– О моей племяннице новости есть?
Жубер выждал несколько секунд, чтобы придать информации весу:
– Все идет своим чередом, она по-прежнему охвачена мыслями о румынской нефти…
Что это должно означать на самом деле?
– Она сомневается. Ей предстоит принять важное решение.
– А вы что делаете?
– Гребу против течения, дорогой мой. После того дела с «Ферре-Делажп» мадемуазель Перикур поставила под вопрос мои профессиональные навыки. И прекрасно, потому что я бы не хотел по доброй воле потерять триста тысяч франков просто так…
То, что Жубер может по доброй воле потерять такую сумму, – этого Шарль представить не мог.
– Все в порядке, Шарль, не волнуйтесь! Благодаря этому я почти что дискредитирован, и это отлично. Чем больше я противлюсь Румынии, тем больше она настаивает, чем больше отрицаю кризис, тем больше она в него верит. Она мне не доверяет, поэтому решится. У нас получится…
Шарль перевел дух. Теперь, заговорив об этом, Жуберу явно нравилось объяснять плюсы своей стратегии.
– Я настоятельно не рекомендую Мадлен инвестировать в то, что, как я знаю, провалится, но что вы хотите, она мне уже совершенно не доверяет. Это так нелогично, так по-женски, что поделать… Я пригрозил, что уволюсь.
Шарль не мог прийти в себя. Гюстав же чуть отстранился, чтобы официант смог поставить принесенное блюдо, и, улыбаясь, добавил:
– Что вы хотите, я единственный, кого она больше не слушает.
От всего этого у Шарля почти кружилась голова.
– Тем временем, – продолжал Жубер, – иракская нефть прекрасно себя чувствует. Падает с головокружительной скоростью. Акции стоят меньше ста франков.
Стратегия была проста, как сообщающиеся сосуды. Если бы инвестор стал массово скупать румынскую нефть, все бы перестали интересоваться иракской.
– И мы скупим акции по пятьдесят франков. Я не теряю надежды, что они могут упасть и до тридцати.
– Тогда и надо будет покупать… – рискнул Шарль.
Наступило молчание. Он заранее подготовил фразу:
– Кстати, в вашем распоряжении двести тысяч франков, которые вы мне одолжили…
По его мысли, Жубер не должен позволить ему закончить. Шарль отлично справился со своей ролью по отношению к Мадлен, он использовал все аргументы, представленные Гюставом, и пошатнул крепость Перикуров. Благодаря ему Мадлен больше совершенно не доверяла Гюставу и собиралась совершить роковой поступок – роковой для нее, но который обогатит их сверх всякой меры…
Взамен Жуберу тотчас следовало бы великодушно отказаться от погашения долга. Но вместо этого он пристально смотрел на Шарля. Так?
– Скажите, что я должен делать… – продолжал Шарль. – Я имею в виду, каким образом…
Жубер сделал глоток вина. Очень долгий и очень медленный.
– Я кое о чем подумал, – ответил он наконец. – Вы мне должны двести тысяч франков, почему бы вам не вложиться в иракскую нефть? Через несколько месяцев они принесли бы вам миллион.
Шарль чуть не опрокинул стол. За предательство Жубер даже не предлагал ему забыть о долге! Он продал свою племянницу Жуберу за бесплатно! Остатки приличий не позволили ему закатить скандал. Стиснув зубы, он смог выдавить из себя подобие улыбки. Жубер спокойно смотрел на него. И… улыбался! Да, подумал Шарль, губы поджал – это он так улыбается!
– Вы могли бы инвестировать и больше, – продолжал Жубер. – Думаю, можно было бы вложить и пятьсот тысяч.
Шарль засопел, сердце его еще резко прыгало в груди, как несколько секунд назад. Но ему уже стало лучше. Пятьсот тысяч франков. Такую цену предлагал ему Жубер – при условии, что он вложится в его нефть. Вероломство в отношении племянницы казалось ему уже более достойно оплачиваемым.
– Я думал вложить… семьсот тысяч франков, – бросил он.
Жубер разглядывал скатерть.
– Не советую, Шарль. На вашем месте я бы инвестировал не более шестисот тысяч.
Ладно. Шестьсот тысяч франков через несколько месяцев станут почти двумя миллионами – Шарль испытывал удовлетворение и облегчение.
– Вы совершенно правы, – заключил он. – Шестьсот тысяч франков будет очень хорошо.
– Прежде всего, Мадлен, вы должны подумать о Поле! – говорила Леонс. – Он унаследовал от деда облигации, но может воспользоваться ими только при наступлении совершеннолетия. Если к этому времени вы потеряете свое состояние из-за кризиса, подобного этому, который, как вы говорите, скоро настигнет вас, как вы будете его растить?
Наконец поступили цифры. Экономический кризис напоминал далекую планету, которую видели только пессимисты, но и не драматизируя ситуацию, стоило признать, что оптимисты редко надолго оказываются правы. Что же касается румынской нефти, дела с ней обстояли очень хорошо, а вот иракская вела себя так себе. Ее акции продолжали падать.
Жубер казался не таким аккуратным, как обычно, воротничок у него чуть съехал набок, что было признаком величайшего беспорядка. Он более, чем всегда, производил впечатление приговоренного к смерти. Каким бы ни было решение Мадлен, сражение он проиграл.
– Я решила… – начала Мадлен.
Не ставила ли она свою жизнь на кон? Всегда наступает момент, – говорил ее отец, – когда все передумано, хорошо взвешено и надо сделать выбор. Тогда информация уже ни к чему. Она может быть хорошей или плохой, но доверять надо своей интуиции. Собственная интуиция его никогда не подводила, с определенной гордостью добавлял он. Но Мадлен пришлось признать, что в данный момент это изречение приобретало смысл.
Дело «Ферре-Делаж» все еще крутилось у нее в голове, потеря трехсот тысяч франков, результат доверия интуиции Жубера. В момент великих решений мнение Жубера стоило столько же, сколько мнение Броше… или ее собственное.
– Я решила…
– Да?.. – спросил Жубер.
Раз, по мнению всех вокруг, румынская нефть является самым прибыльным вложением из имеющихся в наличии, чем она рискует? Она же не шагает в неизвестность, все же есть цифры.
Она решилась. Пауза.
– Прекрасно, – ответил наконец Жубер.
Он принял обиженный вид мужчины, которому сказали, что у него несвежее дыхание.
– Сделаем, как вы хотите. Но не более половины ваших активов в эту… «румынскую нефть». – В его устах слова становились почти ругательством. – Половину в нефтяные акции. Остальное надо разбить, это очевидно. Логика подсказывает вам, что надо вложиться в соответствующие бумаги. Вот что главное, Мадлен, последовательность!
Он вернулся на следующий день и без единого слова положил на стол огромную папку.
Мадлен больше двух часов подписывала документы.
Жубер, сузив глаза и сжав губы, только показывал, где надо поставить подпись, как обычно – здесь, здесь и здесь… Иногда он просто добавлял: эта подпись значит, что… здесь вы подписываете это… Мадлен даже не останавливалась, чтобы его выслушать. Тогда он замолчал и продолжал переворачивать страницы.
Вечером этого дня – 10 марта 1929 года – доля наследства Поля оставалась в государственных облигациях, а Мадлен вложила бо́льшую часть своего состояния в пакет акций румынской нефти и в смежные предприятия и теперь имела в отцовском банке всего 0,97 %.
Мадлен показалось, что Жубер вышел из комнаты, тяжело ступая.
Броше, который ждал его в коридоре, наоборот, разглядел на лице своего директора прежнюю легкую улыбку.
17
Время потекло по-старому. И новости были хорошими.
Продажа активов Мадлен имела успех – банку Перикуров доверяли, и его акции сразу были раскуплены. Что же касается крупного займа, который сделали румыны, благодаря тому что Мадлен скупила их акции, инвесторы заинтересовались, и это стало настоящей победой – акции буквально рвали из рук. «Суар де Пари» написала о «грозной румынской энергии». Шла неделя за неделей, и румынские акции постепенно, но верно росли в цене.
Жубер теперь приносил бумаги на подпись другим членам совета директоров, к Мадлен заходил лишь изредка – как посещают уже не владелицу банка (на следующей генеральной ассамблее Мадлен уже не высмеют), но одну из самых важных владелиц крупного состояния, которым управляет банк Перикуров.
В отношении же поездки в Милан, куда пригласили Поля, Мадлен пришлось уступить.
Потребовалось несколько недель, чтобы утвердить очень детальный план, по которому в том числе следовало, что Мадлен поедет вместе с сыном. Разумеется! Я же не оставлю Поля наедине с этой сумасшедшей!
Соланж, воодушевленная приездом Поля (и я рада, што твоя чудесная мама едит с табой), писала ему по два раза на дню, как подумает о чем-нибудь, сразу пишет ему новое письмо. Обе женщины постоянно обсуждали тонкости поездки и пребывания, но, к сожалению, очень редко в чем-то соглашались, в этом деле оказалось множество досадных неожиданностей. Мадлен не смогла купить билеты на поезд, к которому бы Соланж могла бы послать их встретить; Соланж же сожалела, что не смогла заказать столик в ресторане, который Мадлен выбрала в путеводителе; Мадлен попросила, чтобы, когда они приедут на Миланский вокзал, кто-нибудь отвез их чемоданы, к сожалению, в этот день у Соланж не нашлось свободной от других обязанностей прислуги. Что же касается Мадлен (Очень сожалею, дорогая Соланж…), ей не представилось возможным приобрести туалетную воду, которую дива покупала только в Париже, а Соланж надеялась, что ей удастся нанять гида, чтобы посетить в пятницу после полудня собор, чего очень желала Мадлен, к сожалению, уверенности нет, итальянцы, знаити, дорагая Мадлен, люди очинь непридсказуемые… и так далее. Соланж даже пришлось пригрозить, хотя и намеками, что она отменит эту поездку, если Мадлен не согласится, что певица с «ее маленьким Пиноккио» поужинают вечером в ресторане наедине.
– Вечер при свечах, что это такое! – сердилась Мадлен. – Вы только представьте, Леонс!
– Воспользуйтесь этим, чтобы прогуляться. Будь я на вашем месте…
В отличие от Леонс, имеющей некоторые соображения по этому поводу, Мадлен совершенно не представляла, что