Я вам сейчас расскажу про машину, с которой мне приходится иметь дело. Она похожа на многоэтажный океанский лайнер. У нее есть и свои переходные мостики, и трапы, чтобы с одной секции на другую перейти, и даже место, похожее на капитанскую рубку, — отсюда можно увидеть, как бумажная река мчится к отсасывающим валам.
Валы забирают у бумажной реки всю влагу и выплескивают на горячие цилиндры белую газетную ленту шириной до шести метров. Цилиндры ее сушат и гладят, как утюги.
Много белоснежных рулонов отправляем мы в разные типографии страны (ведь на нашей бумаге каждая третья газета печатается), а нам говорят: «Надо, товарищи, больше. Постарайтесь, пожалуйста. Ведь и у газет все время тиражи растут».
И мы стараемся. И для этого постоянно увеличиваем скорости бумагоделательных машин. Быстрее крутятся валы и цилиндры — стремительнее белоснежный поток. Значит, и рулонов больше.
Помню, вызвали меня к начальству и сказали:
— Мандыч, будешь налаживать «тройку».
Это значило, что мне вместе с товарищами предстоит заняться реконструкцией третьей бумагоделательной машины. Так она вроде неплохая, да и не очень старая, а работает со скоростью 250 метров в минуту. Вы спросите: много это или мало? Не так давно считалось, что это вполне нормальная скорость. И к этой цифре привыкли. Но ведь когда-то и поезда ходили вдвое, а то и втрое медленнее. Теперь же экспрессы мчатся так, что вагоны пересчитать не успеешь. Вот так и с «тройкой». В свое время хороша была, а теперь отставать стала от требований жизни. В «тихоход» превратилась.
Тогда я еще не представлял всей сложности предстоящей работы. Думал, что ускорить бег бумагоделательной машины — все одно, что разогнать «Москвича».
— На какую скорость будем «тройку» переводить?
— Метров на 380—400 в час. Раза в полтора бумаги будет больше.
Конечно, в техникуме я изучил технологию нашего производства, научился управлять и машиной. Но вот как наращивать скорости, мы не проходили. Считалось, что это вроде бы не наша забота: как машине положено работать, так пусть и работает. Но жизнь, видите, потребовала совсем другого.
Я пришел в библиотеку и попросил книжки, где бы все было «расставлено по полочкам». Думал: спишу все, что надо, — и порядок. Словом, решая задачку, задумал сразу же заглянуть в ответ.
Но в библиотеке мне сказали:
— Рады бы помочь. Только нет такой литературы. Никто еще не написал подобных рекомендаций.
Собрались всей бригадой у «тихохода». Думаем, как быть да что делать. Разглядываем машину, будто в первый раз с ней познакомились. И вот тогда я подумал: а мы ведь действительно поверхностно знаем свою машину, свою «тройку». Вроде шоферов, которые умеют лишь вести автомобиль, но случись что серьезное, они не разберутся. Мы прекрасно могли заправлять бумагу в машину (а дело это сложное!), мы знали, какому цилиндру какую дать температуру. Вот и все. Теперь нужны были более глубокие знания, умение разбираться в машине до последнего винтика, чтобы, как сказал один рабочий, «понять ее характер».
Реконструкция — это непростая работа. Каждый узел надо было испытать, с головой окунуться в такие технические тонкости, что впору профессором становиться. Да у нас так и получалось, когда принялись за дело. Любой рабочий в меру своих возможностей становился конструктором. Каждый инженер с удовольствием, когда надо, брал в руки гаечный ключ и становился рабочим.
Несколько месяцев колдовали над «тройкой». Я не стану, ребята, говорить вам о всех технических подробностях. Но если коротко сказать, то мы, рабочие, как бы поставили старый агрегат на новые колеса.
И вот началась пробная обкатка.
300 метров в минуту — идет бумажная река.
320 метров в минуту. Переживаем! Ничего, не рвется!
350 метров в минуту! Нервы на пределе, но все нормально.
380 метров в минуту. Бесперебойно крутятся валы. Газетная лента стремительно летит на «накат», где, как нитка на катушку, наворачивается на увесистую бобину.
Не передать нашей радости. Наша «тройка» среди всех бумагоделательных машин страны в то время была самая скорая!
Первой на комбинате звание коллектива коммунистического труда было присвоено нашей бригаде.
Мы добились своего. К нам начали приезжать бумажники с других комбинатов — учиться.
— Молодцы, — говорили нам. — Рекорд поставили!
Не знаю, может быть, и закружилась бы у меня голова от похвал, да только не дошло до этого. Сказали мне:
— Получай, Мандыч, задание — будешь осваивать новые скорости.
— Да вы что? — говорю. — Куда ж больше? Мы предела достигли. Ну, метров на тридцать еще подтянем.
— Нет. Придется осваивать машину с проектной скоростью 750 метров в минуту.
Мне показалось, что я ослышался. Но смотрят на меня серьезно. Никто не собирается шутить. И я сказал:
— Ну что ж, я готов!
«Девятка» — называлась следующая моя машина. Не одну бессонную ночь провели мы возле нее. Было чертовски трудно. Иногда, признаюсь, хотелось все бросить и уйти на какие-нибудь легкие хлеба.
А потом подоспела «десятка». И ей нужно было дать самую высокую проектную скорость… Так все время. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. «Одиннадцатую» сдал. На очереди «двенадцатая»!
Борьба за высокие скорости для нас, работников бумажной промышленности, — это ведь не то, что автомобильные гонки. Больше скорость — выше производительность труда. А это и есть самое главное для того, чтобы мы жили богаче и краше. Выше производительность труда — больше различных товаров, в том числе и бумаги, которую называют «хлебом культуры».
И нашим стараниям и поискам нет конца и края.
Многие мальчишки, друзья моего сына, придут со временем в мой цех. Я хочу дождаться того дня, когда, подтолкнув их вперед, скажу:
— Действуйте, парни! Вам есть над чем поработать. Потому что за одной высотой всегда открывается другая. И этого не надо бояться. Главное — сказать себе: «Ну что ж, я готов!..»