В лесном хозяйстве есть два очень трудных дела: собирать шишки и извлекать из них семена. Как облегчить этот труд? До сих пор эти вопросы по-настоящему решенными считать нельзя. И я над ними много думал.
Два года вечерами после работы возился у себя в бане, конструировал шишкосушилку, чтобы семена вышелушивать. Нужны были электромоторы, вольтметр, реле времени, редуктор, шкивы и еще-множество деталей и приборов. Все купил — истратил деньги, сбереженные на покупку коровы. Узнал о моей работе директор Пригородного лесхоза. Приехал, поглядел сам, велел лесничим показать. Собрались лесничии, посмеялись.
— Зря, — говорят, — себя изводишь, ничего у тебя не вышло.
Я тогда в бане косяки выставил, по частям погрузил шишкосушилку на телегу, привез в лесничество и провел испытания. Расчеты подтвердились. Лесничии, которые так дружно смеялись над моей машиной, теперь дружно признали ее ценность. Я получил авторское свидетельство, а от лесхоза — премию.
Рассчитал и смастерил аппарат, который может без труда снимать шишки прямо с веток, да только с веток срубленного дерева. Проходи вдоль ствола — удовольствие, а не работа. Но ведь не станешь же лес рубить, чтобы шишки снимать на семена! Как добраться до верхушки растущего дерева? Приделать мачту к трактору? Потащит ли трактор мачту в двадцать — двадцать пять метров высотой? Да они вместе, трактор и такая мачта, лесу больше переломают-перемнут. Вот по воздуху бы такой аппарат запустить! А если и впрямь по воздуху? К вертолету бы подцепить — и… Взял книги о вертолетах, изучил, просидел над расчетами три ночи. Потом отправился на вертолетную площадку…
И тут я хочу сказать вот что. Разные люди живут на свете, ребята. Одни очень тяжело отказываются от привычных идей и представлений. Вот уж и идеи эти устарели, но нет приказа от них отказаться, и самим перестраиваться желания тоже нет: ведь всякая ломка — это риск, это ответственность, которую надо на себя брать. Других волнуют не личные удобства, а интересы дела. За свои семьдесят лет я повстречал немало первых и очень много вторых. Первые часто смотрели на меня как на старого чудака, который фантазирует от нечего делать, старались отмахнуться. А вторые хотели понять, помочь, если надо.
Я заговорил о тех и других, потому что вспомнил, как внимательно и серьезно слушал тогда меня, человека случайного и впрямь захожего чудака, командир вертолетчиков Николай Иванович Новиков, как повел на поле, стал вблизи показывать то, что я предположил лишь теоретически. Приспособления для сбора шишек и заготовки черенков со стоящих деревьев будут смонтированы на микровертолете. Но дело сейчас не в технических деталях и подробностях, а в том, что надо быть упорным, надо искать — и люди тебя поддержат. Я был настойчив в своих поисках, потому что думал о деле своей жизни — о лесе, и потому, что всегда ощущал чью-то дружескую поддержку. Порой это была помощь людей вовсе незнакомых. Узнав из газеты «Комсомольская правда» о моей работе, они присылали письма, советы и даже посылки с образцами материалов, которые могли бы мне пригодиться! Благодарю, спрашиваю, сколько должен за образцы, а учитель физики из Донецкой области Владимир Антонович Науменко в ответ: «Мне доставляет радость оказать вам услугу… Я помогаю вам ради дела, которое делается и для меня и для всех. Так что это еще надо посмотреть, кто кому должен платить». Вот так! Ну что тут скажешь? Только одно:
— СПАСИБО, ЛЮДИ!
…Я уже давно мечтал поговорить с вами, ребята, о самом дорогом для меня — о лесе. Вот и поговорил, наконец. А пока говорил, думал: «Что же главное в этом разговоре?»
Что надо любить лес? Да, это.
Что надо искать дело своей жизни в детстве? И тогда будешь счастлив? Да, и это!
А может быть, как раз вот это: надо жить так, чтобы люди без труда находили, за что сказать тебе спасибо?..
Литературная запись А. Зебзеевой.
МЕДАЛЬ «ЗА ВЗЯТИЕ БУДАПЕШТА»
Фашистское командование придавало огромное значение обороне этого города. Оно стянуло сюда четыре армии и многие отряды венгерских фашистов. По линии озер Веленце и Балатон фашистами был создан оборонительный рубеж «Маргарита».
Но войска 2-го и 3-го Украинских фронтов прорвали оборону противника и к 30 октября 1944 года окружили Будапешт.
Во время этих боев наш земляк Н. Сметанин с четырьмя товарищами глубоко вклинился в расположение врага. Оказавшись в самой гуще фашистских войск, отважные бойцы захватили дом и заняли круговую оборону.
Трое суток герои держались в доме и вели из него огонь, как из крепости. Фашист, которого захватили наши разведчики, на допросе заявил, что в том доме ведут бой не пять, а целых сорок советских солдат!
К 13 февраля 1945 года Будапешт был полностью освобожден от фашистов. В плен было взято 110 тысяч вражеских солдат и офицеров.
МЕДАЛЬ «ЗА ВЗЯТИЕ КЕНИГСБЕРГА»
В Восточной Пруссии держали оборону 38 фашистских дивизий, принадлежавших группе армий «Центр», и многие другие части.
Восточную Пруссию и город Кенигсберг гитлеровцы превратили в сплошной укрепленный район с прочными железобетонными оборонительными сооружениями. Путь для нашей армии был здесь особенно тяжел. Здесь на поле боя пали смертью храбрых многие герои — советские бойцы.
Но войска 3-го Белорусского фронта, начав наступление 21 января 1945 года, сокрушили все укрепления, и 9 апреля 1945 года оплот прусской военщины Кенигсберг пал.
Вслед за ним пала военно-морская крепость Пиллау, в ее гавани вошли корабли Краснознаменного Балтийского флота, а сухопутные войска устремились вдоль берега моря на запад, на Берлин.
Ныне город Кенигсберг переименован в Калининград.
Авенир КрашенинниковКУСОЧЕК БЕЛОЙ ЭМАЛИОчерк
Рис. С. Можаевой.
Как это случилось, Наташка и сама не поняла. Стояла-стояла, и вдруг пальцы у нее разжались, бидон громко ударился донышком о цементный пол, покатился, крышка, привязанная веревочкой за дужку, дробно зазвякала.
— Ну и раззява, — обругала Наташку костистая старуха, которая была перед нею. — И об чем только думают?
Наташка поспешно подхватила бидон, прижала к животу, заняла свое место у прилавка.
— Сбегай за другой посудиной, — сочувственно посоветовала продавщица. — В бидон-то поди нельзя. Выкидывать его придется. Да ты внутрь погляди!
И в самом деле, по донышку бидона перекатывался, будто яичная скорлупа, кусочек эмали, на сгибе пауком чернело пятно, и крошечные осколки осыпались с его краев. И что-то еще едва слышно похрустывало, точно фольга развертывалась. Или этот паук начал оживать и все дальше плести свою тонкую паутину.
— А от матери тебе влетит, — обрадованно сказала старуха.
— Так уж и влетит! С кем не бывает, — защищала Наташку продавщица.
Они заспорили. Наташка слушать не стала, вышла из магазина, все еще обеими руками прижимая бидон к себе.
В магазине с цементным полом было прохладно, хорошо пахло свежим молоком, а на улице накапливалась жара, широкие листья на тополях тряпично свисали, от проезжей дороги густо пахло машинным перегаром.
Наташка вздохнула, остановилась рассеянно. Домой не хотелось. Все равно там никого нет. Отец и мать на работе, братишка в детском садике, у Наташки впереди целый огромный день. И всех-то забот у нее на день — отвести Валерку в садик да купить молока. Ну, правда, есть и свои дела: договорились с девчонками купаться на пруду, потом вместе в библиотеку сбегать, потом — на «Всадника без головы»… А от мамы Наташке никогда не влетало, пускай эта вредная старуха не надеется. И то, что молока не купила — пустяковина. Сейчас сбегает домой, возьмет хотя бы трехлитровую банку из-под томатного сока, вот и все…
Но бидон Наташке сделалось жалко. Был он такой чистый — ни пятнышка, и осенняя ветка рябины, нарисованная на выпуклом боку, будто на свежем снегу лежала. Молоко из такого бидона казалось очень уж вкусным — не оторвешься.
Валерке купили эмалированный сервиз — тарелки, кастрюли, кружка — с картинками из заячьей жизни. Зайцы ухаживают друг за другом, носят морковку, готовят обед. У зайчихи красный передник в белом горошке. Так Валерка ни из какой другой посуды дома не ест — скандалит.
Конечно, правильно: Наташка раззява. Ведь и точно, ни о чем не думала, просто загляделась на цинковый бак, чуть не доверху наполненный из крана молоком. В самом начале каникул, когда их привели на завод, в эмалировочном цехе она увидела ванну с молоком. Надежда Николаевна, эмалировщица, объяснила, что это вовсе не молоко, а такая жидкость, в которую окунают посуду. Как же та жидкость называлась? Шля… шли… Нет, позабыла! И вообще все тогда было не очень интересно.
Медленно в тесноте двигались вдоль цеха легкие металлические этажерки. На них лежали железные посудины, еще безобразные, голые, в пупырышках и в лишаях. Что-то погромыхивало, позвякивало, словно собиралась гроза, и ветер тряс карнизы. Вдалеке виднелась будто бы березовая рощица, зелено-голубая, но когда Наташка подошла поближе, то оказалось, что это обыкновенные ведра, вставленные друг в дружку.
— Понимаете, девочки, — говорила Надежда Николаевна, — нам надо делать не просто вместилища для пищи и воды, а такую посуду, чтобы и любоваться ею можно было. — И лицо у Надежды Николаевны разгладилось, точно ей самой принесли в подарок что-нибудь красивое.
Она была знаменитым на заводе человеком. Мама рассказывала, что о Надежде Николаевне писали в газетах, говорили по радио. А вообще-то, по мнению Наташки, Надежда Николаевна самая обыкновенная женщина, и даже на носу у нее конопатинки.
Зато какие девушки работают в цехе! Их там много. В мини-юбках, вот досюда, в цветастых кофточках или в открытых вот так сарафанах. У некоторых поблескивают красной эмалью комсомольские значки. На модных прическах косынки, да не просто так под подбородком или на затылке повязанные, а по-особому, чтобы смотреть было приятно. Наташка поглядывала на девушек: скорее бы стать такой взрослой! Еще целых пять лет надо ждать-терпеть.