— Но тебе же нельзя цвести. В твоем цветке — твоя смерть. Что ты наделал, Ванюша!
— Я не мог иначе. Если не цвести, зачем жить?
Вы обижались на меня, что я не разговаривал с вами. А мне просто сказать было нечего. Бабушка срезала бутоны моих цветов, и потому я плакал. А вы дразнили меня Ванька Мокрый... '
— Прости, мы не знали, ничего о тебе, — сказала Бегония.
— Я на вас не обижаюсь. Я плакал, я действительно был Ванькой Мокрым, а завтра я зацвету, и вы увидите тогда, почему зовут меня Огонек.
И утром, когда взошло солнце, он зацвел. Бабушка увидела его цветок и всплеснула руками:
— Батюшки, не углядела-таки.
Ванька ничего не говорил. Ванька держал над собой, как звездочку, свой красный цветок. Все пять лепестков его огненно горели. Все знали: теперь умрет Ванька, но никто не думал о его смерти. Все радовались его цветку. И только бабушка все ходила и повторяла:
Не углядела, не углядела-таки.
ШЛА К МОРЮ РЕЧКА
Родилась в горах Речка. От орлов узнала она, что далеко внизу есть Море. Со всех концов земли идут к нему реки, чтобы влить в его чашу свои воды и сделать его еще шире и глубже.
— Я тоже пойду к Морю, — сказала Речка и, прыгая с уступа на уступ, помчалась в долину.
Она была молодой й сильной. И ей хотелось, чтобы об этом знали все. И, хвастаясь, она опрокидывала на своем пути каменные глыбы,, хотя могла обойти их стороной, шутя выворачивала с корнями гигантские деревья.
Птицы говорили ей:
— Будь бережливее, не трать на пустяки силу. Всякая дорога не началом — концом красна. Нам часто случается совершать большие перелеты, мы знаем.
Но Речка смеялась над ними. Глупые птицы, они тревожатся за нее, а в ней столько мощи, что ее хватит на десятки дорог.
И говорила:
— Вот вы увидите, какие высокие волны всколыхну я на Море, когда вольюсь в него.
И чтобы показать всем, как много воды она несет
в себе, речка то и дело выходила из берегов и разливалась по окрестностям, мелела, теряла легкость движения.
И однажды, когда до Моря оставалось совсем немного, на ее пути встал невысокий степной курган. Курганы встречались и раньше. Она размывала. их и шла, дальше. Некоторые даже лежали в стороне от ее пути, но она сворачивала к ним и размывала их говоря:
— Вот как я вас.
А перед этим курганом приостановилась, почувствовала вдруг, что ей не снести его, что она бессильна перед ним. Тогда она разделилась на два рукава и,
обогнув курган, еле-еле потекла дальше.
;
Потом встретился небольшой пригорок, и Речка разделилась еще на два рукава, потом на ручейки и тоненькой струйкой влилась в Море. И если бы не чайки, Море не узнало бы даже о ее приходе. Но чайки прокричали:
— К тебе пришла новая Речка, Море.
— О какой Речке говорите вы? спросило Море. — Я вижу тоненький ручеек.
— Это она к тебе пришла ручейком, а родилась она Речкой, но не сумела удержать себя в берегах, расплескалась на стороны. Этот ручеек — все, что осталось от
ее бурного потока.
Ничего не сказало на это Море. Промолчала и Речка. Горы дали ей столько силы, сколько они не давали еще никому. Ей суждено было, придя к Морю, всколыхнуть над ним высокие, под облака, волны, а она, измельчав до ручейка» лишь взбила на Море
горсть красивой радужной пены.
РОМАШКА
Как и все цветы на лугу, Ромашка родилась, весной, как только уползли в речку снега. Сначала, как и другие цветы, она была просто зеленой травкой и ничего не видела — Ромашки начинают видеть, когда зацветут. Потом она зацвела, и все услышали ее голос:
— Я вижу солнце, я вижу небо. Я вижу луг наш. Смотрите, вон цветет голубая Вероника.
Все посмотрели, куда указывала Ромашка, и увидели: точно, цветет Вероника. Покачивались, говорили друг другу:
— А красиво Вероника цветет, правда?
А зацвела Герань луговая, и все опять услышали голос Ромашки:
— Смотрите, Герань цветет.
И все повернулись в сторону Герани и, покачиваясь, говорили друг другу:
— А красивый цветок у Герани.
А Ромашка уже показывала в сторону речки, и звенел над лугом ее голосок:
— Смотрите, вон у речки Горечавка цветет.
Bсe смотрели и видели: красиво цветет Горечавка. И так было всегда: Ромашка покажет,— и все смотрят. Но цветы видят, пока цветут. Однажды заметили вдруг все: на лугу открываются все новые и новые цветы, а Ромашка молчит. Повернулись к ней, а она уж облетела, отцвела свое.
И сказала тогда голубая Очанка:
— А ведь и у Ромашки был цветок. Он был красивым, но никто из нас и не заметил его, а она наши цветы видела.
И всем немножко стало стыдно, что они не догадались порадоваться цветку Ромашки.
ДАР ПОЛЕТА
Вывелся у домашней Гусыни маленький Гусенок, и повела она его на озеро купаться. Они плавали возле прошлогодних камышей, когда на воду опустились две большие птицы. Серые, они были похожи на обыкновенных домашних гусей, но в них было что-то решительное.
— Кто это? — спросил Гусенок.
— Твои дикие братья, — ответила Гусыня. — Они прилетели с юга, куда улетали на зиму.
— А мы тоже осенью улетим на юг?
— Зачем? Нам и здесь неплохо. У нас теплые сараи и сытный корм. Но наши предки когда-то тоже
летали, пока люди не приручили их и они не стали домашними. Й теперь уже им не нужно было заботиться о тепле и пище. А те, которые не захотели быть ручными, так и остались дикими.
Дикие гуси поплавали, по озеру и с шумом поднялись в небо. Гусенок посмотрел, как летят они уже под облаками, сказал:
— Вырасту, и я тоже буду высоко летать.
— Нет, — сказала Гусыня, — ты никогда не будешь летать: став домашними, наши предки разучились летать, и поэтому нам никогда не бывать в небе.
Это было весной. Вскоре Гусенок забыл об этом. Сытно ел, сладко спал. Располнел, стал тяжелым инжирным Гусем. И всё лето ни о чем не думал. А осенью вдруг затосковал. Худел, хирел. Ему чего-то хотелось, а чего, он и сам не знал.
Над дальними курганами, сбиваясь в стаи, кружили грачи. Гусь смотрел на них с тоской и спрашивал у петуха:
— Чего это они ватажатся?
— В отлет собираются. Осенью все птицы улетают на юг.
— А мы что же? Мы ведь тоже птицы.
— Птицы, но только домашние. Нам летать незачем. Нам и здесь хорошо, — ответил петух и побежал за курицей. ,
А Гусь смотрел, как кружат грачи, и думал: «Здесь что-то не то...» Ночью он не пошел в сарай спать. Сидел посреди двора и тихо постанывал.
И вдруг он услышал плеск крыльев. Поднял голову. Высоко, среди звезд летела стая диких гусей. Освещенные луной, они четко вырисовывались на черном небе. И чтобы не затеряться среди звезд, перекликались между собой:
— Ку-гу! Ку-гу!
Они были уже за селом, когда Гусь вдруг сорвался с места и побежал по улице, шлепая широкими лапами по мягкой прохладной пыли. Он бежал и кричал:
— Я тоже хочу в небо. Я тоже хочу к звездам. Я тоже хочу лететь в жаркие страны, где и зимой тепло и ярко светит солнце.
Только сейчас, увидев стаю диких гусей над спящей деревней, он понял, что все эти дни тосковал о небе, о дальних дорогах.
Тяжелый, неуклюжий, разбросив крылья в стороны, бежал он по пыльной ночной улице и кричал :
— Возьмите и меня с собой, братцы! Я тоже птица! У меня тоже есть крылья. Я хочу летать!
Он подпрыгивал, пробовал лететь. Падал и снова подпрыгивал. А дикие гуси улетали все дальше и дальше.
За селом он остановился. Обессиленный, одинокий,
стоял он у околицы и кричал:
— Помогите мне, братцы! Не оставляйте меня. Я тоже хочу к звездам!
И далеко в темном лесу кричало его голосом эхо: «Я хочу к звездам!.
ПОЧЕМУ НЕ РОСЛА ЕЛОЧКА
Ели в бору называли ее Елочкой, хотя она была им ровесница. Но они были высокими, стройными, а она совсем маленькой — елочкой-подростком. Росла она недолго. Приподнялась немного от земли, распушилась и осталась стоять елочкой-малюткой.
А зимы сменялись веснами. Появлялся и таял на речке лед. Шли годы. Елочка справляла один день рождения за другим, все такая же маленькая, все такая же незаметная.
И говорили ей ели:
— Что ж не растешь ты? Поднималась бы каждый год понемножку, теперь бы вон какая высокая была, как мы.
— А зачем высокой быть? — спрашивала Елочка, и ели не знали, что сказать ей.
Говорили:
Быть высоким деревом приятно.
Елочка смотрела вверх, видела над собой зеленую вязь елей. Они сплелись между собой в плотную крышу. Елочка смотрела на них и думала: «Внизу мне здесь просторно, а поднимись я чуть выше, и упрусь вершиной в этот колючий потолок. Нет уж, пусть: лучше я навсегда останусь маленькой, зато никто не будет мешать мне и я буду чувствовать себя свободной».
— Я не хочу расти, — говорила Елочка.
Но ели не верили ей. Они перешептывались, говорили друг другу:
— Ей просто не дано больше расти. .
Иногда они говорили это вслух, и Елочка не спорила с ними: не дано так не дано — пусть так думают,-
Но однажды пронесся бором ураган. Рядом с Елочкой вдруг покачнулась и упала Ель, и еще одна. Елочка вскрикнула: сверху на нее полился поток света.
— Что это надо мной голубое? — спросила Елочка.
— Разве ты не знаешь? — удивились ели. — Это же небо.
— А что это яркое горит в нем?
— Ты и этого не знаешь? Это же наше солнце.
Но откуда Елочке было знать о небе и солнце, если
она всю жизнь видела над собой только чужие ветви. А теперь она увидела и небо, и солнце. И ей захотелось подняться, стать ближе к ним.
И Елочка начала расти. Росла она быстро и вскоре не только сравнялась с другими елями, но даж:е переросла их. Они глядели на нее, ничего не понимая. Спрашивали друг у друга: