ехали с родителями в поезде, на остановке незаметно вышли с братом, чтоб купить себе мороженое, и тут поезд тронулся. «А куда вам надо?» — «В Москву на Речной вокзал», — ответила Надя. «Мы высадим вас в центре у метро. Доберетесь до дома сами?» — «Доберемся...» — «Надо же, какие самостоятельные», — одобрил мужчина. «Нас специально так воспитали», — степенно объяснила Надя.
Дорогой она, не выпуская пальцев брата из своей руки, трещала как заведенная, рассказывая, как они всей семьей замечательно отдохнули в деревне. Собака даже не хотела ехать, еле удалось зазвать ее в такси. Ей на воле лучше, чем в душной квартире... Да, она с завтрашнего дня станет учиться в школе, а брату еще рано. Да, очень хочется в школу, поскорее бы!.. Она многое знает, например какие пароходы ходят по Волге. И про звезды. И какие города есть на Волге — Углич, Ярославль, Рыбинск рядом с водохранилищем, а раньше на месте водохранилища был город Молога, он оказался под водой. Сказочный город с ярмарками и золотистым песком, жители не хотели его покидать, приковывали себя к дубам, но дубы тут же срубали, а жителей сажали в машины. Весь город ушел под воду, одна тюрьма осталась, в которой разные преступники от нечего делать изготавливали ножики. Преступников перевезли в другую тюрьму, а на месте той, наполовину ушедшей под воду, построили площадку с метеорологическими приборами.
В метро Надя с минуту соображает, как им прошмыгнуть мимо дежурной бабули. «Мама, мама, подожди!» — вдруг завопила она. Герман вскинулся, ища глазами маму, но Надя уже тащила его мимо стеклянной будки: «Там наша мама, мы отстали, пустите нас!» Втолкнула Германа на эскалатор и сказала: «Смотри под ноги». Внизу объяснила, что им нужно доехать до станции «Речной вокзал». «Зачем нам туда?» — «Мы поплывем к моей бабушке, — объяснила Надя. — То есть и к твоей тоже. Она тебя тоже ждет. Ты был совсем маленьким, когда тебя привозили к нам в гости». — «Ты же говорила — мы едем в Москву!» — возмутился Герман. «А где мы теперь, по-твоему? Я никогда не обманываю. Мы в самой что ни на есть Москве, столице нашей родины. А теперь нам необходимо добраться до бабушки. Она старенькая и добрая, она ждет нас, я обещала ей, что мы с тобой навестим ее. Навестим бабулю — и сразу домой!» — «Как же мы без с-спросу?» — «А Оливер кого спрашивал, когда убегал в Лондон?.. Так это же — Лондон, он далеко, а нам всего ничего плыть на пароходе». — «На каком пароходе?» — «У меня все пароходы знакомые. И баржи тоже. И самоходки. Я всех знаю на Волге. Волга лучше всего на свете. Лузга по сравнению с нею мутный ручей». — «Не мутный», — вдруг насупился Герман. «Мутный, мутный, — отрезала Надя, — увидишь Волгу — поймешь».
Большой и белый двухпалубник «Спартак» стоял у причала, и на него по мостику входили люди. «Вы с кем?» — спросил у Нади матрос. «Мы к нашему дедушке, доктору Лазарю Леонидовичу», — ответила Надя. Они поднялись по крутой лесенке на верхнюю палубу. Ноздри у Нади раздувались, глаза радостно блестели. Завидев спасательную шлюпку, Надя подошла к ней, посмотрела по сторонам, приподняла край брезента и спрятала под ним портфель. «Здесь будем ночевать», — объяснила она.
Надя не выпускала руки Германа, вцепившись в нее, как приговоренный к казни Феджин в руку Оливера, и тащила брата за собой. Герман никому не позволял вести себя за руку — ни отцу, ни матери, ни Юрке Дикому, — специально прятал кулаки в карманы. Он недовольно отклонял голову, когда отец пытался взъерошить ему волосы, не позволял маме мыть ему ноги в тазу. Мать говорила: «Мой хороший большой пальчик, мой сладкий средний пальчик, мой крохотный мизинчик...» Сердитый Герман, подгибая хороший и сладкий и крохотный, выхватывал у матери мочалку из рук. С Надей же он стал ходить за руку, потому что знал, что в этом чужом для нее мире она нуждается в защите, хотя Надя была убеждена, что это она водит братика повсюду за собой, чтобы он, маленький, не потерялся... И сейчас он не мог лишить ее своей руки. Его рука была единственной ее опорой. С той минуты, как они вышли из дома, Надя не переставала врать, врала как одержимая — и про родителей, и про поезд, — а на самых крутых виражах лжи ногтями впивалась в безвольную руку брата, настаивая на его молчании.
Они продвигались по старинному пароходу, любуясь благородной отделкой стен, дубовой обшивкой, паркетом, золочеными ручками распахнутых кают, утопая по щиколотку в мягких коврах, отражаясь в больших зеркалах, которыми был убран коридор. На спасательных кругах было написано СПАРТАК. «Этот пароход раньше назывался «Великая княжна Татиана Николаевна», — объясняла Надя. «Какая княжна?» — спросил Герман. «А-а, — беззаботно откликнулась сестра, — которую Стенька Разин кинул в набежавшую волну!» Опять ложь. «Та была персиянкой, — немного подумав, угрюмо ответил Герман. — У нас дома есть эта пластинка». Надя сдавила пальцы Германа. «Княжну взорвали вместе с царем. Степан Халтурин таскал во дворец динамит и складывал его под подушку. В тот день слуги накрывали на стол. Великая княжна и принцесса Татиана Николаевна ставила на стол серебряную вазу с гиацинтами, когда прогремел взрыв...» Герман заглянул Наде в лицо. «Она не долго мучилась», — сочла нужным добавить Надя. Ложь, все ложь! Герман вырвал свою руку.
Спустившись на нижнюю палубу, они заглянули в машинное отделение. Сквозь металлическую сетку ограждения хорошо было видно, как ходят валы, сочленения тяг, бегают штоки, колеблются шатуны, вертятся колена валов, а под ними мечутся невидимые поршни в цилиндрах, нагоняя пар... Судно готово к отплытию, уже и склянки пробили семь часов, и канаты отмотали от кнехтов. Широкие плицы пароходного колеса одна за другой забили по воде. Стальные лопасти, длинные рычаги... «Это рычаги Моргана, — авторитетно заметила Надя. — Они входят в воду как нож!» Никем не замеченные, они проскользнули в темный коридор. Железная дверца ведет в черную квадратную комнату, где вырисовывается квадрат люка. Под ним рычаги Моргана перемалывают воду, режут острыми ножами тело персидской княжны. Надя опять потянула Германа наверх, на капитанскую палубу. И сразу стало много света, много голубой прекрасной воды, речного простора и солнечного ветра. На носу идущего парохода ветер бьет в лицо, не то что на корме с вяло трепещущим флагом с нарисованной на нем синим по белому речной волной. Герман ухватился за круглую рукоять лебедки, так похожую на штурвал... Поверх пальцев Германа легла прохладная тень руки Татианы Николаевны. Другую руку его направлял Саня Григорьев. Ветер овевает волосы. Рычаги Моргана вошли в воду как нож. Горло обложили пузырьки счастливого ледяного воздуха. Впереди — речная синь, закатное солнце стелется по воде. Надя и Герман как тени проскальзывают мимо рычагов Моргана, взявшись за руки, и вдруг оказываются в светлой каюте с полуспущенными планками жалюзи...
Большой бородач с седой гривой волос, которую раздувал вентилятор, в рубашке с закатанными рукавами на огромных руках, сидел за столом и читал газету. Он обернулся, когда Надя открыла дверь, и посмотрел на нее из-под очков. «Ты откуда взялась, Надюха?» Он протянул Наде толстую короткую руку. «Мы тут с родителями, дядя Ланя, — сказала Надя, расплывшись в счастливой улыбке. — Они во втором классе. К бабушке плывем. А это мой брат Герман». — «Чаю хотите?» — «С пирожными, если можно». — «Сейчас посмотрю, есть ли в буфете». Когда доктор вышел, Надя жарко зашептала Герману: «Видишь, какой он большой и неуклюжий? Это потому, что у него по колено ноги деревянные. Мясные отрезало винтом самоходки». Доктор вернулся с тарелкой, на которой покоились три мятые песочные корзиночки. Герман со страхом смотрел на доктора. Тот легко приподнял его и усадил поближе к окну. Надя одно за другим съела два пирожных. «Бутерброд хочешь?» — «Да ну, у родителей их там полно, бутербродов этих». — «Герман, ты почему не ешь?» — спросил доктор. Надя прыснула: «Я ему сказала, что у вас ноги деревянные, вот он и переживает». — «Тебя порют каждый день или только по субботам, Надежда?» — «И по субботам не порют», — с набитым ртом пробурчала Надя.
Среди каких народов и племен существовал обычай закапывать в могилу вместе с умершей матерью ее младенца?.. В каком году Рамзес Второй нанес решающее поражение хеттам?.. Какая страна располагается за Геракловыми Столбами?.. Сколько кораблей Ксеркса двинулось строем в Саламинском проливе под оглушительный грохот барабанов?.. Как звали двух персидских принцесс, которых Александр Македонский ввел в свой гарем?.. Бесконечно малое существо забралось под черепную коробку и, следуя изгибам мозга, алчно выбирало из ячеек события и даты, нарушая такую же незыблемую связь между ними, как между зрительным нервом и стоящими за окном деревьями, углом сарая, шляпой огородного Странника Тихона, мешая страны и народы, как игральные карты, свертывая один за другим свитки имен, вращая разлитое по зонам и периодам время, словно карусель, с которой бесследно срывались факты, даты, исторические фигуры, наделенные особыми полномочиями: цари, облаченные в порфир и виссон, полководцы на золотых колесницах, жрецы, раскинувшие сеть своих интриг между звездой Сет и разливом Нила, вожди с развевающимися перьями на шлемах... Это крохотное ненасытное существо обходило дозором Шурину память, скрываясь то под личиной времени, то болезни. Прошлое казалось переводной картинкой с настоящего, воспоминание летучим пламенем обегало память, выносящую на поверхность уйму забытых вещей. С глубокой складкой шерстяного платья Нади, у плиты снимавшей шумовкой пену с бульона, сливалось кашемировое платье Шуриной матери, облекавшее ее туманную фигуру, склонившуюся над диковиной — старинной настольной детской игрой под названием «Путешествие Нансена»... Сосредоточенное лицо матери над оловянными фигурками Нансена и его команды, стоявших у берегов Норвегии на крохотном «Фраме» с крепким черно-белым корпусом, обводами яйцевидной формы и поднятым на флагштоке крохотным национальным флагом... Склянки пробили четыре часа, корабль произвел тремя пушечными залпами прощальный салют, от которого качнулись ялики и таможенные катера. Оловянная фигурка Евы, жены славного путешественника и замечательной певицы, исполнявшей «Сон Эльзы» из «Лоэнгрина», растаяла в тумане. «Фрам», п