– Саботаж? – спросил Жубер.
Слово, засевшее у него в голове, теперь преследовало его. В это время международной напряженности и подозрительности оно пугало всех. Жубер вел счет происшествиям… Здесь, в этой мастерской, теперь столько сотрудников, как уследить за всеми? Специалист по жидкостям немедленно отреагировал:
– Саботаж? Да нет, господин Жубер! А чего вы хотите, мы фильтруем, фильтруем, и все равно попадают загрязнения.
Он считал, что на этот раз их было многовато, но ничего не сказал, потому что сам отвечал за фильтрацию и не хотел, чтобы в этом стали копаться.
И словно этих трудностей было мало, стало очевидно: выбранный ими вариант радиального компрессора совершенно не подходит.
Исследования показали, что только у осевого компрессора при условии замены профиля лопаток будет достаточная производительность. Такой вывод не отбрасывал их к исходной точке графика, но разом откладывал сроки почти на полгода…
На этой новости терпение «Французского Возрождения» было исчерпано, и они решили прийти с… проверкой. Всего-то. Делегация из пяти человек, которая потребовала выдать для ознакомления бухгалтерские книги, графики работ, счета, расходные материалы, личные дела работников, Жубер не верил своим ушам, это напоминало налоговую инстанцию! Он создал это предприятие, он душа этого движения, а его проверяли, как недобросовестного налогоплательщика!
Лобжуа очень серьезно отнесся к своей роли проверяющего.
– Эти сто двадцать тысяч франков, скажи мне, Гюстав, откуда они?
– Перевод от моей компании на счет мастерской, которой требовались дополнительные субсидии…
– Это финансовая яма, и ты пытаешься это скрыть!
Напряжение повисло – хоть ножом режь.
Даже Робер, делающий вид, что убирает в соседней комнате, понял, что у босса дела плохи. Так что весь вечер он провел, срезая с шины куски размером с обрезки ногтей. Запах жженой резины вызвал у всех внезапную дурноту.
Жужжание турбины, в котором тонула мастерская, резко замедлилось, как будто машина стала задыхаться, Жубер уже вскочил и направлялся к парапету.
Дым поднимался черным облаком, прогремел взрыв.
Охранник бросился туда с двумя ведрами песка, техники и инженеры вышли из кабинетов, побежали на мостик. Сверху турбина выглядела неутешительно, она напоминала машину, выброшенную на свалку. Жубер спустился, перепрыгивая через несколько ступеней.
Турбина нагревалась, нагревалась…
– Патрубки не выдержали, – сказал итальянец. – Слетели…
В перчатках из авиационного брезента он откручивал картеры. Вокруг него собралась толпа, люди выглядели обеспокоенными. Можно было только сказать, что там расплавилась резина, а стало отсоединение патрубков причиной или следствием, поди знай, определить невозможно. Никто не мог и слова вымолвить, все знали сроки и оценивали последствия этого сбоя. Одиннадцать дней коту под хвост.
Пятеро членов делегации, последовав за Жубером, не могли не отреагировать на присутствие резкого запаха, распространяемого турбинами, смеси жженой резины, бензина, горячего масла, они отмахивались от него, как от мухи, дым был очень неприятным.
– Это серьезно? – спросил кого-то.
– Небольшое осложнение, – уклончиво ответил Жубер.
Он был очень бледен. Все члены делегации – инженеры, так что нет необходимости объяснять им, что происходит.
Оборачиваться Жуберу не хотелось, но он спиной чувствовал улыбку Лобжуа, ранящую, как кинжал.
Андре тратил много энергии, чтобы найти людей, готовых поставлять новому профашистскому ежедневнику, который он возглавит осенью, статьи, хронику, отчеты о событиях, обзоры книг. Их оказалось много, что успокаивало Андре: фашизм витал в воздухе, и интеллектуалы, писатели, с которыми он встречался, все были воодушевлены, убеждены, что он является лучшим бастионом нацизма, укрепляющего и завоевывающего новые позиции.
Андре был на своем месте, он мог убедить, увлечь.
Дело все еще сохранялось в тайне, но деньги уже поступили. Ему предстояло нанять троих журналистов среди новичков, чтобы он мог их контролировать. И он не хотел переплачивать. Тем временем он использовал «Суар», чтобы транслировать идеи, которые скоро выведет на новый, авторитетный уровень.
У аборта, этой ужасной напасти, существуют политические и нравственные последствия.
Во-первых, политика. Можно ли допустить, чтобы женщины покушались на жизнь детей в стране, которой они так сильно нужны, – в стареющей Франции? Нашим немецким соседям такое заблуждение чуждо: они хотят получить сильную нацию благодаря энергичной молодежи. И кто окажется на их пути, немощная Франция с малочисленной молодежью?
Но главное – нравственные последствия, потому что это недопустимое посягательство на основополагающее право, право на жизнь!
К чему приговаривают кровавых преступников, виновных в предумышленной жестокости? К смертной казни. Так почему бы не поступать так и в этом вопросе? Становится необходимым подвергать подобных, самых подлых убийц суровейшему наказанию во имя высшей силы, против которой никто не может идти, – любви.
Идущие на аборт совершают не только уголовное преступление, они совершают преступление против любви – любви, которая превыше всего: будущего, судьбы, несчастья…
Любовь – священное благо всех рабов Божьих.
29
Я дома! – подумала Мадлен, пытаясь убедить себя в этом. Она сглотнула слюну и, пока поднималась до шестого этажа, мысленно повторяла аргументы, которые выстроила в определенном порядке. К обсуждению необходимо подойти спокойно, но решительно. Она нажала кнопку звонка.
Гено сам открыл дверь.
– Господин Гено?
– Мэтр Гено! – тут же поправил он.
Это был довольно высокий, широкий и плотный мужчина, с редкими волосами, физиономией фиолетового оттенка, с огромными, жуткого цвета отвислыми мешками под глазами. В глаза бросалось сильное косоглазие, глаза расходились в разные стороны: один на нас, другой на Аррас, как говорится. Он был одет в пестрый халат, видавший лучшие дни.
– Не возражаете, если я зайду на минутку? – спросила Мадлен.
– Нет, не позволю.
В твердом и решительном тоне угадывалась готовность к схватке. Разряди обстановку, сказала себе Мадлен, покажи, что пришла с миром, избегай конфликта.
– Я пришла, чтобы…
Мадлен не сомневалась, что у остальных дверей на лестничной площадке подслушивали. Деликатная ситуация. Перспектива уйти с пустыми руками дала ей необходимый толчок:
– Я писала вам три раза. Ответа не было, я пришла сама.
Он просто посмотрел на нее, чтобы усложнить ей задачу. Мадлен собрала всю свою храбрость в кулак:
– Вы задержали оплату за два месяца, госп… мэтр.
– Верно.
Этого она и боялась. Смущенный арендатор изображает удивление, уверяет, что это случайно, обещает, обязуется, но что делать со съемщиком, который не спорит?
– Я пришла… Я хотела бы… Можем мы обсудить эту маленькую проблему?
– Нет.
Она чувствовала, что дрожит, хотя ей тоже стоило показать свою решимость, сказать: Право – это право, закон на моей стороне. Она была у нотариуса, который составил договор аренды, все официально.
– Так, – сказала она, – если вы не хотите обсуждать задержку оплаты, придется положить этому конец. Оплатите задолженность.
– Невозможно.
Он не пошевельнулся, но, несмотря на кажущееся спокойствие, раздувался от гнева, лицо темнело, мешки под глазами набухали.
Он отвечал коротко, чтобы сдержаться, иначе поток слов пролился бы, как вода из открытого шлюза.
– Тогда я буду вынуждена выселить вас из моего дома!
– Вы имеете в виду – из моего дома! У меня есть договор, госпожа Перикур! Так что это мой дом.
– Но чтобы он был ваш, вы должны платить арендную плату.
– Вовсе нет. Отсутствие оплаты не отменяет договора.
Да, даже нотариус запутался в этой теме, надо было отличать право занимать место от обязанности платить, вроде бы они никак не связаны.
– Но… вы обязаны заплатить за аренду!
– Теоретически – да. Но так как у меня нет на это денег, вам придется смириться.
Эта арендная плата была единственным доходом Мадлен.
– Я заставлю вас заплатить!
Он улыбнулся. Мадлен сразу поняла, к чему именно он хотел ее подвести, и ему это удалось.
– Вам придется начать процедуру выселения. Это очень долго. У надлежащим образом информированного арендатора, адвоката на пенсии например, имеется множество рычагов, которые помогут отложить срок погашения. Процедура длинная, вы себе даже не представляете. Она может длиться годами.
– Это невозможно! Мне нужны эти деньги, чтобы жить!
Он отпустил дверь и двумя руками запахнул халат.
– Как и всем остальным, госпожа Перикур. Вы вложили деньги в квартиру, которая долго не принесет вам никакого дохода. Свои я вложил в банк, который обанкротился в ноябре прошлого года…
Мадлен была ошарашена.
– Кстати, вы хорошо знаете этот Учетный банк промышленного кредита.
– Я не имею к этому банку никакого отношения!
То, что нужно сказать в свою защиту, ужасно.
– Это разве не тот, что назывался банком Перикуров? Ваша семья, разорившись, отняла все, что у меня было. Я считаю проживание в этой квартире законной компенсацией и никогда не съеду отсюда. Я посвящу все оставшиеся силы тому, чтобы оставаться здесь, потому что иначе я окажусь на улице. Возможно, это не ваша вина, но меня это не волнует.
Мадлен открыла рот, но дверь уже захлопнулась.
На площадке царило молчание, оглушающее, как шум турбины самолета, у Мадлен стучало в висках, ее замутило.
Она протянула руку, чтобы снова нажать на звонок, но отступилась, она не знала, что сказать. В дверном глазке было темно. С той стороны двери за ней наблюдал Гено.
Произошедшее было хуже, чем все, что она себе представляла. Была середина мая. Она могла протянуть до декабря. А если подсчитать гонорары Дюпре и планируемые расходы, то деньги закончатся в сентябре.