Но она сказала:
— Я не могу. Меня ждут. Мне пора в небо.
— В небе и без тебя много звезд. Останься.
— Я бы побыла с тобой, да нельзя мне, — сказала она. — У каждой звезды в небе свое место. Меня никто не может заменить. Не поднимусь я, будет пусто в небе. Не печалься, я буду смотреть на тебя сверху. Я буду светить тебе всю ночь, только тебе.
Она развела в стороны руки и начала медленно подниматься. Выше, выше, пока не превратилась в маленькую яркую звездочку. Она горела над ним до утра. Он отдыхал на берегу моря. Просыпаясь, он видел ее над собой, говорил:
— Моя Звезда, мне светит.
Так было всю ночь. На заре он надел на себя светлую одежду, и вокруг посветлело. Посветлело и море. И в него, посветлевшее, опустилась с неба Звезда и сказала:
— Теперь мы можем побыть вместе. Правда, я приустала немного за ночь, но рядом с тобой я отдохну.
День рад был побыть с ней у моря, но к берегу в утренней золотой лодке уже подплывало Солнце.
И День сказал:
— Мне пора. Кроме меня никому не дано нести над землей Солнце. Утро только доставляет его к краю земли, а дальше несу я. Жди меня. Я приду к тебе вечером.
И вместе с Солнцем он пошел к горизонту, чтобы светить людям.
Она ждала его до вечера. До вечера купалась она в море, а Солнце горело в небе, Солнце шло по небу. Звезда знала, это День несет его над собой. И говорила :
— Это Солнце моего друга. Оно светит всей земле. И мне тоже.
Вечером они встретились.
Они встречаются до сих пор. Всю ночь Звезда горит над ним, а потом до вечера ждет у моря. Ждет, когда закончит День свой путь, принесет к краю земли свое Солнце, и они успевают сказать друг другу несколько слов прежде чем звезда поднимется в небо, чтобы светить ему всю ночь.
СНЕЖНОЕ ЧУДО
Как только пригрело мартовское солнце, зима стала собираться в дорогу. Сначала она убрала в Гореловской роще с деревьев белое кружево, потом оголила полянки, чтобы было куда садиться возвращающимся с юга птицам, вскоре ушла совсем. И . остался от нее лишь небольшой холмик снега.
Он лежал под молоденькой Березкой, покряхтывал, шевелился. Березка точно видела — Холмик шевелился, из-под него вытекал ручеек. Холмик с каждым днем становился все ниже, а ручеек бежал все быстрее. Березкй не понимала, куда девается Холмик, и то и дело спрашивала:
— Что с тобой случилось? Ты худеешь на глазах. Ты заболел?
Холмик ежился — его припекало солнце — шептал:
— Я не худею, я — таю.
От взрослых деревьев Березка слышала, что таять можно от любви, и решила, что Снежный Холмик тает от любви к ней. Ей это было приятно. Она изо всех сил тянулась к солнцу, чтобы поскорее согреться й покрыться листочками. Пусть Снег посмотрит, какой она может быть зеленой.
А Снежный Холмик шелестел, шептал, поглядывая в небо:
— Скоро, совсем скоро. Я это чувствую. Слышишь, Березка, это произойдет на днях.
Он больше ничего не говорил, но она догадывалась, что-он скоро скажет ей о своей любви. Она тянула к солнцу ветви и просила:
— Ярче сияй, солнце. Я хочу поскорее зазеленеть.
Она не добавляла при этом, что ей хочется зазеленеть для него, но почему-то была уверена, что он об этом догадывается.
Солнце сияло. Его теперь было так много, что деревья вокруг щурились от света, и слышно было как, напрягаясь, лопаются на их ветвях почки.
И однажды вечером Снег сказал:
— Ночь сегодня обещает быть теплой. Это должно случиться ночью. Слышишь, Березка, сегодня ночью. Ты только не спи и ты увидишь... чудо.
— Хорошо, — вся затрепетав, ответила Березка. Но с наступлением ночи рощу залил туман. Сизым пологом занавесил он землю, и ничего не стало видно. Березка слышала, как там, в тумане, кто-то шевелится и шелестит.
Звала:
— Снег!.. Снег!..
Но никто не откликался.
Уснула она лишь на заре, а когда проснулась перед вечером и глянула вниз, то потемнела от тревоги: там, где вчера еще белел снежок, желтели какие-то остренькие ростки. С каждым часом они крепли, становились заметнее. Через два Дня все уже в лесу видели, что это — подснежники. Они ярко голубели на солнце.
— Теперь я поняла, Снег, о каком чуде говорил ты мне, — глядя на них, шелестела зеленой листвой Березка.
Она была уверена, что эти цветы внизу — тот самый Снег, который так быстро таял от любви к ней, что вообще цветы — это чья-то очень яркая, красивая любовь. Она говорила теперь всем:
— Вы знаете, что такое любовь? Это огромное солнце. От нее даже тают снега и превращаются в цветы.
АКТИНИЯ И РАК-ОТШЕЛЬНИК
Умер в море моллюск, и осталась от него красивая раковина. Подобрал ее Рак Отшельник, примерил — как раз впору. Вдвинул в нее брюшко и пополз показать всем, какую он себе броню крепкую раздобыл. Ползет смотрит: Актиния на камушке сидит, щупальцами вокруг себя воду прощупывает, нет ли чего съестного.
«Эх, — думает Рак, — вот бы мне ее на раковину
пересадить. И защитит она при случае — у нее вон щупальцев сколько; да и жить с ней будет сытнее — она вон как вокруг себя ошаривает все».
Но как ее пересадишь? Если подползти и прямо сказать — садись, еще возгордится потом Актиния. Надо как-то по-другому сделать.
И решил Рак: «Проползу-ка я мимо нее медленно- премедленно. Если она неглупая, она сама догадается перебраться на мою раковину, ей же со мной удобнее будет жить: я ее буду возить по морю, а то ведь она сама не может двигаться...»
Так он и сделал: медленно пополз мимо Актинии. Увидела она его, раз — и перебралась к нему на раковину. Почувствовал Рак: сидит на нем Актиния, сказал:
— Тебе чего? — так сказал, для вида.
— Разреши мне на твоем домике жить, — откликнулась Актиния, — сам знаешь: я ползать не умею, а сидя на одном месте много ли еды добудешь?
— Ладно уж, разрешаю, — сказал Рак. Пусть думает Актиния, что он в ней не нуждается.
И стали они с той поры вместе жить. Рак по дну моря ползает, раковину на себе таскает, а Актиния на раковине сидит, щупальцами воду ощупывает. Выловит что съестное — съест, а что упустит, Рак клешней подхватит. Оба сыты. Оба довольны. Но Рак делал вид, что он недоволен. Ворчал на Актинию.
— Я тебя ношу на себе. Кабы не я, сидела бы ты на своем камне голодная: когда бы ты там чего поймала?
Ворчала и Актиния на Рака:
Я тебя кормлю. Кабы не я, давно бы ты с голоду помер. Ну чего ты можешь поймать своей клешней?
И тоже делала вид, что она недовольна Раком. Так и жили они: Актиния ворчала на Рака, Рак — на Актинию, оба счастливые, а вид у обоих недовольный.
Потом Рак заболел и умер. Одна осталась Актиния. Больше никто не возил ее по морю, и было нелегко ей добывать себе пищу. Она сидела все на той же раковине, что осталась от Рака, и часто слышала, как говорили маленькие рыбки друг другу, показывая в ее сторону:
— Не ходите туда, там Актиния на раковине сидит, щупальцами воду ощупывает.
И никто не шел к ней. И было ей голодно. Она часто вспоминала Рака, а по ночам иногда видела его во сне. Будто подползал он к ней, спрашивал:
— Как живешь, Актиния?
И будто отвечала она ему:
— Плохо, голодно мне без тебя. Зря мы ворчали когда-то друг на друга, ведь нам же хорошо было. Правда, хорошо?
— Хорошо, — соглашался Рак и, вдвигаясь в раковину, предлагал: — Давай я тебя повожу немного.
И снилось ей: будто везет он ее по морю, а она, разбросив в стороны щупальца, ловит, ловит и ловит маленьких рыбок.
Но это было только во сне.
ТРОСТНИК И АВДОТКА
Они жили в одном озере — Тростник и Кувшинка, а у самого берега росла Авдотка. По вечерам, когда Кувшинка закрывалась и засыпала, Тростник стоял возле нее и, покачиваясь из стороны в сторону, шикал на всех:
— Тише. Не видите разве — Кувшинка спит.
И до утра, подняв над собой похожие на мечи листья, он караулил сон ее и все шикал и шикал на всех:
— Тише, ну тише же...
Авдотка прислушивалась к его голосу. Он был нежным и теплым. И ей было немного грустно, что рядом с нею никого нет, кто бы охранял по ночам ее сон. Она немножко завидовала Кувшинке и говорила :
— Почему так бывает: у одних много счастья, а у других — ничего?
Утром, когда всходило солнце, Кувшинка раскрывалась и, отдохнувшая, говорила:
— Как крепко спала я. И мне такие сны хорошие снились. Во сне я видела тебя, Тростник.
При этих словах Тростник светлел, нежнел, и Авдотке опять было немного грустно, что рядом с ней нет никого, кто бы радовался ее снам. Стоял когда- то Мягковолосник — сорвали, и она осталась одна. Вокруг еще были цветы, но его не было, и оттого было грустно. У нее не было больше своей радости, и она завидовала радости Кувшинки. Она слышала, как, наклоняясь, шептал Тростник Кувшинке:
— Ты лучший цветок, который когда-либо рос на нашем озере.
И рассказывал ей сказки из зеленой жизни тростников.
Но однажды Кувшинку сорвали, и озеро будто
сразу опустело. Рядом еще были Кувшинки, но той, чей сон оберегал он по ночам, больше не было, и Тростник потемнел, его похожие на мечи листья обвисли. И Авдотке опять было грустно. Она глядела на него и думала: вот и еще одним одиноким на нашем озере стало больше.
А Тростник покачивался из стороны в сторону и, шевеля засыхающими листьями, шелестел:
— Здесь росла Кувшинка. Ее нет больше...
«И Мягковолосника нет», — думала Авдотка и кланялась Тростнику, Тростник кланялся ей, Кланялся и говорил:
— Ты помнишь, Авдотка, здесь росла Кувшинка. Она была лучшим цветком на озере. Ты похожа на нее. Я рассказывал ей сказки. Хочешь, я расскажу тебе сказку об одиноком Тростнике. Он жил на озере, и у него была подруга...
Тростник рассказывал, шевеля листьями, а Авдотка слушала его и думала: «Я тоже знаю сказку. И когда ты кончишь, я расскажу тебе ее. Я расскажу тебе сказку об одинокой Авдотке. Она тоже жила на озере, и у нее тоже был друг, а теперь она — одна...»