Гори во мне — страница 44 из 64


​-Отец, — его голос дрожит от волнения, руки непроизвольно мнут скатерть, — Возьми меня в похо…


— Нет, — тот трезвеет моментально, обрывая сына на полуслове. Глаза сурово сверкают, — И мы это обсуждали уже и вчера, и позавчера, и чертову неделю назад.


— Я уже не ребенок, ты не имеешь права мне запрещать теперь! — Кит пытается говорить ровно, но недавно сломавшийся голос не слушается, прыгая, — Я все равно пойду, ясно?


Князь замирает, устремив тяжелый взгляд на сына. Китен сглатывает, набираясь смелости, чтобы продолжить. Он никогда так не говорил с отцом. Авторитет старшего был незыблем. Киту страшно и непривычно. Он облизывает пересохшие губы.


— Если ты не возьмешь меня на свой корабль, меня примет в команду дядя Вольгот. Я уже договорился. Так что тебе решать только, с кем я пойду.


— Да как ты…Я сейчас при всех тебе всыплю, понял? — князь побагровел от гнева, лазурные сполохи сверкнули в глазах. Кулаки медленно сжались, и металлический кубок погнулся в левой руке.


— Не всыплешь, ты меня теперь только вызвать можешь. На поединок, — пробормотал Кит. Он не хотел ругаться. Просто хотел в поход. С братьями. Они все идут, а он снова остается. Это несправедливо. Он мужчина теперь.


— Я хочу с тобой. Я буду слушаться, клянусь, — Кит положил руку на побелевший кулак, улыбнулся несмело. Умоляюще добавил, — Пожалуйста.


Князь кинул на сына долгий тоскливый взгляд.


— У тебя глаза матери, — вместо ответа пробормотал, нахмурился.

— Я просто хочу, чтобы ты жил. Ты же мое дитя, Китен. Как ты не понимаешь. Ты успеешь еще, рано пока.


— Пожалуйста, пап, — повторил Кит, уже улыбаясь в открытую. Он знал, что победил. Каждый раз, когда отец начинал про его глаза, это был верный предвестник того, что старик выкинет белый флаг.


— Ворон с тобой, — махнул князь, сдаваясь, — Слушаться он будет. Как же. Вот только попробуй начуди, отправлю капусту выращивать лет до сорока, понял? Не терпится ему. Дурной.

Отец все что-то ворчал еще себе под нос, усмехаясь. Но Кит уже не слушал его. Схватил в охапку старика, крепко прижав к себе, уткнулся благодарно в плечо и стремглав понесся к выходу.


— Ты куда помчался? — крикнул сыну Князь вдогонку.


— Как куда? В женский дом конечно, — громко ответил Кит. Так, что половина присутствующих услышала и дружно загоготала, рассыпаясь в пожеланиях удачи новоиспеченному мужчине. Китена это ничуть не смутило, он лишь благодарно кивал направо и налево, и нахально улыбался.


— Ну и отлично, — подхватил отец, — В походе шлюх- то не будет. Может еще и передумаешь идти, а, сынок?


— Это вряд ли, — рассмеялся Кит и скрылся за дверью.

* * *

Картинка снова дрожит перед глазами, погружаясь во тьму, и я молюсь всем богам, чтобы не последовать за ним сейчас. Я уже хочу проснуться, вернуться в реальность. Не желаю видеть взрослого Кита, наблюдать за тем, что я потом никогда не забуду. Он просто проживает свою жизнь. Так, как у него выходит. И ничего мне сейчас не должен. Ему не за что оправдываться. Я бы ни за что не показала ему свою. Зачем ему знать, как я встретилась с Рудом к примеру? Что мы говорили друг другу? Это просто прошлое и оно не имеет значения сейчас для меня.

Неожиданная мысль ледяной иглой пронзает внутренности. А вдруг он тоже видит? Нужно проснуться, проснуться немедленно, и его разбудить! И спросить, что это такое, черт возьми!

Меня окутывает тьма и пустота. Я просто вишу в пространстве, пытаясь определить хотя бы собственное тело. Существую ли я? Когда не за что ухватиться ни взглядом, ни сознанием, это перестаешь понимать. Реальна ли ты, если реальности нет. Нет ни звуков, ни образов, ни запахов. Я пытаюсь двигаться, но не понимаю, получается или нет. Ужас. Я умерла наверно. И этот ужас, страх смерти сковывает меня безраздельно. Я жмурюсь призрачными веками и открываю глаза.

Я лежу в высокой траве. Небо. Такое голубое. Ни облачка. Но мне оно кажется черным. Солнце в зените слепит нещадно, от долгого взгляда на него перед глазами плывут кровавые круги. Железный привкус на губах. Смердит невыносимо.

Мы просто мясо. Все тлен. Жизнь хрупка и бессмысленна. И глупо, неожиданно кончается. Всегда. Смерть всегда нелепа. И уйти красиво невозможно. Тебя вырвет, ты обмочишься, расплачешься и позовешь мать. Даже если у тебя уже внуки. И вороны выклюют твои глаза.

Я вдруг осознаю, что это не мои мысли. Медленно поворачиваю голову и вижу Кита. Он весь в крови и пахнет от него ужасно, чем-то кислым. Следы крошек на подбородке он вытирается рукавом. Его рвало только что. Китен лежит в траве, раскинув руки и ноги, и смотрит прямо на солнце, даже не моргая. Его глаза слезятся от нестерпимого света, но это помогает отвлечься от мыслей о только что пережитом.

Его первый бой. Это ужасно. Смерть ужасна. Ужасна и бессмысленна. И люди как скот. Оказывается, их можно разделывать так же, как свиней. Просто набор костей, мяса и жира. Человеческий жир почему-то желтый. Он сегодня это очень хорошо разглядел. И глаз может смешно болтаться, как на ниточке. Кита опять замутило, он согнулся от того, как сильно скрутило пустой желудок, но уже было нечем. Лишь выдохнул глубоко через рот.

— Эй, вот ты где, — рядом неожиданно оказывается Арн. Садится рядом и берет травинку в рот. Он уже совсем взрослый. Лицо украшает короткая борода, из заплетенных длинных волос выбилось пару прядей. Он тоже в крови и в грязи, весь потный, жилет сзади разодран и виднеется кровь. Но похоже его это мало беспокоит.

— Ворон тебя любит, ни царапины, — хмыкает старший, толкая Кита в бок, тот только улыбается криво, опустив взгляд на свои сапоги.

— Хотя это просто чудо, мелкий. Дерешься ты отвратно, у меня пару раз чуть сердце из груди не выпрыгнуло, — Арн смеется, и в голосе звенит облегчение.

— За собой бы лучше следил, — ворчит Китен, выразительно косясь на разорванный на спине жилет с запекшейся кровью на ткани.

Старший кивнул, не став возражать. Они замолчали, легли вдвоем в траву и уставились на солнце.

— Что, рвет? — тихо поинтересовался Арн.

Кит не ответил. Это было очевидно.

— Ты привыкнешь, в первый раз всегда… Так.

— Тебя тоже? — Кот повернулся к брату и даже дыхание затаил в ожидании ответа. Ему так важно было знать, что с ним все нормально. Что он не слабак.

Арн помолчал, щурясь, играя травинкой во рту.

— Кому расскажешь, убью, — еле слышно пробормотал, — Но я вообще обоссался.

Кит даже привстал, рот округлился до идеальной «О», а глаза широко распахнулись.

— Да на меня бугай один бежал с топором, я его не сразу заметил. Повернулся, а он замахивается уже. Орчище, матерый. Глаза дикие, огромные такие, что я свое отражение видел. Я попятился и просто упал. И меч сам собой под углом ему прямо в пах. Топор рядом с головой просвистел. Я и… Страшно было, п…ц.

Арн засмеялся. Кит тоже. Так искренне, заливисто, почти до истерики. Я почувствовала, как его начало отпускать, и небо снова становится голубым, а трава зеленой.

— Клянусь, не расскажу…Ссыкун!

За что тут же получил в ухо. Ответил. И они завозились, пыхтя, перекатываясь в густой душистой луговой траве.

Картинка снова померкла.

* * *

Вязкая тьма поглощает меня. Я уже не сопротивляюсь, просто жду с замиранием сердца, прислушиваюсь в пустоте.

Женский смех. Он доносится раньше, чем появляется картинка перед глазами. Меня сковывает тревожным предчувствием, капелька холодного пота сбегает вниз по позвоночнику. Только не это. Лучше еще один бой. Сотня боев. Я пытаюсь зажмуриться крепко, сопротивляюсь, закрываю уши руками, но все тщетно. Спертый воздух, пропитанный духами и мускусом, заползает в легкие. Голоса, смеющиеся, рычащие проникают в уши. Красноватый мутный свет обжигает глаза.

Я сдаюсь и озираюсь, цепенея.

Большая комната, едва освещенная странными свечами, дающими алый неровный свет. Зажжённый камин, карточный стол. Повсюду мягкие глубокие диваны, кресла, пуфики. И кровать за прозрачным ничего не скрывающим пологом, огромная, с витыми столбиками и балдахином.

За карточным столом играет трое молодых мужчин. Они раздеты практически полностью, пьяны, веселы и взлохмачены. Одного из них я признаю. Это Хьорд, брат Кита. На коленях он держит девушку в ничего не скрывающей прозрачной накидке. Я вижу, как через тонкую ткань он грубо мнет ее темный сосок, а она улыбается только и ластится к нему как кошка, потираясь о пах. Мужская ладонь сползает ниже и накрывает кучерявый лобок, сжимая его. Девушка стонет, прикрывая глаза, и часто дышит.

— Вскрываемся, — Хьорд кидает карты на стол, его партнеры разочарованно охают, и он, ухмыляясь, забирает ставку. Девушка шепчет что-то на ухо ему, нежно перебирая волоски на мужской груди, но Конуг лишь мотает головой.

— Дай доиграть, — отталкивает ее руку чуть грубо, — Если так свербит, сама к ним иди.

— Ну и пойду, — та возмущенно фыркает и встает с колен.

Плавной походкой, покачивая пышными бедрами, направляется к кровати, за прозрачным пологом которой угадывается возня.

Мое сердце болезненно замирает. Я точно знаю, что Кит там. Я чувствую его. Чувствую его эмоции. Но все как-то странно. До этого во всех видениях они были такими яркими, заполняющими все кругом. А сейчас лишь бледный отголосок. Похоть, туман в голове от вина. И больше ничего. Ни симпатии, ни злости, ни радости. Ему плевать. Просто инстинкты, никак не влияющие на мозг.

Я медленно подхожу к кровати, кидаю на нее быстрый взгляд и впиваюсь ногтями в ладони. Их даже не двое.

Боже, зачем мне это знать. Зачем? Я всегда понимала, что он не монах, что его опыт мягко говоря обширней, чем мой. Но одно дело догадываться, другое- вот так…

Поднимаю глаза опять и в каком-то мазохистском порыве впиваюсь в него взглядом, ловя каждое мгновение. Кит лежит на подушках, закинув руки за голову, и внимательно наблюдает за белокурой головкой, насаживающейся на его член. Так смотрит, будто она ему экзамен сдает, и он еще не решил, какую оценку ставить. Вот она опустилась до самого конца, чуть задержавшись, и он прикрыл глаза от удовольствия, улыбаясь. Выпростал одну руку и положил на светлую макушку, не давая отстраниться. Она лишь замычала чуть возмущенно, но и не подумала вырваться. Она похоже давно привыкла к таким играм. Тем более что сзади ее все быстрее долбил другой Конуг, Альс кажется. И с каждым толчком она буквально утыкалась носом Киту в живот. Она уже не переставая мычала, насаженная на двух братьев, словно в тисках, удерживающих ее.