С этого дня Робер выплачивал свой долг – разбирал на детали угнанные машины и ремонтировал те, что готовили на вывоз. Так что он многому научился – сколько влезло в мозги.
Робер жил исключительно инстинктами. Он был способен думать, но недолго. Ему было сложно планировать больше чем на неделю вперед. Невозможность представить себе любую перспективу привела его к разгульной жизни. Он вел себя как ребенок, потому что для него существовало только настоящее. Напрягаться он не любил, брал что дают – машину, девушку, деньги, и совершенно непонятно, делал ли он между ними различие. Робер думал мало, но был наделен каким-то даром интуиции, он чувствовал вещи, ситуации, умел стушеваться, когда нужно, воспользоваться моментом, когда получалось, удовлетворять свои желания, когда это было возможно, и уносить ноги при приближающейся опасности.
После двух лет чистилища в подпольных мастерских с ворованными машинами Робер однажды проснулся с уверенностью – чисто интуитивной, – что вернул долг. Он был таким – без полутонов, только «да» или «нет», так вот теперь «нет».
Чем ближе он подходил к гаражу в Сен-Манде, тем больше уверялся в том, что вернул долг с лихвой, что должны даже ему, он хотел уйти с машиной, не обязательно большой, «шикарной», но на шкале его ценностей машина четко означала, что «на свободу» он выйдет законно. Хозяин так не думал. Робер правой лапищей схватил домкрат, после чего провел два месяца в тюрьме «Санте», где завел новых друзей.
Он вышел другим человеком. Прощайте, гаражи (хотя его страсть к автомобилям осталась при нем) и пахота на других, Робер начал работать на себя. Руки у него были умелые, он разбирался в механике и не отличался особой впечатлительностью, так что вполне соответствовал минимальным требованиям, чтобы стать вором. Разве что оказался не способен принимать решения. И начались нескончаемые дела, похожие друг на друга тем, что ничего не происходило, как было задумано. Он по два часа копался в замка́х и попадал в пустую квартиру, потому что владелец переехал накануне; он вскрывал сейфы, и там ничего не было или лежали такие фальшивые украшения, что скупщики краденого потешались; выходя из сада, он натыкался на полицейских; короче, он с трудом зарабатывал на жизнь.
Робер никогда не задумывался, что в его деятельности отсутствует система. Он полагал, что риски непременно должны сопутствовать его профессии. Однако засомневался, когда женщина застала его на первом этаже магазина и без раздумий выстрелила в него из охотничьего ружья. Он вовремя втянул голову, осколки фарфора вырвали кусок щеки и отрезали пол-уха. Ему удалось убежать, истекая кровью, как свинья на бойне. Выйдя из больницы, он задумался о своем призвании.
Но тут за него взялась Великая война.
В первом же сражении Робера ранило в плечо, и войну он пережил без взлетов и падений, в основном проводя время в попытках добиться перевода из одного госпиталя в другой, с одного места службы на другое.
После войны он «крутился» – так он стыдливо называл череду темных делишек, из-за которых в один прекрасный день ему пришлось спешно покинуть французскую территорию. С Леонс он познакомился в Касабланке.
Леонс услышала, как пробило два часа, значит она не запаздывает. Места было достаточно лишь для того, чтобы помыться, одежду сложить было некуда, она вешала ее на ширму. Она ненавидела этот отель. В коридорах проституток больше, чем машин на площади Оперы. Но Роберу самое то. В самом подозрительном месте он чувствовал себя как рыба в воде. И отель находился в Девятом округе. На улице Жубера. Он выбрал его еще и поэтому.
– Улица Жубера! Вот умора, правда? Я этого типа обожаю…
«Не ты же с ним спишь…» – хотела ответить Леонс, но Робер бывал иногда ревнив, капризен, и рука у него тяжелая, хотя Леонс и нравилось, когда ее шлепали по заднице, но Робер не всегда этим ограничивался.
Она надевала комбинацию, когда он заглянул за ширму и ласково прихватил ее сосок – до завтра? Не успела она оглянуться, как он уже вышел из номера, спеша узнать результаты бегов, которые пропустил.
Поспешно заканчивая одеваться, Леонс думала о Жубере. Скоро они увидятся. Она никогда не выносила этого типа, ей ничего в нем не нравилось, ни его запах, ни кожа, ни дыхание, ни голос. Она спрашивала себя, чем занималась его покойная жена, потому что в сексе он был несведущ, как дитя. К тому же она потеряла невинность задолго до первого причастия. Проблема с такими мужьями, поздно ставшими мужчинами, в том, что они хотят наверстать упущенное время, но в глубине души ее больше смущал его храп, чем скромные потуги семинариста, – долго он не держался, ей оставалось только с четверть часа смотреть в потолок, ничего особенного.
Леонс много выиграла в этой интрижке. Деньги (Жубер не следил за тратами) и свободное время (он закрывал на это глаза). Ей пришлось лишь выйти замуж.
Она торопливо покинула отель, дошла до бульвара, ноги у нее еще были как ватные. Она осмотрела себя в витрине, прежде чем поймать такси. У нее оставалось менее получаса, чтобы придать себе вид молодой состоятельной женщины, – даже больше, чем ей требовалось.
Жубер с женой посмотрели на часы в один и тот же момент.
Он немного беспокоился. По устоявшейся традиции за обедом о женщинах говорили, но не приглашали. Поэтому, когда Леонс по приказу мужа показалась в зале, она извинилась, потому что думала, что обед уже закончился, прошу прощения, она сделала вид, что разворачивается, Гюстав понял, что окончательно поразил своих однокашников: красота Леонс всех ошеломила, нет, нет, госпожа Жубер, не извиняйтесь, все смотрели кто на ее глаза, кто на ее бедра, те, кто видел ее в профиль, пожирали взглядом великолепные ягодицы и сглатывали слюну. На ней было чудесное платье из крепдешина цвета слоновой кости, волосы украшал черный пластмассовый гребень. Останьтесь, садитесь! Жубер ликовал. Саккетти, рядом с которым уселась Леонс, решил, что, кроме аромата новых духов «Коти», эта дьявольская женщина источает чрезвычайно сексуальные флюиды.
Дюпре дал сигнал к окончанию рабочего дня, и тут же его едва не затолкали остальные рабочие, тоже спешившие вон из мастерской. Мадлен Перикур стояла на противоположной стороне тротуара и не могла оказаться там случайно, к тому же она пристально смотрела на него. Он перешел улицу.
– Здравствуйте, господин Дюпре.
Он просто поднес ладонь к козырьку, ему было неловко в ее присутствии. Они случайно встретились – когда же это было? – прошлой осенью, и не нашли, что сказать друг другу, вспоминать об этом было довольно неприятно. Он сказал ей тогда, что работает старшим мастером на предприятии, занимающемся сварочными работами, на улице Шатодэн, найти несложно.
– Мы не могли бы?..
Она указала на улицу, ей хотелось бы поговорить с ним, и тротуар для этого не слишком подходит.
Они дошли до улицы Сен-Жорж, он сжался, когда открывал перед ней дверь в кафе «У Жермены», где иногда обедал. Он провел ее в глубину зала. Рядом, в бильярдной, шумели игроки, так что их никто не мог услышать. Она взяла лимонад, он – воду «Виши». Неужели он никогда не пьет пиво или вино, как все мужчины? – подумала она. Чтобы оттянуть время, она с преувеличенным интересом рассматривала заведение, как будто он привел ее в место, о котором часто говорил и которое она открывала для себя с радостным изумлением. Эта состоятельная дама в шляпке вызвала интерес у посетителей, но Дюпре был мужчиной крепким, и от него веяло недюжинной силой. Оттопыренные уши и слегка гноящиеся глаза не вызывали желания вмешиваться в его дела, и игроки вернулись к бильярду.
– Чем могу служить, госпожа Перикур?
Она сделала глоток лимонада, он же не притронулся к своему стакану и пристально, не двигаясь, смотрел на нее.
– Я пришла… попросить у вас совета.
– У меня?
Она кожей чувствовала, что он ей не доверяет. Она быстро переводила взгляд с его рук на стойку бара, потом на бильярдную, затем снова поднимала на него глаза. Она решилась:
– Я кое-кого ищу, понимаете…
– Кого же?
– О, не кого-то конкретно, я имею в виду, что… то есть… ищу кого-нибудь… для одной работы. Да, для работы.
– Что за работа?
Взгляд ее снова стал блуждать, она нервно барабанила пальцами по столику.
– Работа… сыскная в некотором роде. Разузнать кое о ком.
Он кивнул, сыск, ясно. Дело принимало странный оборот, он ждал продолжения, хотел, чтобы она договорила, но Мадлен молчала, и казалось, что она все сказала. Он отпил воды. Сыск касался в основном женатых пар, измен. Перикур хочет следить за любовником, за будущим мужем или соперницей – он-то какое отношение к этому имеет?
– Есть люди, которые занимаются таким, госпожа Перикур, детективы. Они следят за тем или иным местом, знают законы… Умеют в нужный момент вызвать комиссара… В общем, понимаете, чтобы застать обоих за делом.
– О, – сказала Мадлен, поняв, что ее неверно поняли, – речь идет совсем не об этом, господин Дюпре!
– О чем же тогда?
– Ну… надо проследить, как вы сказали, за некоторыми людьми, чтобы обнаружить кое-что…
– Чтобы им навредить, так?
– Именно!
Мадлен стало легче. Она удовлетворенно улыбнулась.
– А я тут при чем?
– Я подумала, вдруг вы случайно…
– Вдруг я тот самый человек?
– О, господин Дюпре, совсем нет! Нет, не вы, господи, нет… Но может быть, вы кого-нибудь знаете…
Дюпре скрестил перед собой руки. Чтобы напрячь извилины, он напрягал мускулы.
– Вы думаете, я знаю людей, которые бы это сделали.
– Да, я подумала, что…
– Вы ищете мерзавца, и, поскольку ваш муж не у дел, вы обратились ко мне.
– Нет, уверяю вас, я не…
– Да, именно это вы и сделали. Не знаю, чего именно вы хотите, но похоже, что вам нужен какой-нибудь подлец. И думаете, что среди рабочего люда он уж точно найдется.
Посторонний наблюдатель никогда бы не догадался, какой неприятный оборот принимал разговор, – так Дюпре был спокоен.
– Для дочери банкира между рабочим и подонком разница, видимо, небольшая.