– Моя дочь умерла, – с каждой секундой женщина злилась все больше. – Да как ты только смеешь? Как смеешь порочить ее память? И тебе не стыдно? Позор тому, кто тебя надоумил… А ты изволь немедленно одеться!
Это она переключилась на Казимира.
– Зачем? – удивился он. – Источник тепла у меня при себе.
Женщина решительно взгромоздилась на велосипед.
– Нет, пожалуйста, подожди! – крикнула Сара вслед, но та не остановилась – наоборот, наддала, педали закрутились быстрее…
И все-таки на мгновение Сара догнала ее, поравнялась. Женщина бросила на нее еще один взгляд – глаза вполлица, – но затем решительно устремилась вперед.
И отстала Сара лишь потому, что увидела: женщина тоже плачет.
– Нам придется ее остановить, – сказал позади Казимир.
– Оставь ее в покое! – Сара пружиной развернулась к нему. – Не смей даже приближаться к ней!
– Я не про нее.
– Он про Митеру Тею, – объяснил Малкольм.
– То есть про дракона? – осведомилась Сара. – Вот про того громадного дракона, который мог испепелить нас в пыль и глазом не моргнуть?
– Ага, и растоптать в кровавую кашу, – кивнул Казимир. – И разорвать на мелкие неаккуратные кусочки. Право, вас, мелких людишек, драконам так легко убить – и почему-то за долгие-долгие годы так никто и не пострадал.
– Это моего довода не опровергает.
– Она попытается разрушить и этот мир, – подал голос Малкольм – снова очень тихо.
Совсем не похоже на того целеустремленного, уверенного в том, что делает, мальчишку, который явился к ним на ферму с намерением всего-навсего убить одну девочку и уничтожить один спутник.
– Она не попытается, – покачал головой Казимир. – Она этого добьется.
– Она – просто один дракон, – возразила Сара. – Да, большой, но остальные драконы…
– В этом мире нет никаких остальных драконов! – заорал Казимир – ой… Сара впервые услышала, как он повышает голос, и поняла, что подо всей бравадой, подо всей снисходительностью драконом владел ужас – все тот же, что при виде Малкольма с его когтем. – Я бы учуял другого дракона, даже если бы он прятался в глубокой пещере на обратной стороне планеты. Говорю тебе еще раз: здесь нет других драконов.
– Такого в пророчестве не было, – пробормотал Малкольм с совершенно потерянным видом.
– В пророчестве вообще много чего не было, – холодно отрезал Казимир.
– Но как здесь может не быть драконов? – Сару и саму будто обокрали. – В этом нет никакого смысла.
– Местное население сказало бы то же самое о мире, в котором драконы есть, – сказал Казимир, оглядываясь и даже не замечая, как на его ничем не прикрытую кожу падает снег. – В этом мире отсутствует драконья магия – кроме той, что есть во мне и в ней. – Он горько нахмурился. – Это похоже на мир, где нет музыки.
– Вот почему ты превратился в человека? – догадалась Сара. – Этот мир не понял твою форму?
– Именно.
– Но это не может быть правдой. У нас над головой только что пролетел гигантский огнедышащий дракон.
– В том мире она была человеком, – сказал Малкольм. – Но мы в драконов не превратились.
Казимир выглядел еще несчастнее его.
– У меня объяснения этому нет, – заявил он, но прозвучало это почему-то так, словно объяснения у него, конечно, нет… но только такого, которым он готов поделиться с другими. – Как бы там ни было, она очень скоро будет знать то же, что знаем мы. Что она – единственный дракон в этом мире. И что Шпора до сих пор у нас. Если она решит, что мы все еще можем пустить ее в ход, то непременно явится за нами. А если выяснит правду, что гораздо более вероятно…
– Ее кровь, – вмешался Малкольм, – единственное, что может Шпору оживить, – ты об этом?
– Значит, мы окажемся в еще большей опасности, чем сейчас. – Казимир сложил ладони – не столько молясь, сколько думая. – Пророчество…
– Фу! – вскрикнула Сара. – Не желаю больше ни слова слышать об этом вашем пророчестве!
– Пророчество гласит, что ты не дашь ей уничтожить мир.
– Ну, с этим как бы ничего не вышло, верно? – Сара схватилась за голову. – С меня довольно. Я просто хочу, чтобы ты все это прекратил. Чтобы все это… ушло, исчезло!
И в первый раз с тех пор, как она вообще его знала – будь он хоть дракон, хоть человек, – Казимир посмотрел на нее почти с сочувствием.
– Единственное, что может отправить нас обратно, – это Шпора. Она у нас, но воспользоваться ею мы не можем.
– Так пусть твой дракон ею воспользуется! Или добудь ее кровь! Или еще что!
– Воистину. А еще мы не дадим ей уничтожить эту планету.
– Так мы теперь еще и планеты спасаем? – саркастически улыбнулась Сара. – Почему бы тогда еще и не нашу – так, за компанию? Мы заставим ее доставить нас назад и признаться, что это все она!
– Не станет она ни в чем признаваться, – покачал головой Малкольм. – Она тебя просто убьет, не успеешь ты и рта раскрыть.
– А ты разве не хочешь помочь тому мальчику, который с тобой приехал? – вызверилась на него Сара. – Он ведь все еще там!
Малкольм бросил на нее взгляд, плавящийся от неизбывного чувства вины.
– Хочу! Очень хочу. Я… я любил его.
Тут уже смутилась Сара.
– Как… как брата?
– Нет, не как брата, – вздохнул Казимир.
– Он сейчас там один, – продолжал Малкольм, – и все это сделал с ним я.
– Нет никакого смысла стоять здесь и разлизывать раны, – сказал Казимир. – Вы оба кого-то потеряли. Это очень прискорбно, но здесь уже ничего не изменишь. Единственное, что мы еще можем сделать, – это найти дракона.
– Судя по весу, она полетела на вершину горы Рейнир, – Сара посмотрела в ту сторону, где предположительно находилась гора. – Мы что же, пойдем туда?
– Если придется – да, – пожал плечами Казимир. – Но, полагаю, она сама нас найдет.
– И убьет, – добавил для полноты картины Малкольм.
– Я все-таки тоже дракон, – продолжал Казимир. – Я знаю наш образ действий. И, возможно, знаю, как с ней бороться.
– Бороться с ней – дело одно, – упрямо сказал Малкольм. – А вот победить – совсем другое.
– У тебя что, есть план, ассасин? – почти прикрикнул на него Казимир. – Для тебя она, помнится, была любящей Митерой Теей.
Малкольм горестно опустил голову.
– Для меня она всегда была просто человеком.
– У вашего вида вечно в ходу легенды о людях, под шкурой которых на самом деле скрывался дракон, – в доказательство Казимир ткнул пальцем в свою собственную шкуру.
– Может быть, она так сильно этого хотела, – вздохнул Малкольм. – Может, всей душой верила, что…
– Теперь-то какая разница, – с горечью перебила их Сара. – Она – дракон. А с драконом я драться не подписывалась.
– А придется, – возразил Казимир. – Это было предсказано.
– А что я сначала увижусь и поговорю с собственной матерью, предсказано было? – язвительно осведомилась Сара.
И была такова.
Казимир проводил ее взглядом и скрестил руки на груди. Интересно, что дальше-то будет? Убийца подошел поближе, тоже глядя вслед девочке.
– Ты что-то задумал, – негромко сказал Малкольм. – Есть некий шанс… Но он тебе не нравится, и рассказывать о нем ты не пожелал.
– Совершенно абсурдный, – буркнул Казимир. – Такого просто не может быть.
Малкольм протянул ему коготь:
– Не может быть? Вот это оторвали у самой богини. Предположительно.
– Не предположительно, – твердо сказал Казимир и добавил, помолчав: – Когда красный дракон проходил через дверь… и был еще женщиной, я заметил, у нее рука была в крови.
– Да, – кивнул Малкольм. – Во время битвы… перед тем, как мы все оказались здесь…
Он умолк.
– Да?
– Прости, твоя нагота… отвлекает.
– Вы, люди, такие нелепые, – Казимир закатил единственный глаз.
– В битве, которая была на той стороне, только что, – снова начал Малкольм, громче на этот раз, – я пустил в ход свои парные клинки. Отсек ей указательный палец.
Казимир посмотрел ему в глаза и медленно опустил взгляд снова на коготь – как за ручку Малкольма отвел.
Коготь… с указательного пальца самой богини.
– Вот черт! – только и смог сказать убийца.
16
Боль.
Снег в кратере большой горы принес облегчение, но не смог унять боль в руке, которую сломал Малкольм… и в другой, лишившейся пальца… и во всех прочих местах, пострадавших в сражении, и от…
От превращения.
Что она подобного не ожидала, это еще слабо сказано.
Боль оказалась ужасная, словно с нее живьем содрали кожу – хотя, возможно, именно это и произошло. Чувство было такое, будто тело взорвалось изнутри, разнеслось во все стороны, до пределов, немыслимых для ее прежнего, обычного человеческого тела.
Но вот в чем странность…
Несмотря на всю жестокость пережитой муки – которая, ясное дело, длилась всего миг, но по ощущению – целую вечность, – она чувствовала невероятное… облегчение. Освобождение.
Всю жизнь ее толкала вперед вера, по силе сравнимая только с яростью, что вечно шла с ней рука об руку. Она жаждала стереть с лица земли человеческий род – ради драконов! – прекрасно притом понимая, что это означает и ее собственную гибель.
Ненависть к себе… столь великая, что вполне тянула на отдельную самостоятельную теологию. Но даже и в ней женщина надеялась каким-то образом выжить. Она знала, на что способна Шпора – никто в целом свете не знал этого лучше! – и что это путь к спасению, к бегству, тоже знала. Но к бегству в совершенно другой мир. Эта пилюля была горька. Она бы спасла один мир для своих возлюбленных, а сама оказалась извергнута в другой, навек разлученная с ними, – безо всякой благодарности за героизм… просто с самим этим фактом, о котором все равно никто никогда не узнает. Если только ей удастся убедить драконов в этом новом мире… сделаться для них необходимой, незаменимой – показать, на что способен один преданный Верящий. Они узнают эту истину, непременно узнают, стоит им только ее увидеть, – так она чувствовала. Им придется.
Хотя был и еще один вариант, очень маловероятный, о котором ей сейчас не хотелось и думать…