ои тайны.
— Тайны?! — Вовка с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть на стулике. — Какие тайны?
— Со временем узнаешь. Когда мне станет ясно, что же ты за человек. Завтра встречаемся здесь. В семь ноль-ноль.
— Утра?!
— Конечно. Если бы я имел в виду вечер, то сказал бы: в девятнадцать ноль-ноль. А мы встречаемся, повторяю, в семь ноль-ноль.
— Так рано? — упавшим голосом спросил Вовка. — Я постараюсь, Петр Петрович. Есть быть завтра здесь в семь ноль-ноль.
Генерал-лейтенант в отставке Самойлов помолчал, внимательно разглядывая Вовку, сказал:
— О нашем знакомстве никому ни слова. Ясно?
— Ясно-то ясно. — Вовка, сколько ни сдерживался, кисло улыбнулся. — А что я папе с мамой скажу? Соврать придется, да? Ведь спросят они, обязательно спросят, куда это я в такую рань собрался?
— Да, положение осложняется. Чего бы нам с тобой такое придумать, чтобы и не врать, и правды не сказать?
— Если я даже и правду скажу, мне все равно не поверят, Петр Петрович. Ну, кто мне поверит, что я познакомился с настоящим генерал-лейтенантом, хотя и в отставке? Сочиняешь, скажут, выдумываешь.
— Ну, а если мы с тобой поедем на рыбалку или по грибы пойдем?
— Спросят: а с кем? Тут уж совсем смешно получится. На рыбалку поеду или по грибы пойду — с кем? С генералом! Врешь, скажут, выдумываешь… Что прикажете делать, Петр Петрович?
— Представь себе, понятия не имею… Давай-ка еще поедим мороженого и посоображаем, что же нам делать.
Глотал Вовка мороженое и весело думал о том, до чего же удивительно устроена жизнь. Совсем недавно, какой-нибудь час с небольшим, ехал он в трамвае зайцем, попался контролеру, могли Вовку и в милицию забрать, а тут вдруг спасает его странный старичок в синем костюме, лысенький такой старичок, но оказался он генерал-лейтенантом, хотя и в отставке. Кормит он Вовку мороженым, предлагает дружить и собирается открыть ему какие-то тайны. Чудеса, да и только! Жаль, как жаль, что нельзя об этом никому рассказать! Но — почему? А вдруг какая-нибудь невероятной важности военная, понимаете, военная тайна?! Ух, мороз по коже, но не от мороженого, а от волнения! Вдруг Петр Петрович не просто генерал-лейтенант и не в отставке, а разведчик?! И вдруг он даст Вовке задание?! А что? Вдруг… вдруг… вдруг… Эти «вдруг» мелькали в Вовкиной голове одно за другим… И вот он уже видел себя Героем Советского Союза в военной форме. Звание? Ну хотя бы майор! Пусть капитан хотя бы! И на лейтенанта Вовка согласен!.. Тут он передохнул, испугался собственной фантазии и решил, что пока надо воздержаться от всяких «вдруг».
Он спросил:
— А если я из дома незаметно сбегу? Встану раньше всех, тихонечко оденусь и… никто ничего и не услышит?
— Но ведь потом тебе все равно придется объяснять, куда и почему ты исчезал таким образом? Нет, Владимир, положение у нас с тобой очень и очень сложное. И выхода из него я пока не вижу, не улавливаю даже. Дело усугубляется еще и тем, что нам надо спешить. То, что я задумал сделать, не терпит отлагательств. Дорог каждый день.
Опять пришлось Вовке призадуматься. Ничего он толком не понимал, но чувствовал, даже коленки у него от этого подрагивали, что ждут его замечательные, необыкновенные события. Ведь он всегда надеялся, что когда-нибудь да случится с ним что-нибудь этакое, чего еще ни с кем из мальчишек не бывало.
А сейчас это самое необыкновенное вот-вот начнется, а может быть, уже и началось!
— Петр Петрович! — воскликнул Вовка. — Ура! Я придумал! Честное слово, придумал! Один раз, понимаете, всего один-единственный разик можно ведь соврать!
— Нет, нет, нет и нет! — сурово возразил генерал-лейтенант в отставке Самойлов. — И речи об этом быть не может! Генералы не врут! Презираю всякую ложь!
— Тогда я не знаю… — уныло пробормотал Вовка. — А что мы все-таки собираемся делать, Петр Петрович? — Он с нетерпением ждал ответа от пригорюнившегося Петра Петровича, не дождался и настойчиво переспросил: — Что же мы с вами делать-то собираемся?
— Пока это — тайна, — недовольно ответил Петр Петрович. — И я пока не могу тебе ее открыть. Просто не имею права. Я ведь еще не знаю, что ты за человек. Например, я не уверен, что ты умеешь держать язык за зубами. Не уверен я, что ты умеешь держать слово. А о нашем с тобой деле никто ничего не должен знать. Ник-то. Ни-че-го.
— Никто ничего и не узнает, — решительным тоном заверил Вовка, хотя тут же подумал, до чего же ему трудно будет не проболтаться о генерал-лейтенантовской тайне. — Честное пионерское, буду держать язык за зубами. Мне бы только поскорее узнать, что это у вас за тайна.
— Хочешь, я тебе расскажу, с чего все началось?
— Что — началось?
— А то, из-за чего я решил с тобой подружиться. Страшная история произошла со мной. Только слушай внимательно. Слушай и, главное, старайся понять.
— Есть слушать! — прошептал Вовка.
Встреча генерал-лейтенанта в отставке Самойлова со Смертью в модной мини-юбке и с неимоверно длинной сигаретой в беззубом рту
Петр Петрович начал рассказывать:
— Недавно я заболел, да так здорово заболел, что ночью подумал: а вдруг я сейчас умру?! Раз и, как говорится, нету?
И стало мне, старому воину, очень страшно, до того жутко мне стало, что пальцы ног мгновенно похолодели, окоченели прямо, а на лбу выступил пот. Сердце не билось ровно, как это бывает у нормальных людей, а бухало: вот-вот лопнет, разорвется или из груди выскочит. Понимаешь, вот-вот могу умереть…
Что же такое происходит, люди добрые?
Генерал, и — трусит! Неслыханное дело! Но страх не проходил, сколько я ни внушал себе, что мне должно быть за это стыдно. Мне и было стыдно, обидно мне было, а страх меня не отпускал. Три войны я прошел, в каких только переделках не бывал, восемь тяжелых ранений, а легким и средним и счета нет, а тут… Да и не имею я права умирать ни с того ни с сего!
И дел у меня много. В конце концов просто несправедливо и глупо, возмутительно просто — вдруг умереть!
Никогда я ничего не боялся, а тут…
И до того я на себя рассердился, что страх прошел, но мысли в голове у меня перепутались, и все они дергались, что ли…
Дома никого нет, даже если «караул!» крикнешь, никто не услышит.
«Вот ситуация! — подумал я. — Поговорить бы со Смертью перед смертью! Я бы ей сказал! Она бы у меня попрыгала, старушенция безглазая!»
— Ты звал меня? — раздался негромкий, хрипловатый, на редкость противный голос, щелкнул выключатель, зажглась настольная лампа, и я увидел… Ты только представь себе, Владимир, такую картину. Стоит перед моей кроватью особа в огромных черных очках, длинноволосая, в модной белой мини-юбке, черном свитере.
— Я пришла. — И она мерзко хихикнула.
— Ты кто такая? — с трудом выговорил я, хотя уже догадался, что за особа передо мной. — Кто ты?
— Я Смерть, — сказала она, села на стул, закинув нога на ногу (кость на кость, то есть), улыбнулась беззубым ртом, вставила в него неимоверно длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила семь колец дыма, стряхнула пепел прямо на пол и проговорила: — Времени у нас с тобой не так уж много. Слушаю тебя. Только заранее учти, что все разговоры со мной бесполезны. Решение мое о тебе окончательное. А жаловаться на меня некому. И некуда! — Она столь мерзко хихикнула, что меня всего передернуло. — Ну?
Надо отметить, Владимир, что как только эта особа назвала себя, я вдруг сразу успокоился. Если явилась Смерть, значит, дела мои плохи. Да что там — плохи! Хуже — дальше некуда! И что мне ей сказать? И зачем? Она должна быть зла на меня: ведь сколько раз я уходил от нее! Она коварна, немилосердна, несправедлива, жестока и, по моему глубокому убеждению, страшно глупа. Но от всего этого мне было не легче.
И чтобы выиграть время, собраться с мыслями, я спросил:
— Почему ты так странно выглядишь? Я представлял тебя по рисункам из старинных книг — старухой в черном балахоне и с косой в руках. А ты стиляга какая-то!
Смерть захихикала еще противнее, чем раньше, и хихикала так долго, что я окончательно пришел в себя и оборвал ее:
— Хватит! Не очень-то приятно тебя слушать. — Я сел на кровати. — Чего ты так вырядилась?
— У меня сегодня выходной день, — проскрипела Смерть, — есть у меня и балахон, который называется саван, есть и коса. Сегодня я гуляю и удовольствия ради решила кой-кого припугнуть.
— И меня? — спросил я. — А я-то зачем тебе понадобился?
— А я тебя не люблю. Я тебя давно ненавижу, — мерзким голосом объяснила Смерть. — Храбрые не боятся меня и долго не сдаются мне. А я обожаю, когда люди плачут, стонут, страдают, рыдают, проклинают жизнь, — уже шипела Смерть, и ее холодное дыхание касалось моего разгоряченного лица. — Ты не можешь не понимать, что на этот раз тебе от меня не уйти.
Голова моя тут закружилась, сердце больно сжалось, мне показалось, что у меня заболели все старые раны сразу. Борясь с бессилием, я пробормотал:
— Но… но… у меня есть одно очень важное дело. Дай мне его сделать… потом забирай меня… прошу тебя.
Смерть долго и мерзко хихикала, снова вставила в беззубый рот неимоверно длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила семь колец дыма, стряхнула пепел прямо на пол, гнусным голосом сказала:
— Обещай мне не делать ничего полезного людям, особенно детям, и я не трону тебя. Видишь, как я добра и великодушна?.. Ну? Я жду.
Тут я до того разозлился, что ответил так:
— Была ты, извини за выражение, дурой, такой и осталась. Череп-то у тебя пустой! Соображать тебе нечем! — Перед глазами у меня поплыли темные и разноцветные круги. Я упал на подушку. — Не делать-ничего полезного людям — это ведь и значит умереть! Нет, нет, пустоголовая, все равно рано или поздно мы с тобой разделаемся!
— И Смерть умрет? — ехидно спросила моя незваная гостья. — Не-е-е-ет! Смерть бессмертна! — Она приблизила ко мне свою отвратительную физиономию, прохрипела: — Если хочешь жить, ничего не делай полезного людям, особенно детям! Живи бездельником, и я несколько лет не трону тебя!.. Отвечай!