Всю ночь ходил Ежик по родной роще и все удивлялся ей, ахал: «Красотища какая!» А когда стало солнце всходить, совсем голову потерял. Кричит Хомяку:
— Смотри, смотри, какое солнце в заморской стране круглое. И какое большое! Наше рядом с ним, что горошина рядом с арбузом. А сосны как вытянулись! У нас хоть бы одна такая стройная была, посмотреть не на что.
Родничок увидел, водички из него похлебал и опять заахал:
— А, родничок-то совсем как наш, очень похож, а вода — куда нашей до нее. Сама сласть! Весь день можно пить и все пить будет хотеться. Что значит страна заморская. На всю жизнь теперь рассказывать хватит. А ты что же не удивляешься?
— Чему ж удивляться? — сказал Хомяк. — Я это каждый день вижу.'
— Ну?! Счастливый ты какой. А можно мне здесь... навсегда остаться? Больно хорошо здесь, самое место для жцзни.
— Оставайся, — разрешил Хомяк, — полезай вон под тот куст боярышника и живи.
Глянул Ежик, куда Хомяк показывал, и лапками
всплеснул:
— Смотри ты, совсем как мой куст, под которым я в нашей роще живу, и совсем не такой. На этом и листьев больше и пораскидистее он моего, больше тени дает. Эх! Даже боярышники в заморской стране не такие, как у нас... А-а-а, а ты откуда тут взялась? — Это Ежик, заикаясь от неожиданности, у жены спросил, которая вдруг выкатилась серым комышком из- под куста. А она, как увидела его, так и подкатилась к нему счастливая:
— Вернулся! А у меня уж все сердце по тебе изболело. Думала, пропал ты, ведь целую неделю дома не был. Ты, поди, есть хочешь?
И только тут понял Ежик, что посмеялся Хомяк над ним. Ничего не сказал ему. И жене не сказал ничего. Только ссутулился вдруг и ушел к себе в домик. И после этого никогда больше не слышал от него никто ничего о заморских странах.
КАК ПЕТУХУ ПРИШЛОСЬ ДЕРЕВНЮ МЕНЯТЬ
Любил Петух бабушки Василисы сочинять всякие небылицы про Индюка. Наговорит всем, что у Индюка
горб на спине растет; и приходится Индюку показывать всем спину, доказывать, что никакого горба у него нет.
А Петух ходит по двору, посмеивается.
Или пустит слух, что Индюка на чужом огороде прихватили. И опять Индюк оправдывается, кулдычит:
— Не был я на чужом огороде. Не вор я.
А Петух ходит по двору и посмеивается.
И до того он донял Индюка, что решил Индюк наказать его. Но как его накажешь? Побить? Петух каждый день дерется, притерпелся. Этим его не удивишь.
Дня два сидел Индюк за сараем и все думал, как наказать петуха, и придумал-таки. Подзывает Хохлатку, спрашивает:
— Петух-то ваш, говорят, сегодня яйцо снес?
— Неужто правда? — вскрикнула курица и побежала со всех ног к подружке.
Ты слышала, — кричит, — Петух-то наш сегодня, говорят, яйцо снес.
— Ну? — закудахтала подружка и тоже побежала говорить всем:
— Вы слышали? Петух-то наш...
И вскоре уже весь двор говорил, что Петух сегодня яйцо снес. Поговаривали даже, что будто он каждый день, несет по яйцу и даже собирается цыплят выводить.
А Петух об этом и не знал ничего. Он на улице с соседними петухами дрался. Вернулся, а куры окружили его, кудахчут, шеи вытягивают:
— Покажи, Петя, какое ты яичко снес. Никогда мы не видели, какие яйца петухи несут.
Смеется Петух:
— Чудачки вы, куры.
Думал вначале — шутят они, а потом видит: и впрямь они думают, что он яйцо снес, побагровел. Чиркнул шпорой. Кукарекнул на весь двор:
— Признавайтесь, кто сплетню пустил? Переглядываются куры, молчат. Молчит и Индюк,
Он хоть и безобидную шутку придумал, а житья Петуху от нее не стало. Стоило ему, бывало, только присесть и задуматься о чем-нибудь, как уже подкрадывается к нему какая-нибудь курочка и шепчет на ухо:
— Несешься, Петя, да?
Вскочит петух — ко-ко! — и к Индюку:
— Слышал брат, какую сплетню про меня пустили, а?
Кулдычит Индюк, сочувствует:
— Понимаю, как же. Про меня тоже сочиняли. Обидно тебе, верю.
— Еще бы не обидно, — багровеет петух и кричит
на весь двор: — Да что я курица что ли, чтобы яйца нести?
Но не только у себя во дворе, во всей деревне Петуху покоя не стало: по всем дворам пошла гулять новость — Петух бабушки Василисы яйца несет. Кто ни встретит петуха, обязательно спросит:
— Правда, что ль, говорят, что ты яйца несешь?
А петухи, так те даже драться перестали с ним.
— Мы, — говорят, — должны беречь тебя, Петя. Ты ведь у нас теперь не просто петух, а петух несушка.
До того невмоготу петуху стало, что решил он деревню сменить. Ночью, когда спали куры, слез он потихоньку с насеста и ушел в соседний колхоз на птицеферму. Проснулись утром куры — нет петуха.4
— Вот теперь, — говорят, — все понятно: на гнездо пошел садиться. Гляди, теперь недельки через три цыплят на двор приведет, петушков маленьких.
ПРИЛИПАЛО
Живет в море вместе с другими рыбами Прилипало. А зовут его так потому, что прилип он к Акуле и плавает вместе с нею. Станет Акула завтракать, и Прилипало тут как тут.
— Может, и мне, — говорит, — чего-нибудь останется.
А как не остаться? У Акулы всегда объедки бывают. Подбирает их Прилипало, говорит:
— Мне все равно, что есть, лишь бы сытым быть. Набьет живот акульими объедками, догонит Акулу, прилипнет к ней и радуется: самому плыть не надо и о еде думать незачем: добудет себе Акула чего-нибудь, и он возле нее покормится,
И так долго было: возила Акула на себе Прилипалу, кормился Прилипало объедками с ее стола, но однажды раздумался: что он—немощный разве какой, сам себя прокормить не может? Может! И плавает он не хуже других рыб.
Отделился он тут же от Акулы. Решил самостоятельно жить. Плывет, смотрит, а еды вокруг — полное море. Выбирай себе по вкусу и ешь.
И сказал Прилипало:
— До чего же я все эти годы глупым был: терся
возле Акулы, недоедыши ее доедал. Ведь мог бы жить, как все другие рыбы: есть, что захочу и когда захочу. А то как было: Акула за стол — и я за нею, Акула
из-за стола — и я за нею. Плохо жил, теперь по-иному
заживу. Широко. Самостоятельно.
Но так говорил Прилипало, пока сыт был. А когда проголодался и почувствовал, что пора ему еду себе добывать, иную песню запел:
— Дурак я, — говорит, — дурак. Ну зачем я от Акулы отстал? Она, поди, уж поела чего-нибудь, сытая по морю плавает. И я мог бы сытым быть, а то вон от голода голова далее кружится. А еды хоть и много вокруг, но все равно ее добывать надо. А зачем
мне делать это самому? — И сказал убежденно: — В таком большом море всегда можно найти кого-нибудь, кто бы о тебе позаботился, кормил тебя.
И стал присматриваться вокруг: к кому бы пристать.
Прилипало уже привык прилипалой быть, чьим-то нахлебником.
И потому опять кормится он объедками. На этот раз — со стола Морской Черепахи. Ест то, что остается от нее, и только тогда, когда она ест.
ЧТО ДЕЛАТЬ ЗАЙЦУ
Шел Заяц по лесу и ни о чем не думал. Бывает же так: идешь ты, а в голове у тебя ни одной мысли нет. Так и с Зайцем было. Идет он и видит: лежит под кустом Волк. Может, спит, а может, и нет, но глаза закрыты.
Растерялся Заяц. Что делать? Поздороваться? Вдруг спит Волк, потревожишь — обидится. Волки, они обидчивые. Пройти мимо, не сказать ничего? А вдруг не спит Волк. Остановит и спросит:
— Это ты что же, братец, мимо идешь и не здороваешься?
Что делать Зайцу? Как быть? Подумал он, подумал и решил поздороваться потихоньку. Если не спит Волк — услышит, а если спит — не проснется: волки, говорят, крепко спят.
Так Заяц и сделал: прошел на цыпочках мимо Волка и сказал чуть слышно:
— Здравствуй, Волк.
А Волк — ни гу-гу. Только брови у него вроде шевельнулись немного. Остановился Заяц. Что если не спит Волк, прищурил глаза и глядит на него сквозь
щелки? Пойдет он сейчас дальше, а Волк поднимется и скажет:
— Погоди-ка.
Подойдет и щелкнет зубами:
— Что же это ты со мной так тихо здороваешься?
И обидится. А это очень плохо, когда на тебя Волк
обижается. И потому вернулся Заяц и, проходя мимо Волка, сказал во весь голос:
— Здравствуй, Волк.
А Волк и на этот раз ни гу-гу. Как лежал с закрытыми глазами, так и остался лежать. Совсем Заяц духом пал. Что делать? Идти дальше? А вдруг не спит Волк, притворился только спящим. Пойдет он, а Волк поднимется и скажет;
— А ну, иди-ка сюда. Ты что же это обрадовался, что я сплю, и не разбудил, чтобы здоровья пожелать мне? Значит, ты не хочешь, чтобы я был здоровым?
И стоит Заяц перед Волком и не знает, что ему делать. Мимо пройти, вдруг обидится Волк: почему не разбудил, не поздоровался? Разбудишь, поздороваешься, а он возьмет и опять обидится: зачем потревожил.
Как быть? Что делать Зайцу? Подскажите.
ВЕРТИХВОСТ И ФЕДОТКА
В полночь сидел пес Вертихвост возле своей конуры и думал: почесать левой задней ногой за ухом или нет. Потом решил, что этого делать не следует, и
широко зевнул. Потом посмотрел: висит ли на месте Большая Медведица, и уже хотел было ложиться спать, когда услышал на соседнем дворе лай щенка Федотки.
Вертихвост вышел на улицу. Поглядел во все концы, подумал: «Что это он? Нет нигде никого, а лает. Может, кто к нему во двор лезет? Надо сходить, поглядеть, помочь в случае чего. Все-таки Федотка еще щенок, и нет у него пока настоящей песьей хватки».
Прибежал Вертихвост к Федотке, спрашивает:
— Ты чего это? Нет никого, а лаешь?
— Политика, — расплылся Федотка в улыбке.— Услышит дед и скажет: вот у меня Федотка молодец какой, всегда начеку. И кормить меня лучше будет. Оно всегда так: кто громче лает, тому больше и подают. Видимость надо создавать.
Покачал пес Вертихвост головой: смотри ты, мал Федотка, а хитро придумал: видимостью хлеб зарабатывать. Сообразительный. Ишь, какая живинка в глазах. Такой далеко пойдет. Быстро в кобели выбьется.