаться белому господину на глаза. Олегу нравилось, что вышколенные слуги понимают его с полуслова, а мысль, что он почти рабовладелец, поднимала его в собственных глазах. Вот и сейчас, после того как все бесшумно растворились в пространстве, Олег поднялся к себе, обнаружив наполненную ванную, легкий перекус, свежие газеты, которые крайне редко читал, и включенный на канале РБК телевизор. Лениво раздевшись, он пошвырял вещи на пол и лег в ванну, откуда косился в телевизор. Гигантская ванная комната позволила бы разместиться там целой делегации. Из большого, в пол, окна открывался вид на сад. Купель была прямо в полу, огромная, с встроенным джакузи. Маша, кстати, эту ванную не любила, говорила, что мерзнет в ней, и почти не пользовалась ею, если Олегу не хотелось там пошалить. Подумав о Маше, Олег вспомнил о недавнем знакомом, разыскивающем Маргариту, и нахмурился.
Обокрала на огромную сумму. Интересно, на сколько? Что, в представлении господина Сальникова, было гигантской суммой? Миллион? Два? Десять? Из-за какой суммы он бы приехал в Крым искать женщину, что оставила его в дураках?
Когда Олег, в халате на голое тело, выбрался из ванной, его багаж уже был доставлен и разобран. Его последнее приобретение – тайская горничная, которую он пару раз от скуки уложил в постель, пробормотала что-то непонятное и выпорхнула прочь. Олег проводил ее равнодушным взглядом. Позвать, что ли, ночью? В сексе она, кстати, вопреки всеобщей рекламе тайских жриц любви, была так себе. Остановившись у кровати, Олег уставился на стол, где лежала Машина сумка, по непонятной причине не убранная в шкаф. Как завороженный, Олег двинулся к ней и взял, словно последний привет от покойницы.
Внутри, конечно, ничего не изменилось. Кошелек, косметичка, расческа, заколки, разряженный телефон. Повинуясь минутной слабости, Олег воткнул телефон в зарядное устройство, выждал пару минут и включил, выслушав какофонию сообщений от знакомых и родни. Кажется, родители наконец забеспокоились. В списке пропущенных вызовов было двенадцать от матери, три от отца и штук двадцать голосовых сообщений от них же. Олег не стал их слушать и читать. Успеется. Пролистав справочник, Олег наткнулся на новое имя: Маргарита. В мессенджерах высветился темный профиль женщины с тюрбаном на голове, на фоне закатного неба. Вздохнув, Олег написал мертвой подруге жены короткое слово: «Привет».
Маша открыла глаза, охнула и сразу закрыла, поскольку комната угрожающе завертелась, а потолок покачнулся и ринулся прямо на нее. Под темечком проворачивался свободно плавающий в вакууме мозг, а во рту было сухо и пакостно, как в загаженном кошками подъезде. Она облизала пересохшие губы и слабо простонала, почувствовав, как звук ударил в черепе набатом, раскатился миллиардом стеклянных шариков. Надо же было так напиться! Нет, вчерашний вечер был вполне приятен, ровно до момента, который Маша могла вспомнить. В компании незнакомцев она почему-то быстро расслабилась, что было, наверное, непростительно, но ей так хотелось хоть на сутки почувствовать себя нормальным человеком, что она сознательно отпустила вожжи. И, кажется, вовсе их выронила, поскольку ее понесло, как ретивую кобылу, в какие-то залихватские дебри, сквозь бурелом и овраги. Маша почувствовала, что все тело болит, как будто она попала в мясорубку. В глубине подсознания мелькнуло мутное воспоминание: высокий тополь, привязанная к ветке перекладина и прыжок в воду, а потом удар и смех. Кажется, вчера ей было очень весело…
Она открыла глаза и поморщилась от света. Квартира Маргариты с пьяного похмелья была омерзительно светлой. Похлопав ресницами, Маша вытянула руки и охнула, увидев сеть царапин и внушительный синяк. Значит, прыжок ей не приснился. Она сладко потянулась, а потом застыла.
Из другой комнаты, кухни-гостиной, доносились возня, шипение и ароматный запах яичницы, словно там готовил завтрак для Семена Семеновича Горбункова лейтенант милиции, оберегающий закатанные в гипс сокровища. Маша вспомнила о сокровищах, что беспечно валялись под ванной, и ей стало плохо от мысли, что их нашли. А затем она подумала о том, что лежит в кровати, при этом не помня, как оказалась дома, а кто-то посторонний хозяйничает в ее холодильнике. Резко подняв одеяло, Маша со стыдом обнаружила, что трусы на ней, а вот лифчика нет, и еще неизвестно, как закончилась вчерашняя ночь.
Балахонистое платье Риты свисало с двери аккуратными складками. Маша встала, молясь, чтобы кровать не скрипнула, сдернула платье, оделась и на цыпочках вышла наружу, бесстрастно ожидая увидеть на кухне кого угодно, включая даже Олега, который никак не мог там оказаться, но надо было приготовиться к худшему, а еще лучше – приготовить пути отхода. Входная дверь была закрыта, но вот заперта ли – неизвестно, ключей поблизости не оказалось. Она подумала, что в случае чего успела бы отомкнуть щеколду, выбежать, пусть даже босиком, и позвать на помощь, но ее остановила мысль, что злодей не стал бы готовить завтрак. И потому Маша осторожно заглянула на кухню. Там, в одних плавках, у плиты возился Алексей, брат соседки Лизы, поворачивая яичницу вилкой. Его движения были неуклюжими, но яичница весело скворчала и брызгала жиром. Маша вдруг почувствовала волчий голод, и ее замутило. Услышав шорох, Леха обернулся и начал улыбаться, глупо, по-детски, напомнив Маше очень большого щенка.